Избранное - Ганс Носсак

И даже дверью, проводив юношу, человек не хлопает, как собирался. Наоборот, не успевает щелкнуть замок, как ему приходит в голову, что, пожалуй, парнишке следовало дать на чай. «С нарочным! Нарочный оплачен!» Ну сколько там платят нарочному? Итак, человек вновь открывает дверь, выходит на площадку, перегибается через перила и кричит: «Эй!» Увы, поздно. Ни на третьем этаже, ни на лестнице второго парнишку не видно и те слышно. Он, видимо, бесшумно сбежал вниз, прыгая через две, а то и три ступеньки. Даже как хлопнула наружная дверь, и то не слышно. Правда, она с пружиной. Жаль, человек с радостью дал бы парнишке на чай. Да-а, не иначе как на крыльях улетучился. Ну на то он и нарочный.

Что же касается письма, то его человек, не распечатав, бросает на стол и перво-наперво отправляется в кухоньку согреть воду для кофе. А затем в туалет. Все как положено. Даже срочное письмо ничего в этом не меняет. А уж срочное тем более. Ибо опыт учит, что только отправитель воображает, будто письмо срочное, и красной наклейкой на конверте намерен сбить получателя с толку. Вдобавок на конверте не указан отправитель. Какая самонадеянность! Этак каждый кому не лень станет строчить письма. Да еще в левом верхнем углу наискось крупными буквами выведено: «Лично!»

Так случилось и на этот раз. Ни кофе, ни туалет не привели к ошибке. Причина единственно в указанном часе, тут не может быть никаких сомнений.

Собственно, речь идет о самом обычном вызове — любой из нас может получить такой же днем или ночью, — а не о чем-либо из ряда вон выходящем или сокрушающем мировой порядок. Когда-то, говорят, все делалось иначе, но нас это не касается, тем более что плохо сохранившиеся тексты, трактующие этот вопрос, перегружены туманными поэтическими образами, расшифровать которые не в силах даже гуманитарные науки. Как бы там ни было, бессистемность породила столь великую неточность, что дело чуть ли не дошло до ниспровержения основ. Кто заинтересуется этим вопросом, пусть проглядит в архивах читательские письма, которые слали в редакцию своей газеты наши возмущенные деды и прадеды.

К счастью, некое компетентное учреждение весьма своевременно решилось рационализировать свою деятельность в соответствии с новыми требованиями. Не исключено, что возможны даже еще некоторые упрощения, что кое-какие архаизмы можно и за борт выкинуть. Например, начисто бесполезным представляется штемпель «лично» с восклицательным знаком, в пусть даже дело касается досточтимой древности, штемпель можно с легким сердцем упразднить. Да и службу нарочных с их канительными квитанциями можно рассматривать как явление доисторическое. Отчею бы не обратиться к вызванному лицу через прессу или по радио? Ведь все мы заинтересованы в свободном от сантиментов, деловом решении подобных вопросов.

Мало кто, однако же, осмелится предположить, что, несомненно, имевшаяся в учреждении электронно-вычислительная машина могла отпечатать на картах ошибочное время. Или, дабы не быть наивным, упрекая в чем-то машину, кто из нас заподозрит в подобной романтичности программистов?

Сама по себе это обычная карта, по бокам перфорированная, серого цвета. Картон хороший, добротный, чтобы дырочки при прохождении через машину не рвались. Видимо, и цвет технически обусловлен. Текст отпечатан тоже обычный:

Получателю этой карты надлежит явиться такого-то числа…

в такое-то время… в местный филиал Всеплина

для оформления личности. Карта служит пропуском.

Во избежание нежелательных последствий

просьба явиться точно в назначенное время.

Всеплин

……. Филиал….. (город)

Ну вот и чудесно. Всемирный плановый институт приглашает для оформления личности. О чем тут волноваться? Иные даже реагируют на это восклицанием:

«Ну, наконец-то!»

Наш любитель вздремнуть подул на горячий кофе и глянул на ручные часы.

Число на карте указало завтрашнее. Какое же число какого месяца? Был ли то октябрь, ноябрь, декабрь или, может быть, январь? Как быстро забывается число. Короче говоря, завтрашнее. И время указано: час четыре минуты. Почему час четыре минуты? Почему не округлить: час или хотя бы час пять минут? Впрочем, как вам угодно, госпожа машина. За мной дело не станет.

