Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том III - Дэн Абнетт

Голова Брантана металась на заляпанной кровью циновке. Поток крови из искалеченных конечностей не ослабевал.

— Мы потерпели неудачу. Сперва на Исстване, а потом на Йидрисе.

— Нет, нас предали, — ответил Тиро, хватаясь за край контейнера. Жар от его железной руки проплавил во льду глубокие борозды. — Магистр войны всех нас предал.

— Мы больше не достойны. Ангел Экстерминатус родился, и бессчетные поколения будут вечно проклинать наши имена.

Тиро и Сайбус обменялись взглядами. Они ожидали от своего капитана чего угодно, но не самообвинений. Может, ярость и жажду возмездия — только не зловещих пророческих слов.

— Медузон считает, что нам следует объединиться, — сказал Тиро. — Я хотел бы услышать ваше мнение.

Брантан повернул голову к Тиро.

— Объединиться? Зачем?

— Он верит, что мы можем убить Альфария.

— Убить Альфария?

— Да.

— Убить примарха…

— Мы отомстим, — сказал Сайбус, вставая у контейнера рядом с Тиро и вкладывая в слова всю свою ненависть и боль. — Не Фениксийцу, но придет и его время.

Брантан открыл глаза: ввалившиеся и мутные, с красными прожилками от лопнувших сосудов и некрозной желтизной. Тиро увидел в них безумие и отшатнулся. За ввалившимися глазами царило помешательство.

— Отомстим… Да, отомстим. Наше спасение — в крови.

— Тридцать секунд, — напомнил Тарса.

Тиро собрался с мыслями. Он видел в Брантане боль и отчаянную жажду мести и не хотел следовать мнению человека, чей разум был разрушен мучениями и вечностью самообвинений.

Он почувствовал на себе взгляд Тарсы и заметил, что ядовитая ярость в глазах Брантана ужаснула его не меньше.

Между ними возникло молчаливое взаимопонимание.

Слезы на щеках Брантана замерзли мгновенно, но перед тем, как его поглотила ледяная вечность, он успел отдать последний приказ:

— Сделайте это. Убейте Альфария и выжгите слабость, приведшую нас к поражению.

Глава 6

Цель / Расследования / Растворившийся во тьме

Воздух кузницы дрожал от жара и сверкал ярко-оранжевыми огоньками искр. В адском пламени горнов перерабатывали сталь, снятую с «Зета Моргальда».

Ручьи расплавленного металла стекали в литейные формы для оружия, и обнаженные по пояс Железнорукие работали кузнечными молотами у почерневших от огня наковален. Дым с шипением поднимался от воды, которая была слишком несвежей для закалки, отчего опытные мастера говорили, что в металл подмешивается слабость.

Грязные от копоти знамена, на каждом из которых красовались символы мастеров-оружейников, трепетали в восходящих потоках горячего воздуха. Когда-то кессонные стены кузницы были увешаны великолепными работами этих мастеров — воинов, создававших в этом обжигающем жаре настоящие чудеса из металла. Когда-то в этих стенах гремели песни, становившиеся частью каждого шедевра.

Теперь не было ничего, что могло бы стряхнуть со знамен копоть; песни умолкли, а чудес почти не осталось.

Позади грохотавших молотками кузнецов у наковальни работали двое, окруженные ореолом красноватого света. Как и Железнорукие, они были обнажены по пояс, но на этом сходство заканчивалось.

У Никоны Шарроукина была алебастрово-белая кожа, и только прядь блестящих черных волос, собранная в короткий хвост, показывала, что он не альбинос. Миндалевидные глаза на орлином лице почти не отражали свет горна и летящие искры.

Атеш Тарса был его полной противоположностью, с темной кожей, красными глазами и бритой головой, напоминающей шар из черного обсидиана. И в отличие от Шарроукина, сын Ноктюрна в этой обстановке чувствовал себя как дома.

Два дня оставалось до прибытия Железных Рук в пункт, найденный Сабиком Велундом в астронавигационном журнале «Моргельда». После встречи «Железного Сердца» и «Сизифея» Шарроукин и Тарса проводили время за тренировками, спаррингами и, как теперь, ковкой.

Тарса держал на наковальне светящийся оранжевым клинок меча, в то время как Шарроукин обрабатывал металл молотом.

— Осторожно, — предупредил его Тарса. — Не погни края. Ты потратил два дня на то, чтобы прокалить и выпрямить сталь. Жаль будет ее выбрасывать.

— Как получилось, что апотекарий разбирается не только в тайнах плоти, но и в тайнах стали? — спросил Шарроукин.

— У всех сынов Ноктюрна есть тяга к кузнечному делу. Мои умения достаточно посредственны.

Ограниченность познаний в металлургии не мешала Шарроукину понимать, что Тарса к себе несправедлив. Но он не видел смысла спорить. Саламандр был скромным воином и предпочитал, чтобы его способности говорили все сами.

— Лучше, чем у меня.

— Они у наковальни лучше, чем у тебя, — ответил Тарса, но желания обидеть в голосе не было. Он покачал головой. — А ведь в шахтах родился.

— Я был из соляных, — ответил Шарроукин. Его челюсть напряглась, а молот говорил о глубоко укоренившейся злости. — Как только я научился ходить, меня отправили в приливные бассейны в самых глубоких пещерах Ликея. Я и еще сотня детей целыми днями соскребали с камней кристаллы с помощью затупленных кирок. Фабрики по производству инструментов добавляли эту соль в воду для закалки.

Тарса кивнул, переворачивая клинок.

— Соленая вода лучше проводит тепло, и сталь с ней получается тверже, чем с чистой. Однако немногим инструментам нужна подобная твердость. Работа, должно быть, была опасной.

— Да, — сказал Шарроукин. — Дети постоянно тонули. Порой вода внезапно возвращалась в пещеры. И была поговорка, что лучшая соль получается из костей.

— Довольно обработки молотом, — сказал Тарса, убирая клинок из-под ударов Шарроукина. — Иначе лезвие затупится.

Саламандр поднял клинок за стержень и осмотрел кромку лезвия.

— Симметрия не идеальна, но деформации нет.

— Пойдет?

Тарса опять кивнул и передал клинок Шарроукину, который вытер его начисто, после чего принялся шлифовать мелкозернистой пемзой.

— Полируй клинок, пока он не начнет блестеть синим, как летний вечер.

— Я не видел солнца до тринадцати лет, — сказал Шарроукин.

— Тогда представь синюю броню Восьмого легиона.

— Мне больше нравится представлять ее красной от их крови.

— Красный ты получишь при закалке.

Шарроукин положил клинок на наковальню.

— Один выпад — и лезвие становится красным. Мне это нравится.

— Если хочешь, я могу изготовить тебе рукоять.

— Это будет честью для меня, Атеш, — ответил Шарроукин.

— Нет, для меня, Никона, — сказал Тарса.

— Только что-нибудь простое. Я не любитель вычурного оружия.

— Две пластины из лакированного черного дерева?

— Отлично, — ответил Шарроукин. — Прости, сегодня душа к ковке не лежит.

— Тебя все еще беспокоит миссия?

Шарроукин посмотрел через плечо на трудящихся Железноруких. Под покровом пара и на фоне пламени из горнов они казались какими-то гротескными чудовищами, ограми из пещер.

— Да, она меня все еще беспокоит.

— Ты не считаешь ее хорошей? — спросил Тарса, беря пемзу и придавая лезвие еще большую остроту.

— В том и проблема, она слишком хорошая, — ответил Шарроукин.

— «Око за око» — подход древний, как само время, — заметил Тарса. — И согласись, есть в нем некое оперное величие.

— Оперное? — приподнял бровь Шарроукин.

— Среди летописцев Сто пятьдесят четвертого экспедиционного флота было немало драматургов и поэтов. Я имел честь присутствовать на постановке «Симфонии изгнанной ночи». Сцену, в которой кардинала Танга отправляют в заключение на Нуса Камбаган, и его убивают те, кто когда-то пострадал от него, многие считают ярчайшим примером ранней имперской политики.

— Я рад, что ты любишь оперу, но суть в том, что миссия дает Железным Рукам именно то, что они хотят, — сказал Шарроукин. — А возможность убить Альфария? Едва ли перед Десятым когда-либо встанет лучшая задача, если только Фулгрим не окажется опять на перекрестии моего прицела.

— Она дала цель нашим собратьям, — заметил Тарса. — А воин без цели опасен. Жестокость должна получать выход, иначе люди, созданные ждя убийства, обратят ее против самих себя. И ведь мало кто склонен самокалеченью так, как сыны Ферруса Мануса.

— У нас была цель, — ответил Шарроукин. — И есть до сих пор. Не недооценивай урон, наносимый нами и нам подобными. Сражающиеся за Медузона — это больше, чем сумма отдельных воинов.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что именно так мы победили в войне с Смотрителями. Крысы кусают монстра за пятки, пока он больше не может идти вперед. Он вынужден повернуться, и тогда-то на него обрушивается завершающий удар.

— Но разве объединение с Медузоном не усилило нас?

— Нет. Будучи малочисленными, мы не становимся сильнее, когда собираемся вместе. Мы становимся уязвимее.