Фантастика 2009: Выпуск 2. Змеи Хроноса - Николай Науменко

Мы не можем друг до друга дотронуться. Это очень обидно.

Мы можем разговаривать. Но соседи надоедают быстро.

А времени у нас много. Все оставшееся время мира. Я думаю, что Страшный Суд начался лет сто назад, но это очень субъективно. Здесь нет дня и ночи, мы не устаем, мы не испытываем голода и жажды. И никаких физических мучений, конечно же.

Это не рай и не ад. Это не чистилище. Это всего лишь очередь в приемной.

– Ты должна меня простить… – бормочут справа.

– Ты должна… – сообщаю я соседке.

И тут сзади приходит наконец-то слово. Одно-единственное.

– Нет.

– Нет, – передаю я вперед.

Мужчина сзади хихикает и говорит:

– Вот попал, так попал!

– Вы о чем? – спрашиваю я.

– Тебе не понять, – хихикает человек за спиной. – Это старый разговор… старых людей. А ты у нас когда померла? В двадцать первом веке? Ты не поймешь… вы там чистенькие, сытенькие…

Как можно быть такой скотиной? А как можно злорадствовать в ожидании Страшного Суда?

Кручу головой, насколько это возможно, но увидеть его так и не получается. Лишь смутный шевелящийся силуэт.

По всей логике мы должны были оказаться здесь все вместе. Одной огромной перепуганной толпой. Но хоть времени здесь и нет, но мы попадали сюда по очереди. Я помню первый миг – сразу после той жаркой вспышки и тяжелого, по всему телу пришедшегося удара. Я помню, как впереди было пусто – до самого бесконечно далекого горизонта. Только в ушах звенели крики – тех, кто стоял позади меня, и тех, кто появлялся по правую руку. Два-три человека в секунду… иногда чаще. Когда на Ближнем Востоке взорвали атомную бомбу, сразу появилась целая толпа.

Когда впереди вырос еще один ряд, я уже замолчала. Молча стояла и молилась. Я никогда всерьез не верила в Бога, но теперь была уверена – это загробный мир. Только какой-то очень странный. Ты стоишь и не можешь сойти с места. Не можешь пошевельнуться. Едва-едва шевелятся пальцы и можно чуть-чуть повернуть голову. Ну и еще можно говорить.

Первое время мы много говорили. Потом славили Бога, каялись в грехах и молили о прощении. Потом замолчали. Потом ругались и богохульствовали. И снова каялись и молились…

– Пятьсот тридцать два вправо…

Единственное, что нам остается, – это разговаривать. Но разговаривать с соседями надоедает быстро – лет через пять. Субъективных лет, поскольку тут нет времени. И тогда люди начинают искать поблизости друзей и родных. Иногда они рядом. Это счастье. Не зря в сказках писали: «Они жили долго и счастливо и умерли в один день». Если в один день – то можно друг друга найти и разговаривать. В день на Земле умирает чуть больше ста тысяч человек. Это квадрат – десять на десять тысяч. Предельное, пожалуй, расстояние, на которое живая цепочка может передать твои слова…

– Алло. Симеон Ставракис…

– Алло. Симеон Ставракис… – транслирую я вправо. А потом вперед и назад. Симеон стоит далеко. Он уже давно пытается найти кого-нибудь знакомого. Пока не получается. Никто не отзывается на его имя.

Вправо и вперед слова уходят. Назад – нет. Мой злой сосед не повторяет имя несчастного грека.

– Хочешь вылететь из цепочки? – спрашиваю я его. Тех, кто не хочет поддерживать связь, немного. Но они есть – и мимо них выстраиваются обходные маршруты.

– Достал этот Ставракис! – ругается сосед. – Каждый год ищет… утихомирился бы.

Но имя все-таки передает.

У нас выдается маленькое затишье – и я пытаюсь поговорить с ним по душам.

– Может, не год, – говорю я. – Может быть, раз в день. Или в столетие. Тут нет времени.

– Все тут есть, – бормочет сосед. – Пульс есть? Сердце стучит? Значит, есть время.

– Почему вы такой злой? – спрашиваю я. К нам начинают прислушиваться соседи.

– Я не злой, я лишь не добрый, – отзывается сосед после паузы. – Достало. И не ад, и не рай. Бесконечное ожидание. А я всегда был нетерпелив. Вы-то в своем двадцать первом веке…

– Ну что вы врете! – не выдерживаю я. – Мы все здесь умерли в один день!

Сосед хихикает.

– Это вам только кажется. Очередь-то двигается. Кто ушел – на их место с задних рядов передвигают…

– Кто ушел? Когда ушел? – не выдерживаю я. – Что вы врете все время?

– Я не вру, – спокойно отвечают сзади. – Я умер в девятнадцатом веке. Стоял среди своих… потом здесь оказался. Вы что, думаете, к Нему по алфавиту вызывают? Нет, согласно тяжести грехов. Здесь, наверное, праведник стоял. Не успел окочуриться – сразу на суд и в рай. – Он хихикает. – Или наоборот. Так нагрешил, что в ад без очереди…

– Все вы врете… – повторяю я. – Все вы врете…

– А у вас как с грехами? – интересуется сосед.

– Нормально. Как у всех.

– Фигурка у вас соблазнительная, – с чувством говорит сосед. – Небось изменяли мужу?

– Я не замужем была.

– Все равно блудили.

Я перестаю его слушать. Блудила… врала… воровала… Не убивала. Все по мелочам. Согласно слухам в очереди – с таким набором грехов после Суда попаду в рай. Впрочем, слухи – они и есть слухи.

А еще есть слухи, что это вовсе не Страшный Суд. Что Бога нет. Что нас после смерти оживили. Например, прилетевшие инопланетяне. А теперь решают, что с нами делать.

Говорят и о том, что мы ненастоящие. Что нас воссоздали в компьютере, в виртуальном мире. Непонятно, правда, для чего. Потому мы и не устаем, не нуждаемся в пище…

– Алло. Две тысячи тридцать один. Восемьсот семь назад.

– Алло. Две тысячи тридцать. Восемьсот семь назад.

– Шелк косо стирай.

Я смотрю на соседа. Он чувствует мой взгляд и едва заметно кивает.

– Издалека шло, запуталось… А что делать-то?

Делать и впрямь нечего. Это глухой телефон.

– Шелк косо стирай, – говорю я. И явственно слышу, как уходит по ряду:

– Шел косо стирай…

Сколько же я здесь?

Месяцы? Годы? Века?

Под ногами – теплая ровная поверхность. Что-то похожее на камень, но теплое и мягкое. Над головой небо – другая поверхность, ровно и неярко светящаяся. И человеческое море вокруг.

– В детстве я любил играть в глухой телефон, – говорит человек за моей спиной. – Самое главное, что даже если очень стараешься ничего не спутать – все равно выходит смешно.

– Девятнадцатый век, да? – спрашиваю я с иронией. Сосед на миг замолкает. Потом сокрушенно говорит:

– Разве телефон не в девятнадцатом веке появился?

– Телефон-то, может, и в девятнадцатом, – отвечаю я. – А вот игры в глухой телефон…

– Прокололся, бывает, – вздыхает сосед. – Хотел как-то вас развеселить…

– Вот спасибо…