Затаив дыхание - Адам Торп

Сочинение на тему древней Англии застопорилось уже на двадцать втором такте. Зачин напоминал Бриттена, которого дубиной заставили подделываться под Пярта, а потом процедили сквозь сито танца «моррис» [159]. Ни к черту не годится. Джек отправился в Уотершип-Даун — откуда рукой подать до Уодхэмптона — и постоял под резким ветром на поросших травой отвалах старинного форта Лейдл-Хилл; он чувствовал себя бесплодным горемыкой. Было заметно, что по-зимнему сухие пашни помаленьку отгрызают от холмистой местности акр за акром, а посреди освоенной земли несуразно торчит гигантская антенна. Шагая через унылый фермерский двор, Джек приметил вдалеке помятый фургон; описав большой круг, драндулет с явно недобрыми намерениями устремился к нему и затормозил у самых ног. Джек остановился. Из окна высунулась раскрасневшаяся от ветра физиономия и рыкнула что-то насчет частного владения.

Всю пьесу Джек уничтожил, кроме последнего такта, затем порвал и его.

Потянулись предрождественские дни, они складывались в недели — все как одна пепельно-серые. Небо непроницаемо свинцовое, да и какое же это небо — не разглядеть ни облачка. Испарения бесцветной земли или даже воздуха словно бы сгущаются в плотное уныние, нацеленное прямиком в сердце Джека, которое вроде бы не сильно и болит, только от горя переходит в газообразное состояние. Дождя почти нет, хотя он ежеминутно собирается покрапать — не полить. Вот уже, кажется, накрапывает, а на самом деле не выпадает ни капли. С небес сочится до того жидкий свет, что невозможно определить время дня. По ощущениям Джека, это неверное равновесие должно смениться очистительным, искупительным пламенем, но пламя не вспыхивает, да и ночь не наступает. Возможно, не наступит никогда. Дни ухают в колодец; или в черную угольную яму. А тем временем поток машин, то густея, то чуть мельчая, непрерывно вьется по дорогам неизвестно куда и неизвестно зачем. Глядя сквозь грязное ветровое стекло или с узких тротуаров Хейса, Джек слышит звуки арфы. Никогда прежде он не слыхал, чтобы арфа исполняла подобное. Она играет серую английскую пасмурность. Играет погоду Англии. Чисто английскую пепельную действительность, свинцово-непроглядную тщетность любых усилий. Где возможно присвоение чужой собственности. Где вокруг каждого города выросло раковое кольцо из торговых центров, увешанных веселенькими флажками, и кварталов коммерческой недвижимости. Арфа играет о людях, у которых слишком много денег, и о тех, у кого богачи деньги отняли и на кого теперь всем наплевать. О несметных суммах, потраченных на то, чтобы изгадить зеленую цветущую землю и чистый воздух — а ведь были, были когда-то чистыми и земля, и воздух, причем не сказать, чтобы страшно давно.

Джек решил купить отцу цифровой приемник и в воскресенье поехал в магазин «Каррис», что на окраине Харлингтона. Свободных мест на парковке почти не осталось. Моросил частый дождь, и сквозь раздвижные двери торопливо шагали люди, одни бежали с покупками к машинам, другие — еще порожняком в магазин. Джек смотрел на них из окна раздолбанного отцовского «форда» и думал: проклятое мы племя. Арфа тем временем все играла о беспросветной серости, и новая музыкальная фраза сжималась в его голове до нотных строчек. Вот она, наша Англия, думал Джек. Наш мир. Он уже не сопротивляется. Неба нет. Нет белых облаков. Остались только утраты, «Каррис», автомобили, непрерывной чередой пробивающиеся неизвестно куда и зачем, и обреченные на гибель белые медведи. И всем наплевать.

А ведь когда-то ты подавал такие надежды!

Эта арфа просто чокнутая. Не древняя она, не языческая, не заунывная и не озабоченная сохранением окружающей среды. Серая, и точка. В ней вся свинцовость этой жизни. Вся ее тщетность. Струйка мочи в океане. И арфа играет эту серость и бестолковую сутолоку в «Каррис». Бессмыслица, вот что это такое.

Днем Доналд теперь обычно дремал в кресле, не замечая, что непрочитанная газета или номер журнала «Моделирование планеров» сползли с его колен на пол. Он сильно постарел. И подумывал о переезде в Австралию, к Джулии и Майку. Они были бы ему рады, потому что им там одиноко без единой родной души. Так, по крайней мере, полагает Джек. Но Доналд вряд ли почувствует себя там счастливее, чем в Мидддсексе. Там даже послеобеденное время называют иначе. Когда звонила Джулия, отец говорил ей:

— Все еще думаю. Знаю, лапушка, у вас там хорошо и тепло. Голова у меня пока что работает. Вроде бы.

Рождество они встречали вдвоем. Доналд праздновать не хотел, предлагал просто скромно поужинать, но Джек все-таки зажарил индейку и подал к ней переваренную брюссельскую капусту; отец чуть не подавился каштаном. По телефону их поздравили Джулия и Денни. У отца с сыном на душе было тяжко и грустно, зато пьеса Джека ко Дню святого Георгия заметно продвинулась. Собственно, она разрослась в несколько пьес. На Радио-3 прозвучит отрывок из второй части — соло арфы в ля миноре. Ля — это Любовь. Ре — Рождение. Си — Смерть. В мажоре и в миноре.

По внутреннему трепету — напоминавшему толчки в черной осадочной породе — Джек понял, что опус удался. Он назовет свое новое сочинение «Серые дни». Смысл дойдет до каждого. Паузы между оборванными нотами словно подстегивают внимание — такого эффекта он еще не добивался никогда. Музыка для слепых. Любая музыка пишется для слепых — чтобы мы прозрели. В паузы, между серыми звуками арфы, высеченными из гранитной тишины, он на одну-две секунды ввел звуки транзистора — уродливый аудиохлам, долетевший из-за забора. Пьеса вышла замечательная. И все, буквально все в нее вместилось. Даже гудение ротационной сушилки для белья.

На Радио-3 пьеса решительно не понравилась. Прямо об этом не было сказано ни слова, но Джек все понял. Он отправил им партитуру целиком, отметив начало и конец отрывка из средней части; спустя две недели по электронной почте пришло холодноватое благодарственное послание. Его опус сочли «очень интересным и необычным», но выразили сомнение в том, что «он сочетается с прочими произведениями этой программы. Возможно, подойдет для исполнения в другое, более позднее время, для удовольствия любителей по-настоящему серьезной и глубокой музыки». Вопреки обыкновению Джек разразился ответным письмом, в котором яростно отстаивал свое сочинение, подкрепив аргументы подслушанной на встрече с Соумзом просьбой писать «сложную» музыку. Радио-3 немедленно пошло на попятную. Вот так теперь будет всегда, думал Джек. Никаких компромиссов.

Он не станет отвечать на заранее составленные вопросы и скажет то, что думает. Необходимо сказать то, что он на самом деле думает.