Творения. Книга третья - Святитель, митрополит Московский Иннокентий

очистительном положении (по древнему обычаю алеутов и многих нынешних американцев), была отделена в особую небольшую юрту, куда к ней никто не мог ходить кроме ее служанки. В это же время и брат ее стал уходить но ночам за промыслом урилов. Спустя несколько времени после заключения девушки в ее затворничестве, к ней стал ходить, по ночам и когда уже не было огня, какой-то молодой человек и страстно убеждал ее к исполнению его желания; но девушка, боясь посрамить своих родителей, отнюдь не соглашалась на то. Но наконец, молодой человек, не могши достигнуть своей цели волею, употребил насилие. Оскорбленная девушка такою дерзостью молодого человека, вздумала наказать и наказала его за свое бесчестие самым жестоким и бесчестным для него образом. Когда молодой человек, по совершении своего намерения, стал возвращаться домой и вылезать из ее жилища; то она, при выходе его, перерезала ему жилы под коленями у обеих ног его;— и несчастный юноша со стоном пополз от нее.

Назавтра родители девушки посылают к ней сказать, что любимый брат ее, в сию ночь ходивший, по обыкновению, за промыслом урилов, упал на острые каменья и перерезал у себя жилы у ног и сейчас номер. Такая ужасная весть поразила девушку и привела в какое-то исступление. Она тотчас приказала своей служанке одевать себя в самый лучший наряд, т. е. надевать на шею ожерелья, зарукавья на руки, серьги в уши и привески в нос (из лучших суклей) и проч. и нарумянить (раскрасить) щеки; потом надела на себя самую лучшую нарядную парку (слово на местном наречии), украшенную ремешками из котовых шкур, топорковыми носами и проч. Одевшись таким образом, она парку свою, которая на ней была, (и которая обыкновенно шьется наподобие длинной рубашки без разреза впереди), спереди разодрала от воротника до подола; и тотчас пошла, в сопровождение своей служанки, в общую юрту, где лежал брат ее. Войдя туда, она увидела, что брат ее действительно умер и лежит впереди юрты на полу, родители и родственники его плачут и рыдают ужасно. Но она, вместо того, чтобы также плакать и рыдать, запела песню самым веселым тоном: брат ты «Брат мой, ей вставай, вставай смотреть на ту, для которой ты лишался сна[134]». Поя сию песню, она подходила к телу брата своего, размахивая полами разорванной своей парки и тем обнажая наготы свои. И когда она таким образом подошла к телу брата своего; то пальцы на ногах его пошевелились. Она тотчас отошла от него в заднюю сторону юрты и оттуда опять пошла к нему, поя ту же песню и также размахивая паркою; и когда она подошла к брату во второй раз, на лице у него заиграл румянец. При третьем же разе, когда подошла она к брату, то он тотчас вскочил и бросился обнимать сестру свою; но она побежала от него прочь и выскочила вон из юрты, он — за нею, а за ним — и родители и родственники выбежали с тем, чтобы поймать его. Таким образом девушка бежала впереди, за нею оживший брат, а за ними те, но никто не достиг своей цели. Наконец девушка добежала до утесистого края берега и, не имея возможности убежать от ужасных объятий своего брата, и, чтобы не дать себя на посрамление в виду всех родных своих, бросилась с утеса в море, а за нею и брат ее. И тотчас скрылись в волнах моря. Несчастные родители, прибежав туда, увидели одни только колыхающиеся волны, означающие место, где погибли их дети. И долго они смотрели туда, не сводя глаз и как бы ожидая, не выйдут ли их дети из воды. И они, точно, спустя несколько времени вышли на поверхность моря и даже живыми, но только уж не людьми, а бобрами; и пошли прочь от земли один на восток, а другой на запад. Несчастные родители, смотря вслед им, плакали и говорили: «Дети вы, дети наши, для того ли мы воспитывали и возрастили вас, чтобы вы посрамили нас своим преступлением и чтобы сделались дикими зверями? Мы надеялись, что вы будете кормить, покоить и радовать нас и проч.».

Таким образом родители плакали о них во всю жизнь свою: и с тех нор появились в море морские бобры.

В этом роде есть у алеутов сказки: о разных превращениях людей обоего пола в земляных и морских хищных зверей, как-то: медведей, касаток и проч. и также в птиц, тоже хищных, которые нападали на других животных, слабейших или неповоротливых. Все таковые превращения делались силою и по воле злых духов.

XVI. Песни

Песен у алеутов еще гораздо более чем сказок; всякий остров и всякое селение непременно имело всегда, и имеет ныне свои собственный песни и по нескольку десятков; так что если собрать все их песни, какие были и есть у них ныне, то не поместить их и в нескольких томах. Употребляемые ныне алеутами песни суть произведение, по большой части, позднейшего времени и вновь составляемые нынешними певунами-поэтами, и отчасти остатки старинных песен. Особенных сочинителей, или слагателей песен, у них ныне нет; прежде этим занимались более шаманы и их помощники, а ныне, можно сказать, что почти всякий из алеутов, сколько-нибудь смышленее прочих, может составить новую песню, если не оригинальную, то по образцу прежних. Содержите песен алеутских весьма многоразлично: в них они воспевают и старину свою, и подвиги предков, и удальство на промысле своих отцов и дедов, их искусство в езде по морю и управление байдарою, их обычаи, привычки и проч.; в них выражают они свои неудачи в промысле, горе, радости, удовольствия жизни и проч. Голосов или напевов в их песнях очень немного и, кажется, не более трех, но и те очень похожи один на другой. Совершенно полный напев песен алеутских положить на ноты кажется невозможно; потому что в пении своем алеут заимствует не более пяти главных музыкальных тонов; но эти тоны подразделяются не только на полтоны, но можно сказать до бесконечности. Такты или размера собственно в песнях у них совсем нет, но в музыке их, т. е. в ударении бубна — единственного их музыкального инструмента, — всегда и у всех такта совершенно одинакова, и именно: три осьмых или три четверти, т. е. два удара, один другого (первого) сильнее и выразительнее, и одна пауза.

Песни, на игрушках или вечеринках, поются преимущественно одними мужчинами, и никогда и нигде не примут на себя этого женщины,