Самая сладкая ложь - Анастасия Эльберг

Махмет достал из-за пояса брюк пистолет и отдал его Юджину.

— Возьми, — сказал он.

Юджин вертел в руках пистолет. На его лице можно было увидеть полнейшую растерянность, если не отчаяние.

— Босс, но ведь это дикость, на самом деле дикость, — сказал он. — Вы не можете так со мной поступить!

— Ты знаешь, что я могу все. Если будет необходимо, я отправлюсь в Ад для того, чтобы сделать твою жизнь невыносимой. Хотя бы один раз в жизни соверши поступок, достойный мужчины. Стреляй.

Юджин положил пистолет на стол.

— Босс, я не могу этого сделать, — заговорил он. — Это выше моих сил.

— Хорошо. Тогда я тебе помогу.

Константин взял пистолет и посмотрел на Юджина.

— Повернешься спиной или посмотришь мне в глаза?

Юджин, до этого момента стоявший прямо, ссутулился и, казалось, готов был опуститься на колени.

— Босс, я прошу вас, — сказал он почти шепотом. — Простите меня, я не хотел убивать ее. Я…

— Люди много говорят, Уэллс. Проблемы начинаются тогда, когда слова заменяют им поступки.

Юджин уже ничего не говорил. Он стоял, опустив голову и плечи, и смиренно ждал.

— Никогда бы не подумал, что ты настолько жалок, — сказал Константин. — Как меняются люди, когда их оставляют лицом к лицу с вещами, о которых они раньше не задумывались.

— Босс, пожалуйста…

— У тебя есть последнее желание? Ты хочешь что-то сказать?

Юджин безмолвно покачал головой, так и не подняв глаз.

— Можешь выйти, — обратился Константин к Махмету.

— Я только отвернусь, — сказал тот и проворно повернулся лицом к стене.

Константин поднял пистолет, снял предохранитель и нажал на спусковой крючок.

Глава 24

Еще никогда Константин не задумывался о том, что в его кабинете так шумно. До этого он был уверен, что это самое тихое после спальни место во всем доме. Даже, наверное, тише спальни, потому что перед сном он нередко слушал музыку. Сейчас его нервировала мысль о том, что в комнате так много посторонних шумов.

Мысль эта пришла к нему не сразу. Уже третьи сутки он без определенной цели бродил между спальней и кабинетом, не зная, куда себя деть. Впервые в жизни — или же во второй раз, первый был после развода — он знал, чем себя занять, но не хотел ничем заниматься. Даже не пытался, потому что знал, что это бессмысленно — мысли ходили по своему личному кругу и контролю не поддавались.

Несколько раз ему удавалось заснуть, но это был не сон, а дремота, от которой становилось только тяжелее. Иногда он думал о том, что стоит открыть шторы и попытаться нащупать невидимые нити, которые связали бы его с внешним миром, но дальше мыслей это не заходило. И в спальне, и в кабинете теперь царил вечер. Поздний вечер, плавно переходящий в ночь, но в последний момент останавливавшийся и снова возвращавшийся к точке отсчета.

Берта, которая первое время старалась отвлечь его, почувствовала, что сейчас ее вмешательство будет лишним, и предоставила Константина самому себе. Оставила в покое. А был ли он, этот покой? Увы, был. Но это был не тот мутный, узкий, слегка настороженный покой, с которым он встретился после расставания с Марикой. Это был не тот покой, когда хочется поделиться своим горем с кем-то другим, тем самым сделав тяжелее и ему, и себе. Это был другой, светлый и необъятный покой. Такой, который не заполнялся даже быстрыми снами, которые напоминали бред, мыслями и посторонними шумами. Это был такой покой, который заставляет любого преклонить колени, сжаться и сознаться в том, что каждый из нас жалок и слаб перед лицом судьбы.

Константин подошел к старинным часам на стене и остановил их. Тиканье действовало на нервы. Люди придумали часы для того, чтобы у них была иллюзия вечности. Иллюзия того, что мы можем подчинить себе время. Люди живут в иллюзиях до того момента, пока реальность не ударит их по лицу. Они переживают, плачут, а потом начинают строить другие иллюзии. И так продолжается бесконечно. Впрочем, что такое «бесконечно» по отношению к человеческой жизни? Жалкие пятьдесят-шестьдесят лет, за которые мы не успеваем сделать и малой доли того, что планировали.

Он вернулся к столу и взял карманные часы — подарок Лии. Открыл, прочитал надпись и приподнял колесико, заставив секундную стрелку замереть. «Время будет ничем без любви, а любовь будет всем и без времени». Время являет собой такую же странную субстанцию, как и любовь — наш ум не так гибок, чтобы понять их. Только вот для того, чтобы доказать себе существование времени, люди придумали часы. А для доказательства любви пока что ничего не изобрели. И поэтому мы скитаемся, ищем чего-то, лжем себе, что знаем, что нам нужно, теряем, разочаровываемся и ищем дальше.

Существует ли она вообще, эта любовь? И, если существует, то что это? Чувство уважения к человеку? Восхищение? Физическое желание? Эстетическая притягательность? Как часто люди говорят фразу «я люблю тебя», даже не понимая, что она означает. Существует ли какой-то прототип любви, общий для всех? Может, и существовал раньше, но смысл настолько извратили, что в существование прототипа верится с трудом. Что же, счастливые люди лгут, что они любят, потому что хотят отличиться в чьих-то глазах? А если не лгут, то каков же он, этот закон, следуя которому, Провидение дает кому-то счастье, а кого-то после долгого пути к цели отталкивает назад, на линию старта? Константин снова опустил колесико, и секундная стрелка степенно отправилась в путешествие по кругу.

Он нашел среди бумаг на столе паркер и достал иглу, которую после недолгих размышлений решил спрятать в колпачок. Это состояние действительно напоминает состояние человека, который знает, что через несколько минут умрет, и уже смирился со своей смертью, подумал он. Как можно смириться со своей смертью? Для нормального человека это непостижимо, страх смерти живет в каждом из нас, это животный инстинкт. Самоубийцы перед смертью испытывают скованность, первобытный страх, который часто толкает их на то, чтобы позвать на помощь.

Боялся ли он смерти? Вряд ли. Слишком уж часто он видел ее вблизи, а один раз даже почувствовал ее совсем рядом, она коснулась его холодной рукой. Если и боялся, то смерти недостойной, унизительной. Боялся, конечно, и долгой, мучительной, болезненной смерти. Идея яда хороша — она позволяет человеку умереть, сохранив достоинство и, если это будет уместно в разговоре о смерти, человеческое лицо. Константин разглядывал иглу; только сейчас он заметил, что она выглядит как обыкновенная швейная игла, только слишком тонкая — у нее даже было ушко. Не повезло бы какой-нибудь швее, возьми она эту иглу, особенно если бы она нечаянно уколола палец.