Откройте небо (Сборник) - Роберт Силверберг

– Болван, – спокойно произнес Дайани. – Как это я вообще разрешил вам получить лицензию курьера?

52

Дайани только-только вернулся. Он проводил поиски в 630-650 годах, снова не давшие никаких результатов. Усталый и раздраженный, он был явно очень недоволен тем, что свой отпуск тратит на поиски сбежавшего у кого-то туриста.

Я попытался было «всучить» ему свою благодарственную речь, однако он поспешно отмел все мои сентиментальные излияния и произнес очень кислым тоном:

– Не утруждайте себя сладкоречивыми словами. Я это делаю только потому, что если патруль разнюхает, какую человекообразную обезьяну я выпустил в качестве курьера, это очень плохо отразится на моей карьере. Я сейчас пытаюсь спасти свою собственную шкуру.

Наступило очень тягостное для всех нас молчание. Тишину прерывало только шарканье ног и покашливание.

– Не очень-то утешительно слышать такие слова, – сказал я, обращаясь к Дайани.

– Не давай ему, малыш, вывести себя из равновесия, – посоветовал Буонокоре. – Как я уже тебе говорил, любой оставленный на попечение курьера турист может что-нибудь такое сотворить со своим таймером…

– Я не говорю о потере туриста, – раздраженно произнес Дайани. – Речь идет о том, что этот идиот умудрился продублировать себя, пытаясь исправить оплошность! – Он едва не поперхнулся вином. – Первое я еще могу ему простить, но вот второе – это совершенно непростительно!

– Да, удвоение – это действительно безобразие, – согласился Буонокоре.

– Это вещь серьезная, – произнес Колеттис.

– Незавидная судьба, – сказал Сэм. – Не говоря уже о том, как трудно будет выпутаться с Зауэрабендом.

– Что-то я не припоминаю другого подобного случая, – заявил Паппас.

– Очевидный просчет, – прокомментировал Пластирас.

– Послушайте, – взмолился я. – Удвоение произошло нечаянно. Я настолько увлекся поисками Зауэрабенда, что не понял…

– Мы понимаем, – сказал Сэм.

– Это вполне естественная ошибка, когда находишься в таком нервном напряжении, – подтвердил Джеф Монро.

– С любым такое могло случиться, – успокоил меня Буонокоре.

И только Паппас пробурчал, но уже более мирно:

– Стыд. Стыд и позор.

Я все меньше ощущал себя достойным членом сплоченного братства, и все больше чувствовал себя вызывающим только жалость деревенским дурачком, который, куда ни пойдет, оставляет за собою лужи да кучи. А бедные родственники пытаются вычистить обгаженный пол, да еще и успокаивают дурачка, чтобы тот не нагадил еще больше.

Когда до меня, наконец, дошло, каким было подлинное отношение ко мне со стороны всех этих людей, мне страх как захотелось вызвать патруль времени. Сознаться во всех совершенных мною времяпреступлениях и самому попросить о собственном уничтожении. Душа моя вся аж съежилась. Неизвестно куда испарилось мое мужское естество. Я, сообщавшийся с императорами, я, последний из Дукасов, я, переступивший через тысячелетия, я, выдающийся курьер в стиле Метаксаса, я… Я для всех этих ветеранов был просто кучкой детского дерьма. Дерьма, только внешне похожего на мужчину. Самого что ни на есть настоящего дерьма.

Метаксас, который молчал вот уже минут пятнадцать, в конце концов произнес:

– Если те из вас, что собираются снова на поиски, готовы, то я велю подать колесницу, чтобы доставить вас в город.

Колеттис покачал головой.

– Мы еще не распределили между собой эпохи. Но это займет всего несколько минут.

Все склонились над картой. Было решено, что Колеттис прочешет 700-725 годы, Пластирас – 1150-1175, а я проинспектирую 725-745 годы. Паппас принес герметический костюм, в котором намеревался обследовать 745-747 годы, в которые свирепствовала чума, на тот случай, если Зауэрабенд угодил по незнанию в этот, запретный для посещений, период.

Я удивился тому, что они еще доверяли мне совершать самостоятельные путешествия во времени. Как видно, решили, что я уже просто не сумею ничего натворить. У каждого из нас был небольшой, но изумительно точный портрет Конрада Зауэрабенда, выполненный нанятым Метаксасом современным византийским художником на покрытой лаком деревянной дощечке. Художник писал портреты с голофото: интересно, что он при этом думал?

Добравшись до Константинополя, мы расстались друг с другом, отправившись в те времена, в которых мы должны были производить поиски. Я материализовался в верху по линии в 725 году и только тогда сообразил, какую небольшую, но достаточно злую шутку со мною сыграли.

Это было самое начало эпохи иконоборчества, когда император Лев Третий издал свой первый указ против иконопочитания. В те времена большинство византийцев были ревностными иконопочитателями, а Лев выступал за то, чтобы сокрушить культ икон. Сперва речами против них и страстными проповедями, а затем – уничтожив изображение Христа в часовне Чалки и Бронзовом дворце, стоявшем напротив Большого Дворца. После этого дела пошли еще круче: иконы уничтожались, иконописцы подвергались преследованиям. В воззвании, с которым обратился к народу сын Льва, говорилось: «Из христианской церкви должны быть и убраны всякие образа, выполненные посредством искусства живописи».

И вот в такую-то эпоху я должен был бродить по городу, держа в руках небольшое изображение Зауэрабенда, и спрашивать у встречных, не попадался ли им где-нибудь на глаза этот человек!

Портрет, что был у меня, конечно, не был иконой. Никто из тех, кто глядел на него, и не подумал принять по ошибке Зауэрабенда за святого. Но все равно он доставил мне немало неприятностей.

– Вы где-нибудь встречались с этим человеком? – спрашивал я и доставал портрет.

На базарах. В банях. На ступеньках Айя-Софии. Перед воротами Большого дворца.

– Вы где-нибудь встречались с этим человеком?

На ипподроме во время состязаний в поло. На ежегодной раздаче бесплатного хлеба и рыбы беднякам, которая производилась 11 мая в честь очередной годовщины со дня основания города. Перед церковью святых Сергия и Бахуса.

– Я ищу человека, чье изображение у меня здесь.

В половине случаев мне даже не удавалось полностью открыть портрет.

Люди видели человека, достающего из своей туники икону и убегали от меня прочь с криками: «Поклоняющийся иконам пес!», «Почитатель кумиров!» – Но это не… Я всего лишь разыскиваю… Вас не должна вводить в заблуждение… Пожалуйста, вернитесь и…

Меня толкали и пинали ногами, в меня плевали. За мною гонялась императорская стража, на меня хмуро поглядывали священники-иконоборцы.