Свидетель или история поиска - Джон Годолфин Беннетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 26
Элизабет
Неослабевающее давление событий, навалившееся на меня со времени прихода Субуда, почти не оставило мне времени и желания писать. Я должен был вернуться к «Драматической Вселенной» и закончить работу, повисшую в воздухе после выхода в свет первого тома. Этот том представлялся мне едва ли более чем введением к глубоким открытиям, медленно зревшим во мне с момента первого видения на Ру де Пера в 1921 году. От признания необходимости перейти от дуализма к триаде мое осознание доросло до понимания важности каждой цифры как выражения качества, добавляемого ко всему смыслу существования. Книга, первый раз написанная мной в 1941 году, к 1956 переписывалась, по меньшей мере, восемь раз. Только я заканчивал очередной вариант, как обнаруживал, что написанное больше не отражает того, что я теперь понимаю.
Тогда, в 1956 году, передо мной наконец был завершенный труд. Больше я ничего не хотел прибавить, хотя и желал бы выразить все это лучше. Теперь, в августе 1958 года, я вновь принялся за дело. Я критически перечитал все написанное во Франклин-фармс и в Кае Крин — коттедже, где я скрылся от всех перед приездом Бапака. Я ожидал найти глубокие расхождения между тем, что я написал тогда, и что понимал сейчас. Вне всяких сомнений, я сильно изменился. Совершенно четко я осознавал, по крайней мере, одно из таких изменений, а именно: сдвиг центра тяжести моего опыта из головы в сердце. Всю жизнь я подчинялся и руководствовался своим умом. Замечание князя Сабахеддина, обращенное к моей жене, тогда еще миссис Бьюмон, — «Notre enfant genial a le coeur glace» оставалось верным все эти годы. Субуд растопил мое замерзшее сердце, и оно уже никогда не вернулось в прежнее состояние. Поэтому, берясь за чтение, я боялся найти его неинтересным и даже вздорным. Я был настроен против моих старых исследований и теорий, против стремления жить абстракциями и игнорировать факты. Я задумал предать огню свои рукописи и не написать ни строчки, пока не смогу писать своим сердцем. Начав читать, я изумился. Книга совсем не походила не то, что я ожидал увидеть. Абстракций и теорий там, конечно, было предостаточно, но между ними и за ними стояло понимание, полностью совпадавшее с опытом Субуда. Второй том «Драматической Вселенной» совсем отличался от первого. Тот был ментальной конструкцией, берущей начало в прозрении. Этот, второй, содержал прозрение, встроенное и исходящее из ментальной конструкции. Книга показалась мне важной и стоящей публикации, хотя я понимал, что лишь немногие поймут ее.
С некоторым удивлением и потрясением я вдруг заметил, что начал доверять собственным суждениям. Я знал, что всю жизнь действовал самовольно, едва ли обращая внимание на мнения других, но, тем не менее, никогда себе не доверяя. Я слушал Успенского и Гурджиева, свою жену, и каждого, кто последним высказывал свое мнение. То, что я делал, всегда раздражало моих друзей именно потому, что было постоянным лавированием между упрямством и недоверием к себе. Пак Субух сделал для меня то, что не смог сделать никто другой. Отказываясь стать пророком в моих глазах, он заставил меня подняться на ноги.
Я сказал: «Теперь я должен жениться на Элизабет». Когда я спросил ее согласия, она в ответ рассказала мне необычную историю. «Будучи ребенком, я часто видела вокруг себя людей. Ты знаешь, в детстве, примерно с восьми до восемнадцати лет, я много болела. Мои «приятели» обычно приходили и располагались вокруг моей постели. Я никогда не рассказывала о них членам своей семьи и откуда-то знала, что, когда в комнате находились реальные люди, я не должна подавать вида, что замечаю кого-то еще. Я действительно видела их, как вижу любого из вас. Став старше, где-то годам к пятнадцати, я перестала их видеть, но сохранила их в памяти как нечто необычное, но реальное». Пока она говорила, я вдруг вспомнил о военном времени, когда она служила в женских армейских частях наводчиком в команде истребителя. Она продолжала, рассказав, как встретилась со мной и, позднее, с Гурджиевым. Десять месяцев она провела в Париже рядом с Гурджиевым день за днем вплоть до его смерти. Это время оказало на нее глубочайшее воздействие, ничего подобного больше у нее в жизни не было.
Летом 1957 она вновь неожиданно встретилась с «приятельницей», подобной виденным ею в детстве. В то время она жила в Кумб Спрингс Лодж с двумя сыновьями. В первые дни ее жизни в Кумб одну комнату там занимала Ева Барток, и Элизабет была единственной женщиной, разделившей с Ибу и Исманой обязанности по ее обучению. Я отметил, что Пак Субух и Ибу относились к ней как к обладательнице особых духовных качеств. Когда я сказал об этом Элизабет, она возразила: «Ну, нет, какие там качества», — и продолжала свой рассказ.
«Пока Ева была в Лодже, однажды ночью я не могла уснуть, мучаясь осознанием собственной бесполезности и недостатка веры. Около пяти утра, проведя ночь без сна, я встала и пошла поработать в саду, пока дети спали. Пришло время возвращаться домой, я чувствовала себя умиротворенной и уставшей. Было тихое солнечное летнее утро. Подойдя к дому, я увидела стоящую в дверном проеме высокую женщину в голубом. Она держалась очень просто, расслабленно, руки покоились на груди. Я не могла ясно рассмотреть ее лица, но поняла, что не знакома с ней. Я подумала, что она была ранним посетителем, и почувствовала неловкость из-за того, что заставила ее ждать. Я двинулась вперед и попыталась заговорить с ней, но она не спеша прошла в дом. Последовав за ней в холл, я, однако, никого там не обнаружила. Только когда я осмотрела все комнаты, я поняла, что она не была во плоти. Пока я кормила детей завтраком и собирала их в школу, я видела ее еще несколько раз, как правило, она появлялась в дверях и никогда не поворачивалась ко мне спиной. Я не обращала на нее внимания, и, насколько я заметила, дети не видели ее. Около полудня, когда я была одна внизу, она вновь появилась, идя мне навстречу со стороны кухни. На этот раз я повернулась и пошла к ней, но она тут же исчезла. От нее исходило дружелюбие и никакой тревоги. Ее лица я так и не смогла разглядеть, но мне показалось, что она дружески
