Восточные страсти - Майкл Скотт

Она вспомнила, что он никогда не придавал значения этим связям, он забывал о них как о чем-то совершенно случайном и обыденном. Он даже однажды признался ей, что сравнивает их для себя с сытным и вкусным обедом. Тогда она не вполне поняла смысла этих слов, но сейчас, похоже, картина начала для нее проясняться.

Возможно, она была не совсем права в том, что так долго не могла ему простить эти восточные романы. Они ведь и в самом деле не оставили ни малейшего следа в его душе. Ей не стоило придавать им того значения, которое они не могли иметь.

В этот момент какие-то интонации в голосе Голландца заставили ее прислушаться к мужской беседе.

— Я прекрасно понимаю, что денег вам нужно очень много, Чарльз. Вы с Джонатаном собираетесь запустить очень широкую и долгосрочную программу.

— Да, мы довольно высоко метим, — чуть уклончиво ответил Чарльз. — Мы никогда полностью не сравняемся с «Британской Ост-Индской компанией», но если планы наши осуществятся, мы к ним очень приблизимся.

— Я от всей души приветствую ваши цели и методы, — сказал Голландец воодушевленно.

— Очень приятно слышать, — ответил Чарльз, но его жене послышалось, что он произнес это как-то неохотно.

— Ты же знаешь, что всегда можешь обратиться ко мне за финансовой поддержкой любых масштабов, — провозгласил Голландец.

Руфь подумала, что они с мужем поладили, но, взглянув на Чарльза, распознала на его лице все то же выражение скрытого неудовольствия. Это еще больше насторожило ее.

— Очень мило с твоей стороны, что ты готов нам помочь, и поверь, мы с Джонни всегда ценим это, но ведь ты знаешь, у нас есть старое семейное правило — самим добывать себе инвестиции.

Голландца, казалось, вовсе не смутило, что его предложение было отвергнуто.

— Я прекрасно тебя понимаю, — заявил он, — и должен сказать, что мне нравится ваш стиль. Он мне глубоко симпатичен. Ты только отложи на будущее одну немаловажную деталь: если когда-нибудь тебе и Джонатану придется все же искать помощи на стороне, можешь совершенно спокойно обращаться ко мне. Я с удовольствием могу стать партнером с ограниченным статусом в «Рейкхелл и Бойнтон».

— Обязательно буду иметь это в виду, — сказал Чарльз и перевел все внимание на ящик с сигарами, который протянула ему одна из туземок Голландца.

После завершения трапезы все обитатели и гости этого дома отправлялись вздремнуть. Девушки проводили Чарльза, Руфь и Дэвида в отведенные им покои. Мальчик тут же удалился в свою комнату, а муж и жена наконец получили возможность поговорить друг с другом.

— Ты знаешь, и место, и люди просто потрясающие, — сказала Руфь. — Словно ожившая книга о путешественниках.

— Голландец — человек очень противоречивый. Он сказочно богат и обладает колоссальными связями, — сказал Чарльз. — Ты слышала, как он предлагал вложить свои деньги в компанию под предлогом помощи в наших финансовых затруднениях?

— Да, я слышала это. Но ты, кажется, не слишком этому обрадовался.

Чарльз невесело усмехнулся.

— Я это все предвидел и одновременно боялся. Голландец, понимаешь ли, далеко не альтруист. Только дай ему наложить свои жирные лапы на «Рейкхелл и Бойнтон», и он в мгновение ока станет главным держателем акций и основным участником дела. Мы с Джонни и ахнуть не успеем, как для нас все будет кончено.

— Все понимаю, — произнесла Руфь задумчиво. — Я вспоминаю, как ты однажды сказал мне — на Востоке правда никогда не лежит на поверхности. Наверное, ты прав. Здесь существует как бы несколько уровней понимания одного и того же явления, и каждый следующий всегда тоньше предыдущего.

— Ты сделала очень проницательное наблюдение, Руфь, — сказал он. — Есть люди, которым никогда не дано постичь истины Востока, и их бизнес неизменно терпит здесь крах. Системы ценностей здесь совсем иные, не те, которыми мы привыкли пользоваться дома.

Руфь глубже вздохнула.

— В первый раз за все те долгие годы, которые прошли с того дня, когда я узнала о твоей неверности, я смогла наконец понять тебя. В свое время я считала, что ты принимаешь меня за дурочку, уверяя в отсутствии всякой связи между этими изменами и нашей любовью. Теперь, когда я увидела этих молоденьких девушек, мне легко представить, как одна из них после окончания трапезы идет вслед за тобой в эти комнаты… И я наконец-то понимаю, каким образом близость с такой девушкой может оказаться не более значительной в жизни мужчины, чем изысканный десерт из кокосового ореха, бананов и еще Бог знает каких фруктов…

Чарльз взглянул на нее с грустной улыбкой.

— Ах, Руфь, ты слишком щедро отпускаешь мои грехи. Я этого не заслуживаю. Я бы мог взять себя в руки и справиться с собой. Я бы мог отказаться о девушек Голландца. Но я был слаб. Есть мужчины, у которых пора взросления затягивается. Я, пожалуй, один из них. Сейчас я тебе скажу одну вещь, которую никогда не смогу доказать; я предлагаю тебе просто поверить мне на слово. Если бы я приехал в Джакарту без тебя, Голландец, само собой, не забыл бы снабдить меня девушкой. Веришь ты этому или нет, реши для себя сама, но сегодня я бы огорчил его отказом.

Она была несколько смущена, но причин не верить его словам у нее не было.

— Мне потребовалось немало времени, чтобы зарубить себе на носу: супружеская верность — это не пустой звук. Отныне я не намерен нарушать ее.

Слезы навернулись ей на глаза. Она уже не могла говорить.

— Ну-ка, немедленно прекрати, — сказал Чарльз. — Такая погода, а ты плачешь.

И он нежно поцеловал ее.

Она крепко прижалась к нему.

— Я всегда, всегда буду помнить это место.

Джонатан стоял на шканцах и уже несколько минут не отрываясь смотрел в бинокль. Гонконг разросся необычайно. Да и гавань стала совсем другой. Медленно проплывали мимо «Лайцзе-лу» другие клиперы, парусные суда, джонки и сампаны.

Он не узнавал этого города. Повсюду были разбросаны новые дома, пакгаузы и общественные учреждения. Изменился и Коулон, и хотя на нем было больше свободного и незаселенного пространства, чем на острове, обосновавшиеся здесь китайцы следовали своему давнему обычаю селиться на голове друг у друга. Он еще раз окинул взглядом сампаны и джонки, вгляделся в запруженные толпой улицы и вдруг ясно ощутил, как счастлив оттого, что вернулся сюда. Восток стал ему домом, и не только потому, что здесь покоился прах Лайцзе-лу; это было место, которое было предназначено ему судьбой, оно было ему ближе, чем даже родной Нью-Лондон. Когда корабль стал маневрировать у причалов «Рейкхелл и Бойнтон», где уже пришвартовались два других клипера, к нему на шканцы поднялась шумная компания — дети, Элизабет и Кай.