Судьба - Николай Гаврилович Золотарёв-Якутский

«Янкан, прости меня… Я умираю».

«Я не дам тебе умереть!» — Янкан обнял свою Мууйю.

Мууйя отстранила руками Янкана и продолжала:

«На тех местах, где пролилась моя кровь, найдут золото. Люди назовут его „драгоценным металлом“. Это страшный металл — он жаждет человеческой крови. У тебя, Янкан, будут сыновья, внуки и правнуки… Большой род „Янкан“. Дай им наказ никогда не рыть землю и не брать золото, если они не хотят обагрить свои руки в человеческой крови. Ты метко стрельнул в меня, и за это тебе спасибо… Разорви мое платье на груди и посмотри».

Янкан разорвал платье и увидел вонзенную в грудь жены стрелу, которую пустил в оленя. От неожиданности он вскрикнул и схватился за голову.

«Я умираю, — слабым голосом сказала Мууйя. — Похорони меня на этой горе, только не в лабазе, как хоронят шаманов и удаганок, а в землю зарой. Пройдет сто, а может, и двести лет, и я превращусь в кучу меди. Так мне предначертано роком. Я стану хозяйкой этой горы, ее назовут моим именем. А когда ты умрешь, пусть похоронят тебя на склоне соседней горы, чтобы мы лежали всегда рядом, недалеко друг от друга».

«Я вместе с тобой умру», — рыдая сказал Янкан.

«Нет, ты будешь жить… У тебя скоро родится сын… Умоляю, вытащи из моей груди стрелу… Может, мне легче станет…»

Янкан вытащил стрелу. Мууйя поблагодарила и… умерла, как будто уснула.

Похоронил Янкан жену на той горе, на которой она завещала похоронить себя. И с тех пор эта гора стала называться — гора Удаганка.

Вторая жена Янкана родила трех сыновей. Так пошел большой тунгусский род Янкан.

Самого Янкана похоронили там, где он завещал, и теперь та гора называется «Янкан».

С тех пор ни один тунгус — их теперь называют эвенками — не роет землю и не ищет золото. А когда на тех местах нашли золото, весь род Янкан перекочевал на другое место…

Закончил старик свой рассказ к утру. Ни гость, ни хозяин в эту ночь даже глаз не сомкнули.

III

Утром хозяева накормили Федора свежей ухой, поджарили ему на дорогу рыбы и проводили к плоту.

Подавая Федору маленький туесок с рыбой, старуха сказала!

— Не обессудь, сынок.

Федор поблагодарил и спросил у старика, далеко ли до горы Удаганки.

Старик ответил, что если все в дороге будет благополучно, то Федор доберется к тем местам к ночи. Но на ночлег останавливаться он там не советует — на горе и под горой бродят призраки.

Федор попрощался с добрыми хозяевами. Старик длинной жердью оттолкнул плот подальше от берега и помахал путнику рукой.

Плот плавно покачивало на стремнине, нагоняя на Федора дрему.

«Еще чего доброго, свалюсь или ружье упадет и утонет», — подумал он и решил прилечь посередине плота прямо на ружье.

Приснилась ему Майя. Будто сидят они вдвоем в каком-то балагане и пьют чай. Федор никак не мог напиться и вышел на поляну поискать ключевой воды. У самых ног его оказалась пропасть, на дне которой едва виднелась вода. Он побежал вдоль обрыва в поисках спуска. Нашел, начал спускаться, но ему мешали кандалы. Изо всей силы ударил цепями о камень… и проснулся.

Ему очень хотелось пить, болела неловко подвернувшаяся рука. Федор зачерпнул ладонями воды, напился.

Солнце уже клонило к закату. Впереди показалась высокая гора, врезавшаяся в реку. На вершине ее виднелась островерхая ураса.

«Уж не это ли ураса удаганки, о которой мне всю ночь рассказывал старик», — подумал Федор. Он насмотрелся на своем веку такого, что уже не верил ни в шаманов, ни в призраки, и решил пренебречь предостережением старика, переночевать там. И кстати, посмотреть на диковинную у расу.

Солнце садилось, окрашивая закат в багровый цвет. Федор подогнал под самую гору плот, привязал его к дереву, захватил ружье и по ложбине, поросшей стлаником, стал взбираться на гору. Подъем был крутой. Пот заливал лицо, приходилось часто отдыхать. Стало темнеть.

Федору не хотелось спать, и он все полз и полз. Наконец он выдохся и прилег на траву, чтобы передохнуть.

Проснулся он утром. Из-за леса поднялось солнце. Федор увидел на горе широкую чистую поляну. На поляне пасся одинокий олень. Федор зарядил берданку, щелкнул затвором. Чуткие уши оленя услышали звук. Зверь поднял голову, и Федор увидел: рога у оленя блестели чистым золотом.

«Золоторогий олень, — но спине у Федора прошла мелкая дрожь. — Чудеса, да и только!»

Олень огляделся, издавая звук, подобный хрюканью, потом наклонил к земле рогатую голову, стал бить передними копытами.

Прижавшись к земле, охотник продолжал наблюдать. Олень, наконец, успокоился, стал лизать камень. Теперь рога его не сверкали больше золотом. Чуда не было — просто солнечный луч скользил теперь выше головы и не золотил мелкие ворсинки рогов.

Федор тщательно прицелился и выстрелил. Олень подпрыгнул, вскинув голову. Рога его опять сверкнули… Пробежав несколько сажен, зверь рухнул на землю.

Свежевать забитых животных Федора обучили еще у Яковлева. Жаль, что кровь пришлось выпустить прямо на землю и вывалить внутренности. Да и часть туши придется оставить хищникам на съедение — всего не возьмешь, протухнет по дороге. Федор огляделся в поисках хвороста — надо было поджарить мясо. Совсем рядом высился островерхий каменный курган. На нем когда-то росли деревья, а теперь упали и переплелись. Издали они-то и походили на верхушку урасы.

Костер горел жарко. Далеко разносился дразнящий аромат жареного. Федор забрал на плот столько мяса, сколько мог унести.

До устья речки Энгелджима Федор добрался на девятые сутки. Еще полсуток, и он будет в Бодайбо. Завтра он подгонит свой плот к берегу, у собора — и прощай речная дорога. Плот кому-нибудь загонит за полтинник и купит на него железнодорожный билет до Надеждинского прииска.

Федор рисовал в воображении, как обрадуется Майя и Семенчик, когда он вечером — днем опасно — постучит в окошко и скажет:

— Открой, Майя, это я…

В Бодайбо Федор не решился идти на плотике — сошел с него, не добравшись до города, и пешком направился в Верхнюю тайгу.

…Еще двое суток дороги. На Надеждинский прииск Федор добрался поздним вечером. У него подкашивались ноги от усталости и волнения, в горле першило. Ему казалось, что идет он слишком медленно. Вот и его землянка. В единственном окне мерцает тусклый огонек.

«Еще не ложилась», — подумал Федор, облизывая пересохшие губы. Он постоял мгновенье, не отрывая глаз от светящегося