Из пережитого. Воспоминания флигель-адъютанта императора Николая II. Том 2 - Анатолий Мордвинов

Ты помнишь, как затем я внезапно уехал в Cannes, к великому князю, но не знаешь, что я был послан туда государем с поручением к Михаилу Александровичу, чтобы он, ввиду своей женитьбы, подписал бы отречение от всех своих прав на престол; не знаешь, что Михаил Александрович, под настойчивым настоянием различных, тогда за границей окружавших лиц, от этого отказался, как потом была назначена над ним опека и как, несмотря на настойчивые мои отказы и непреклонное желание выйти в отставку, мне было повелено продолжать и при опеке управлять делами великого князя.

Ты не забыла, наверное, и то, как потом, в марте 1913 года, я подал мое третье или четвертое прошение об отставке и как взамен ее государь назначил меня своим флигель-адъютантом.

Я помню, как тебе понравился тогда мой новый мундир, как ты радовалась со мною, «что я сделался адъютантом самого государя», но ты, наверное, не знаешь до сих пор, как все это произошло и какие чувства наполняли меня в то время.

Когда-нибудь, если уцелеет мой дневник, который тоже будет принадлежать тебе, ты узнаешь все подробности из моей службы как при Михаиле Александровиче, так и при государе, о которых теперь было бы и слишком сложно, и слишком рано еще говорить.

Из этого дневника, из воспоминаний мама и бабушки, из уцелевших, быть может, в России памятных вещей и альбомов ты увидишь, какую громадную часть и в сердце, и в жизни нашей семьи занимала вся семья императора Александра III и почему это так было.

Скажу тебе только, что государь Александр Александрович был еще наследником, когда твой дедушка со стороны мама, Карл Иосифович Хис (Charles Heath), поступил в 1877 году, воспитателем и преподавателем английского языка к его детям.

Нашему дорогому государю Николаю Александровичу было тогда около 19 лет, а твоей милой крестной матери Ольги Александровны не было еще на свете.

Твой дед скончался за два года до твоего рождения, 20 ноября 1900 года, в Аничковском дворце, через год после нашей свадьбы.

Описание довольно подробное его жизни ты найдешь в одном из номеров «Исторического вестника» за 1901 год (Описание принадлежит перу Чарыкова, нашего тогдашнего посла в Константинополе), а также в двух или трех отдельных брошюрах, посвященных его личности.

Этот замечательный почти во всех отношениях человек, глубоко образованный, начитанный, талантливый художник, оригинальный педагог и спортсмен прослужил при Дворе почти четверть века и, не обладая ни одним из отрицательных качеств царедворца, пользовался неизменным расположением и уважением как царской семьи, так и всех тех, кто с ним соприкасался.

Его привязанность к своим воспитанникам была искренна и глубока, и они занимали в его сердце не меньшее место, чем его собственные дети, в числе которых твоя мать была младшая, а затем и единственная.

Твой дедушка меньше всего, вернее, совсем не думал о своей служебной карьере; он ее просто не понимал. Его с трудом убедили в необходимости сшить присвоенный его званию мундир, которому, по его выражению, он «все-таки сломал шею», смяв до невозможности его твердый, расшитый золотом воротник, мешавший свободе действий энергичного старика. Он имел много орденов 1-й степени, но не придавал как им, так и чинам никакого значения.

Вступив на службу при Дворе действительным статским советником, он и умер в том же чине после своей непрерывной, почти четвертьвековой придворной деятельности.

Об этой деятельности он не оставил намеренно никаких воспоминаний. Все дневники, по его словам, неизменно попадающие в конце концов на глаза посторонних, он считал неискренними и, кроме того, нескромными по отношению к тем, с кем была связана его жизнь, как бы ни бывали порою красивы и велики ее черты.

В этом отношении, как и во всех остальных, мысли твоего деда мне казались особенно благородными, и я очень долго не хотел писать своего дневника.

Но один разговор с императрицей Александрой Федоровной навел меня на новые размышления и заставил изменить, казалось бы, уже прочно сложившееся у меня решение.

– Нет, вы должны писать непременно дневник, – говорила государыня, – всякий человек обязан это делать, и делать искренно, помня, что это полезно и необходимо не только для себя, но и для других, и помогает не только памяти, но и правде…

Из всех одухотворяемых твоего дедушку чувств стремление именно к правде и искренности было у него сильнейшим, и эту правду, как ее понимал, он умел высказывать при всяких случаях самым решительным, а порою и оригинальным образом.

Всякий даже намек на ложь, на неискренность, на лицемерие или на заискивание волновал его необычайно и бурно.

Я вспоминаю, с каким негодованием обрушился раз Карл Осипович при личном свидании в чьем-то доме на графа Льва Толстого за его учение о непротивлении злу. Он ставил при этом Толстому такие вопросы, на которые тот не мог ответить и, наконец, рассердился и замолчал.

С не меньшей резкостью, но и находчивостью он остановил однажды и особо чествуемого тогда в Петербурге Александра Дюма, когда тот за обедом в присутствии дам и молодых девиц не постеснялся начать рассказывать довольно свободные анекдоты1.

Правде слов этого человека нельзя было не верить, и любить что-либо недостойное или привязываться к чему-либо нехорошему, мелкому, «нездоровому», хотя и высокопоставленному, он по своей натуре не мог.

А он и крепко любил, и был крепко привязан к своим августейшим воспитанникам.

Они также очень любили его, и, вспоминая о своих счастливых детских и юных годах, государь, еще незадолго до кончины твоего деда, высказывал ему волнующие слова, что «если у него есть что-нибудь хорошее, то этим он обязан только ему одному».

«In remembrance of twelve happy years, from Nicky» – прочитал я на одной из фотографий, полученных Карлом Иосифовичем на память от государя.

К. И. Хис поступил на службу при Дворе императора Александра III уже в значительно преклонном возрасте, а потому вся царская семья его просто и ласкательно называла «Old Man» и оказывала ему самое трогательное внимание, как все те, кто его знал.

Вот что говорил в своей длинной речи в королевском «Soueties club’е» в Лондоне историк Татищев по поводу кончины твоего дедушки: «Карл Осипович Хис был первым воспитателем императора Николая II, и его имя должно быть особенно здесь упомянуто. Вступив в свою должность, когда императору было всего 10 лет, он оставался затем почти четверть века при своих воспитанниках и имел на них огромное влияние. Действительно, чем был швейцарец Лагарп для Александра I, известный русский поэт Жуковский для Александра II, то был в смысле интеллектуальном и духовном Карл Хис для своего императора. Великие принципы и заветы, вложенные им в душу молодого государя, сказались особенно ярко в виде вызванной к жизни Николаем II конференции мира2. Но в особенности следует упомянуть, что Cherles Heath, будучи англичанином по происхождению, сумел прежде всего внушить своему августейшему воспитаннику безграничную любовь к России, к ее традициям и обычаям и в то же время развил в будущем императоре любовь к чтению исторической литературы из всех времен и народов, преимущественно в той ее части, которая касается прогресса и преуспеяния человечества.