Этюды о питании - Н. Могильный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вот это диковина!
Повалился гость спать и уснул крепким, непробудным сном. Спит, беды над собой не чует, а беда-невзгода тут как тут.
Разыскал сиделец такой же кошелек и подменил стариков кошелек-самотряс.
Поутру раным-рано вскочил старик и пошел домой.
Дома только через порог переступил, выхватил из-за пазухи кошелек, показывает:
— Не бранись, старуха, на этот раз не обману! Подай скорее лукошко — денег натрясу, и ступай на базар, покупай чего надо.
Поглядела старуха:
— Кажись, тверезый.
Тряхнул старик кошелек раз, другой — выпала старая медная пуговица — и больше ничего нет. Снова стал трясти кошелек. Тряс, тряс — нет ничего.
Тут старуха давай старика потчевать тем, что под рукой было. Бьет, а сама плачет, приговаривает:
— Ох ты, пустомеля, пустозвон, загубил меня, горемычную! Всю жизнь с тобой промаялась, хорошего дня не видывала, а на старости лет и совсем ума рехнулся, день ото дня глупее становишься!
Била, покуда лукошко не рассыпалось, потом кинулась за кочергой.
А старик — давай бог ноги — выскочил из избы и бежал до тех пор, покуда деревня из глаз не скрылась. Остановился: «Ну куда теперь податься? Старуха бранится да дерётся, а мне после таких обманов и на глаза ей показываться стыдно. Покуда управы не найду, домой не ворочусь. У ж не подменил ли сиделец скатерть-самобранку да кошелек-самотряс? Либо ветер Полуночник насмехается? Пойду к своему названному брату: сиделец, коли и подменил скатерть да кошелек, все равно не повинится».
В третий раз пошел старик к высокой горе.
Ветер Полуночник дома был. Вышел он из избы и неприветливо встретил названного брата:
— Я все про тебя знаю. Опять меня не послушался, пеняй теперь на себя! На вот тебе эту суму и живи своим умом. Пристигнет нужда — встряхни суму да скажи только: «Двое из сумы!» — и увидишь, что будет. А теперь прощай!
Ничего больше не сказал Полуночник, засвистел, загикал, взвился под облака и улетел за тридевять земель, за тридевять морей.
Надел старик суму и поплелся обратно. Идет и думает: «Хорошо бы попить, поесть! Дай-ка попробую суму». Снял суму, встряхнул и говорит:
— Двое из сумы!
В ту же минуту выскочили из сумы два молодца и принялись старика бить-колотить. И до тех пор били-молотили, покуда он не догадался крикнуть:
— Двое в суму!
Сразу молодцы скрылись, будто век их не бывало.
Старик бока почесывает, а сам думает: «Неспроста Полуночник мне эту суму дал». И тут догадался: «Да ведь как с умом, так сума сослужит хорошую службу!»
Надел суму и стал свой путь продолжать.
Долго ли, коротко ли шел и добрался до знакомого постоялого двора:
«Вот где дело для моей сумы найдется!»
А хозяин увидал старика в окно и выбежал на крыльцо:
— Заходи, заходи, гость дорогой!
Привел в горницу и вьюном около старика вьется:
— Кафтан вот сюда повесим, а батажок в этот угол поставим! Пододвинул скамейку к печке:
— Садись, грейся, а я велю на стол собирать. Сегодня мой черед тебя угощать.
Суетится, кричит:
— Жена, жена, радость-то у нас какая! Поди сюда! Выбежала хозяйка, ласково, приветливо поздоровалась. А сиделец шумит, не унимается:
— Живо на стол собирай! Ставь самые хорошие кушанья да сладкой водочки побольше подай!
Стол накрыли, всякой снеди нанесли. Старика усадили на самое почетное место:
— Пей, ешь, гость любезный, да сказывай, где побывал, чего повидал! Мы домоседы — нигде не бываем, ничего не знаем. Что на белом свете творится?
Старик угощается да беседу ведет, а сиделец от сумы глаз отвести не может, подливает гостю вина:
— Отведай вот этого еще, не обижай отказом!.. Кланяйся, жена, потчуй гостя дорогого!
Смекнул старик: «Не иначе, как к суме сиделец подбирается». Сам пьет-ест, усмехается.
Пировали-столовали, сиделец не утерпел и спрашивает:
— Скажи, гостенек любезный, что у тебя в этой суме — поди, опять какая-нибудь диковинка?
Отвечает старик:
— Это не сума, а из чудес чудо. Только встряхнешь ее да скажешь: «Двое из сумы!» — как появятся чародеи и все, что пожелаешь, сделают для тебя. Вот какая это диковинка!
Слушает сиделец старика, умильно на него поглядывает, а сам думает: «Ну, не я буду, коли этой сумой не завладею!»
Попировали, поужинали, повели гостя в дальний покой, уложили на мягкую перину:
— Спи, отдыхай!