А что до филиала, так это учреждение известное. Как же назывался город? Чем-то он напоминал Висбаден с его Вильгельмштрассе и курортным парком. Но подобных городов найдутся сотни. Собак и кошек своего квартала помнишь с такой точностью, что разговор с ними можно хоть сейчас продолжить, но в каком это было городе, из головы выскочило. Да, видимо, и несущественно это.

Существенно только указанное время. Час четыре минуты. Вызываемое лицо осторожно отхлебывает горячий кофе. Чтобы не капнуть на брюки. Как бы опять не пришлось нести в чистку.

Час четыре минуты! Еще добрых девять часов. Торопиться некуда. Часы его немного спешат, за месяц уходят минут этак на пять. Но это еще можно будет проверить. Да и лучше явиться чуть раньше, чем чуть позже. Можно и на улице подождать.

Час четыре минуты. Иными словами: через час и четыре минуты после полуночи. Получатель карты рос еще в те годы, когда говорили: три или пять часов пополудни, еще до введения двадцатичетырехчасовой системы, которая принята уже десятки лет назад. Поначалу благодаря сходному звучанию с ним раз-другой случались досадные недоразумения. То он спутал пятнадцать часов с пятью часами, а то явился на официальный прием, который начинался в семнадцать часов, только в семь, когда прием уже давным-давно кончился и предложенную закуску съели. С тех пор, однако, он складывает и вычитает с педантичной точностью, чтобы подобных ошибок с ним не случалось.

Было бы смехотворно заподозрить такое образцово-показательное, организованное на современный манер и четко налаженное учреждение, как Всеплин, в том, будто оно работает по устаревшей системе исчисления времени, между тем как все железнодорожные и учебные расписания, программы, часы работы магазинов и церковные службы отсчитываются по двадцатичетырехчасовой системе. Если бы вызов намечался на завтра в полдень, там наверняка стояло бы — тринадцать часов четыре минуты. Тут и раздумывать не над чем.

К тому же следует учесть и психологический фактор. Если человека вызывают для оформления личности на час четыре минуты после полуночи, так это как раз подходящее время для такого дела. Тогда как вызов в обеденное время, когда поименованный вынужден подняться из-за стола и извиниться перед остальными: «Не беспокойтесь, пожалуйста, меня вызывают в институт. Приятного аппетита!» — такой вызов был бы чистейшей несуразностью.

Итак, в час четыре минуты. Чем же заняться, если у человека еще почти девять часов в запасе? Нет ли у него какого-нибудь спешного дела? Плата за более или менее меблированную комнату внесена, сверх того в виде залога внесена вперед в кассу компании квартирная плата за два месяца. Пусть акционеры будут спокойны. Уборщице, которая явится только в пятницу, можно оставить деньги на столе, чтобы не попусту ходила; она на них рассчитывает, ей нужно выплачивать за телевизор. А не надо ли получить белье в прачечной? В каком же кармане завалялась эта треклятая красно-бурая квитанция? Вечная с ними нервотрепка. И какой, собственно, костюм надевают по этому случаю? Темный, правда, не предписан, но и жеваные брюки со старым твидовым пиджаком… Нет, не годится. С другой стороны, следует избегать даже мало-мальского намека на торжественность. Ну что ж, наденем темно-серый костюм, он годится на все случаи, строгий, без претензий. И складки отутюжены.

Н-да, так чем бы заняться? Конечно же, сходить в кино. Где, конечно же, показывают фильм, напичканный сексом, уж это ясно. Все это приелось, в жизни так не бывает, но тем временем можно хоть спокойно нафантазировать про себя прелюбопытный фильм.

Вот, например, имеется у нас выражение «нежелательные последствия». Блистательное получилось бы название. В повестке сказано: «Во избежание нежелательных последствий…» и так далее. Что же это за нежелательные последствия? И для кого, собственно? Для института или для вызванного лица? Да, уже то, что указывается возможность каких-то нежелательных последствий, говорит об очень многом.

В литературе подобные случаи встречаются даже в древности. Создается впечатление, что и тогда уже люди, быть может, из злорадства находили удовольствие в том, чтобы снова и снова рассказывать о подобных случаях и слушать рассказы о них. Романтика, выходит, пользовалась признанием уже в стародавние времена. Что там и сям отдельные лица возражали против подобных вызовов, сомнению не подлежит, но как управлялись с ними тогдашние учреждения? Именно этот вопрос затуманивается изящными сравнениями, метафорами и прилагательными. Ведь то, что с этими героями, как их порой называют, умели управляться, доказывает весь ход истории. Уж на него-то не повлиял их слабый ропоток протеста.