Капкан для Александра Сергеевича Пушкина - Иван Игнатьевич Никитчук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Успокойся и говори толком, кто на ком женится? – раздражаясь, говорила Екатерина Ивановна.
– Ах, тетушка! Ведь об этом сам Жорж говорил, когда я была здесь в прошлый раз… У меня еще тогда разыгралась страшная мигрень. Вы же помните… Жорж бы никогда и не подумал о Кати, если бы не император, никогда!.. Если бы не гнев царя…
– Дуреха, помолчи лучше! – пыталась остановить ее тетушка. – Ты что это о царе болтаешь!.. – Но стала она соображать, что главное-то и скрыл от нее барон. Вон оно что! Император удаляет Дантеса от Натали!.. Подумать только!..
– Так что, выходит, твоему кавалергарду приказали жениться?..
А в голове у нее вертелась мысль о дуэли, и как об этом сказать этой дурехе, избалованной вниманием кавалеров.
– Все, успокойся!.. – прикрикнула она на племянницу, готовясь сказать ей неприятное известие о дуэли. – Ничего страшного не произошло: не он первый, не он последний. Многие под венец шли не по своей воле. Да и ты сама разве по любви согласилась на брак со своим сумасшедшим сочинителем… Знаю, все я знаю: тюрьма домашняя тебя толкнула… Вытащил он тебя из нее, да ты, похоже, это не сильно ценишь…
Наташа не очень внимательно слушала тетушку, она продолжала твердить свое:
– Ах, если бы вы только знали, как страдает барон. Он скорее умрет, чем женится…
Екатерина Ивановна не на шутку разозлилась.
– Хватит болтать ерунду. Ничего с твоим ухажером не случится. Еще от свадьбы никто не умирал, а вот от пули на дуэли вполне может случиться. О дуэли твоего муженька с Дантесом ничего не знаешь?
Наташа умолкла от услышанного… Она даже подумала, что тетушка сошла с ума. А Екатерина Ивановна, все более распаляясь, сбросив полотенце с головы, продолжила произносить страшные слова:
– Стыдно тебя слушать, нюнишь по пустякам!.. А муж, может быть, завтра стреляться будет. У меня перед тобой, милая, старый барон Геккерен был и обо все рассказал…
С Наташей случился обморок. Тетушка побежала за святой водой, сбрызнула племянницу. Дала понюхать флакон с солью и прочитала молитву. Натали открыла глаза.
– Вот когда они поедут стреляться, – решила продолжить Екатерина Ивановна, – тогда поздно будет. Живыми разойдутся – это хорошо будет, а если убьет он твоего мужа?.. Что тогда делать будешь? Ты только подумай: четверо детей сиротами останутся!
Наталья Николаевна молчала, продолжая оставаться в оцепенении. Ничего не могла от нее добиться тетушка.
– Ну, ты скажи мне, что там у вас случилось, чем провинился кавалергард перед твоим мужем?..
Но племянница ничего припомнить не могла.
– А о сватовстве ты ему не проболталась? – продолжала допытываться тетушка.
– Да как можно! Я сама в это не могу поверить.
– И то правда, с какой дури твой африканец стал бы драться за Екатерину?.. Тут что-то другое случилось… Геккерен тоже руками разводит, причину не может объяснить. А дуэль уже назначена… Надобно пистолет-то у драчунов отобрать… Да только как?.. Вот что я думаю: есть единственный человек, который может нас спасти, – это Жуковский. Если не он, то никто… Надо за ним посылать…
Дома Азинька сообщила Натали новость:
– А к Александру Сергеевичу приезжал барон Геккерен. К удивлению Азиньки, никакой реакции не последовало.
Она спокойно прошла в спальню.
На ее вопрос о муже горничная сказала, что он дома.
«Надо к нему зайти сейчас же, – подумала она. – Но совершенно нет сил… Лучше завтра… Завтра… каким оно будет?..»
Она лежала в постели, голова гудела, все в ней смешалось… Все та же мысль не давала покоя: что будет завтра?..
Единственный человек в доме, кто уже давно безмятежно спал, была Коко. Кажется, о ней все забыли, оставив ее в неведении, что она уже почти невеста бравого кавалергарда…
Пушкин был в своем кабинете. Он сидел за столом и писал письмо министру финансов.
«Милостивый государь, граф Егор Францович… По распоряжениям, известным в министерстве Вашего сиятельства, я состою должен казне (без залога) 45 000 рублей, из коих 25 000 должны мною быть уплачены в течение пяти лет.
Ныне, желая уплатить мой долг сполна и немедленно, нахожу в том одно препятствие, которое легко быть может отстранено, но только Вами…»
Далее в письме к министру финансов графу Канкрину Пушкин исчислял свое имущество, состоящее из пожалованного ему отцом нижегородского имения с 220 душами. Поэт и отдавал это имение в покрытие долга казне.
«Осмеливаюсь утрудить Ваше сиятельство еще одною, важною для меня просьбою, – продолжал Пушкин. – Так как это дело весьма малозначуще и может войти в круг обыкновенного действия, то убедительнейше прошу Ваше сиятельство не доводить оного до сведения государя императора, который, вероятно, по своему великодушию, не захочет таковой уплаты (хотя она мне вовсе не тягостна), а может быть, и прикажет простить мне мой долг, что поставило бы меня в весьма тяжелое и затруднительное положение: ибо я в таком случае был бы принужден отказаться от царской милости…»
Переписав набело письмо и прочитав его, Пушкин остался доволен своей работой. Дойдет ли письмо до царя? Уверен, дойдет! Как ему не дойти, если царю докладывают о каждом его шаге и каждом слове. А дойдет, значит, прочитает и поймет, что его терпение кончилось.
Нет, никакой пищи клеветникам! Лучше отдать свое последнее в казну, за те деньги, которые он получил за труды свои, на печатание книг. Больше к царю он ни за какой помощью обращаться не будет…
Он подписал письмо к министру и поставил дату 6 ноября 1836 года.
Неожиданно слуга доложил о приезде барона Геккерена.
– Проси, – с удивлением распорядился Пушкин.
На этот раз барон выглядел бодрее. Он еще надеялся, что беду можно отвести и время в данном случае – его союзник, даже если придется готовиться к неизбежному…
Он, как хороший актер, вдруг сменил выражение лица и со слезами на глазах сообщил, что прибыл просить еще отсрочки дуэли хотя бы на неделю.
– Не вижу в этом затруднений, – спокойно ответил Пушкин. – Более того, могу вам дать даже две недели. Можете быть уверены, что мной не будут предприняты никакие шаги по данному делу до истечения срока. Если же мне придется встретиться с вашим сыном, я не буду показывать, что между нами что-то произошло.
Барон с благодарностями уехал.
Тут же следом слуга доложил о
