Васёк Трубачёв и его товарищи - Валентина Осеева

написано на конверте аккуратным, крупным почерком.

— От Генки… От Генки… Ребята, это от Генки!

Трубачёв берёт из рук Васи конверт и торопливо рвёт зубами нитку. Осторожно вынимает туго сложенные листочки.

— Читай скорей! — сгрудившись вокруг, шепчут ребята.

Глава 38

ПИСЬМО С УКРАИНЫ

— «Дорогие товарищи! С далёкой Украины летит до вас мой партизанский привет и моя думка. Сообщаю вам, что во всю силу бьём мы фашиста, много их, гадов, уже выбили, но и своими дорогими людьми пострадали. Вынес мой верный конь Гнедко с поля боя раненого бойца, вашего вожатого Митю. Истекающего кровью домчал его конь до лагеря и сам, раненный в ноги, упал на землю перед нашей землянкой. Тяжкие раны получил в бою ваш Митя. А было это так. На рассвете выехал он в разведку с Яковом Пряником, было с ним ещё пять бойцов. И попали они навстречу большому отряду фашистов и полицаев. Пробивались с боем, уложили гранатами сорок человек… Крепко бились партизаны, да не можно было одолеть врага. Приказал ваш Митя товарищам пробиваться к лагерю, а сам остался один, коло убитого Якова Пряника. Бил гранатами по врагу, а как кончились гранаты, вскочил он на Гнедка, вынул острую саблю и пошёл в бой — один против всех, врукопашную. Уже трижды раненный был ваш герой Митя; только почуял мой верный конь — течёт между его ушами горячая кровь, заливает глаза. Упал боец на крутую шею, ослабла в руке уздечка… И вскинул мой боевой конь передними копытами, разметал вокруг себя врагов и помчался вихрем к партизанскому лагерю… Дважды догоняла его вражеская пуля, тяжко ранило Гнедка в ноги и в бок, смешалась кровь бойца и коня… Далеко в лесу услышал я топот и ржание. Выбежал сам не свой из землянки…

Сняли мы с седла Митю, перевязали ему раны. Перевязали и Гнедка.

Сообщаю вам, дорогие товарищи мои: тяжко ранен ваш Митя. Командир хлопотал перевезти в госпиталь, да не можно его с места тронуть. Бессменно сижу я с ним, помогаю чем могу сестрицам; только в первый раз сегодня ночью открыл он глаза, вспомнил про убитого Якова Пряника, тяжело вздохнул. «Перешли. — говорит, — моим ребятам комсомольский мой привет. Может, не суждено нам свидеться больше. Да скажи, пусть напишут ребята письмо моим родителям… Пока жив я, повоюю со смертью, а подготовить стариков всё ж надобно».

Пересылаю вам, товарищи мои, это письмо с верным человеком.

Был и я в бою, награждён медалью «За отвагу», бил врага и не боялся смерти! А теперь сижу коло Мити и плачу. Словно брата родного лишаюсь. И партизаны наши целый день коло землянки сидят, не отгонишь, не упросишь уйти. Так что, други мои, товарищи, не допустим мы к вашему Мите смерть, пока сила наша будет… А Гнедко мой навек хромой остался. Отвоевался мой добрый конь! Почёт и уважение ему от всех партизан, а кончится война, заберу я его к себе, будем вместе в колхозе жить.

Остальные наши пока что все живы, шлют вам свой партизанский привет. Сообщите, что знаете о своём учителе, тётя Оксана дуже по нём скучает.

А Степан Ильич из соседнего села тайком знаменитого доктора привёз. У того доктора в чемодане инструменты всякие. Може, и выдужает наш Митя… А известного вам доблестного бойца Якова Пряника схоронили в почётном месте, рядом с Иваном Матвеичем да Николаем Григорьевичем. Там и дед мой лежит с ними рядом.

Кланяются вам ещё с пионерским приветом Грицько да Федька Гузь. И про Игната стало известно, что состоит он связным в другом отряде, виделся с ним Коноплянко. Гора с горой не встречаются, а человек своего человека всегда найдёт.

Учимся мы и учёбу не забываем. Этой весной держали экзамен перед Степаном Ильичом и Мироном Дмитриевичем в шестой класс. А готовил нас Коноплянко. Кончится война — он к нам в школу пойдёт заместо Марины Ивановны.

Прощайте, дорогие товарищи! Ещё сказал бы я отдельные слова Севе вашему, да, може, наступит час, сядем рядом, возьмёмся крепко за руки, тогда и скажу… Только б ожил ваш вожатый Митя, доблестный боец и партизан, верный своему комсомольскому слову. А победа наша не за горами. Остаюсь верный сын своей Родины

Ребята молча плакали. Вася, выслушав письмо, сказал:

— Не любил слёз мой командир. Он говорил так: «Не плакать нужно о погибшем товарище, а почтить его память большими и славными делами!» Вот как говорил мой командир! — повторил Вася, глядя прямо перед собой потемневшими глазами.

В госпитале окончился обед. В палату сходились раненые. В коридоре слышался голос старшей сестры. Трубачёв поднялся:

— Мы пойдём, Вася!

— Мы пойдём! — повторили за ним ребята.

Один за другим они осторожно перелезли через окно и скрылись из глаз.

— Вот это гости! Гляди, какой способ придумали! Сестры испугались, что ли? — смеялись бойцы.

А ребята шли по улице, не зная, куда и зачем они идут.

Далеко-далеко, на Украине, в партизанском лагере, тяжко страдая от ран, лежал их друг и старший товарищ Митя.

Внезапно Васёк остановился.

— Ребята!.. — В голосе его ещё звенели слёзы, но глаза были ясные и чистые, словно промытые весенним дождём. — Вы слышали, что сказал Васин командир? — Васёк сдвинул брови, стараясь точно припомнить слова командира. — «Не плакать нужно о погибшем товарище, а почтить его память большими и славными делами». Такие слова, ребята, на всю жизнь запоминаются. И мы тоже запомним их для себя. — Васёк поглядел па товарищей и твёрдо сказал: — Пойдёмте работать. По расписанию в четыре часа мы должны быть на работе!

Глава 39

ПРОИЗВОДСТВЕННОЕ СОБРАНИЕ

Собрание было назначено на шесть часов. Васёк поручил Белкину сделать список учеников шестого класса. По остальным классам перепись школьников взял на себя семиклассник Толя Соколов.

— Трубачёв, а эти двое — Тишин и Петрусин — тоже к нам в шестой попали! И Кудрявцев тоже. — хмуря светлые брови, зашептал Белкин. — И вообще я не знал, куда писать тебя, Мазина, Одинцова, Синицыну… ну, тех, кто с тобой… в пятый или в шестой?

— Конечно, в шестой! — пожал плечами Васёк.

— Вот чудак ты, Ленька! — засмеялся Мазин. — Не знал, куда писать! Что же мы, второгодники, что ли?

— Ну, я так и написал! А то, думаю, как же это получается: все наши ребята будут в шестом, а председатель совета отряда в пятом! Ерунда какая-то!

— Тем более, что Елена Александровна предложила, чтобы каждый класс был отдельной бригадой. А у нас бригадир уже есть! — сказал Одинцов.

Собрание проходило на свежем воздухе. Ребята притащили ящики, перекинули через них доски, вытащили старый, залитый чернилами школьный стол, соорудили для взрослых скамью. За стол сели Елена Александровна, два Мироныча, Грозный, кровельщик, он же маляр, и новая, только что появившаяся пожилая учительница младших классов Федосья Григорьевна. Место председателя занял Леонид Тимофеевич. Немного поодаль от стола сидели и стояли, сгруппировавшись по классам, ученики будущей школы. В седьмом их было всего трое, и, чувствуя себя старшими, они держались ближе к столу, а Толя Соколов, поднимаясь на цыпочки, то и дело покрикивал ломающимся баском:

— Потише, потише! Соблюдайте дисциплину, ребята! Шестой класс был почти весь в сборе. В центре его стояли Трубачёв и прежние ученики четвёртого класса «Б». Из новых было всего несколько мальчиков; среди них выделялся высокий, стройный Алёша Кудрявцев, около него — складный краснощёкий Петрусин с бегающими по сторонам глазами и хмурый, глядевший бычком Тишин.

— Школы ещё нет, но штат учащихся уже почти заполнен, — пошутил Леонид Тимофеевич. — Ну, стягивайтесь все сюда поближе, и начнём наше производственное собрание. Я очень рад, что все вы так любовно и дружно работаете вместе по ремонту своей школы. И скажу вам откровенно, что, взявшись за такое трудное дело, как восстановление этого дома, я совершенно точно рассчитал, что помощники у меня будут. Один, как говорится, в поле не воин…

— Ура Леониду Тимофеевичу! Ура! — весело выкрикнул Толя Соколов.

— Ура! Ура! — дружно подхватили ребята.

— Ребята! Скажем спасибо нашему директору! Три, четыре!

— Спа-си-бо Ле-о-ни-ду Ти-мо-фе-е-ви-чу! — хором выкрикивали по складам школьники.

— Стойте! Стойте! — замахал руками директор.

Но шум не унимался. Елена Александровна неторопливо постучала молотком по столу.

— Установите тишину, Леонид Тимофеевич говорит. — Голос у печника был звучный, ребята уловили в нём резкие, повелительные нотки и переглянулись.

Леонид Тимофеевич вытер платком лысину, снял очки:

— Я хочу вам сказать, ребята, что ещё рано кричать «ура». Кричать «ура» мы ещё успеем. А пока я просил Елену Александровну собрать вас всех для того, чтобы уточнить нашу работу. Когда вас было мало, каждый делал то, что мог делать в меру своих сил, то есть оказывал свою помощь везде, где она требовалась, без определённого плана. Но работать без плана сейчас нам трудно. Каждый класс уже может представлять собой отдельную бригаду и отвечать за порученный ему участок. Понятно?