А сидельцу не спится. Добыл он точь-в-точь такую же по виду суму и, как уснули все в доме, пробрался в гостев покой, повесил на гвоздь свою суму, а старикову унес в свою горницу.
Разбудил жену:
— Погляди, что я принес. Теперь все мои желания исполнятся. Перво-наперво пусть чародеи поставят мне дворец краше царского да имение большое дадут, и станем мы барами жить-поживать!
Встряхнул суму и крикнул:
— Двое из сумы!
Выскочили из сумы два молодца с дубинками и принялись сидельца с женой потчевать, только дубинки посвистывают. Хозяин с хозяйкой кричать боятся, а молодцы из сумы бьют-колотят.
Невмочь стало терпеть, стал сиделец просить-молить:
— Смилуйтесь, добрые молодцы, пощадите нас! Пригоршни денег насыплю!
А Двое из сумы знай молотят сидельца с женой, будто горох на току.
Бьется хозяйка, плачет. И сиделец закричал благим матом:
— Караул! Спасайте!
Старик услышал крик да шум — лежит, посмеивается. А сиделец безутешно кричит-надрывается:
— Караул! Убивают! Спасайте! Помедлил еще старик малое время:
«Ну, теперь пора идти, а то забьют Двое из сумы вора насмерть». Пришел, а сиделец с женой уже в лежку лежат, ойкают. Взмолились гостю:
— Уйми, добрый человек, своих драчунов, не оставь сиротать наших малых детушек!
— Отдайте мою скатерть-самобранку да кошелек-самотряс, тогда выручу из беды.
— Что ты, гость дорогой, где я возьму скатерть-самобранку да кошелек-самотряс? Век у меня таких диковин не бывало!
— А как у тебя моя сума оказалась? Слушай, хозяин, не отдашь скатерти да кошелька, забьют тебя Двое из сумы насмерть, а я и слова больше не скажу!
Тут хозяйке совсем невмоготу стало, залилась слезами:
— Да повинись ты, муженек! Своя жизнь дороже скатерти да кошелька, будь они трижды прокляты!
И сидельцу невтерпеж побои выносить:
— Уйми молодцов, а я тебе верну и скатерть-самобранку, и кошелек-самотряс, да еще и лошадь с санями впридачу дам, только не губи нас!
Старик только того и ждал. Крикнул:
— Двое в суму!
Скрылись молодцы с дубинками, а сиделец с женой лежат да стонут:
— Ох, тошнешенько, косточки живой не оставили, совсем изувечили! Кто нас кормить-поить станет? Хоть бы ты, добрый человек, пожалел нас — дал нам скатерть-самобранку либо кошелек-самотряс!
Рассердился старик:
— Мало вас поучили, видно! Живо подавайте скатерть да кошелек, а то кликну молодцов из сумы, и пеняйте тогда на себя.
После этого сиделец медлить не стал, вынул из сундука скатерть да кошелек:
— Бери, бери, нам твоего не надо!
Старик встряхнул скатерть, развернул и молвил:
— Попить, поесть!
Появились кушанья всякие, напитки разные. Свернул скатерть, спрятал за пазуху:
— Моя и есть.
Тряхнул раз, другой кошельком — посыпалось серебро да золото.
— И это мой кошелек! Спрятал кошелек, взял суму:
— Запрягай, хозяин, коня, мне ехать пора.
Сиделец велел работнику коня запрячь и вышел на двор гостя проводить, а сам все охает да стонет. Старик сел в сани:
— Ну, прощай, хозяин! Урока не забывай и помни: коли услышу, что на чужое добро заришься, худо тебе будет.
И уехал. Едет да посмеивается:
«Теперь надо старуху поучить немного, а то совсем от рук отбилась, поедом ест меня». Подкатил к дому:
— Тпрррру!
Выбежала старуха на крыльцо, увидала старика и ну ругаться:
— Все лето красное да осень прошатался неведомо где, а на зиму домой явился! Кто тут про тебя хлеб припас?
— Погоди, старуха! Поди в избу, не мерзни!
Зашли в избу. Старуха не унимается, еще пуще бранится. Тут старик встряхнул суму да как крикнет:
— Двое из сумы!
Выскочили два молодца с дубинками: кого надо уму-разуму поучить?
Испугалась старуха:
— Ох, старичок, не тронь меня, пожалей! Век тебе слова поперек не скажу!
— Ну вот, давно бы так, — сказал старик. И крикнул: —Двое в суму!
Скрылись молодцы с дубинками, а старик встряхнул, развернул скатерть и говорит:
— Попить, поесть!
И откуда что взялось: наставилось на стол разных кушаньев да напитков всяких.
Глядит старуха и глазам не верит — век эдакого чуда не видано. А старик зовет:
— Садись, пей, ешь, чего только душа пожелает! Это теперь все наше.
Напоил, накормил старуху, потом взял в руки кошелек-самотряс:
