Фонарь на бизань-мачте - Марсель Лажесс

суть продолжение наших достоинств, — сказала она. — Черт бы побрал тех мужчин, которые в тридцать лет равнодушны к женщинам, в рот не берут спиртного и гребут деньги лопатой! Попроси лейтенант руки моей внучки, я соглашусь немедленно. И, между нами, он будет отпетый болван, если не сделает этого.

— Но он щепетилен. И не лишен гордости.

— Тем более не лишен силы воли, — сказала старая дама, вспомнив квадратный его подбородок, а также глаза, которые прямо и твердо смотрят в лицо собеседнику. — Пришлите мне его завтра после поверки. Придумайте что-нибудь. Через десять минут я уже буду знать, на каком я свете. Не хочу навязывать ему Доминику, но если его удерживает какая-то глупая щепетильность, надо, чтобы он понял: смешно колебаться, когда на карту поставлено все их счастье. Разумеется, если он любит ее.

— Это был бы не Легайик… — начал контр-адмирал.

— А вечерком, — перебила его госпожа Шамплер, — я займусь своею невесткой.

Сложив на коленях руки, она ненадолго задумалась, после чего обратилась к гостю:

— Будьте любезны, налейте мне капельку водки. Мне это просто необходимо.

«Она бесподобна!» — подумал контр-адмирал и поднял в знак восхищения стакан.

8

Как только Тристан и Элен уселись за шахматы и расставили на доске фигуры, а Кетту привычно расположился в кресле, госпожа Шамплер пригласила Гилема, Жюльетту и Доминику погулять перед сном в саду.

— Жюльетте полезно немного подвигаться, — сказала она, сразу же перейдя в наступление, хотя ей было известно, как раздражают невестку намеки на ее вялость.

Но Жюльетта и не заметила этой колкости и поднялась одновременно с мужем.

К вечеру стало прохладно, и Доминика любовно поправила шаль, соскользнувшую с плеч бабушки. Старая дама в знак благодарности взяла ее под руку, и они вместе сошли с крыльца впереди остальных. Свернув от аркады налево к увитой плющом беседке, госпожа Шамплер замедлила шаг и обернулась к Гилему.

— Мое приглашение пройтись было просто предлогом, чтобы наедине обсудить вопрос, который покамест касается только нас, — сказала она.

Дети Брюни и Фелисите Шамплеров успели привыкнуть к тому, что родители говорят с ними прямо, без околичностей. Но не так обстояло дело с Жюльеттой. «В который раз я ее раздосадую, оскорблю ее лучшие чувства, — подумала госпожа Шамплер. — Однако могу ли я с этим считаться?»

В беседке они уселись на скамьи вокруг стола. Луна холодно освещала сад, и госпожа Шамплер увидела сияющее лицо Доминики. «Она, вероятно, думает: вот бабушка выполняет свое обещание», — усмехнулась она про себя.

— Не кажется ли тебе, Гилем, что пора позаботиться насчет будущего этой девочки?

— Время терпит, — ответил он, улыбнувшись. — Доми еще маленькая.

— Я иначе смотрю на это, — продолжала госпожа Шамплер. — Мы верили, или, точнее, нам нравилось верить, хотя лично я и не одобряю браков между кузенами, что Доми однажды пойдет под венец с Филиппом. Но теперь-то ясно как божий день, что молодые люди не созданы друг для друга. Она никогда не сможет приноровиться к его ребячливости и легкомыслию — не тот у нее характер!

— Я никого другого не вижу вокруг, но у меня впечатление, что у вас уже есть жених на примете.

— Возможно… — ответила госпожа Шамплер.

Ее перебила невестка:

— Эти вопросы не следует обсуждать при Доми.

— Вы мне напомнили одну мою стародавнюю приятельницу, которая из ложной стыдливости едва не расстроила мою свадьбу. Я же как раз считаю, что Домн непременно должна участвовать в разговоре: решать-то в конце концов ей.

— В мое время… — начала Жюльетта.

— Все мы, дочка, так говорим: в мое время… В конечном итоге эти три слова сводятся к нашему личному опыту. В ваше время не принято было вмешивать заинтересованных лиц в подобное обсуждение. Ну а в мое — они сами решали, что можно им делать, что — нет. Ваш довод не стоит ломаного гроша.

Поставив локти на стол, она уперла подбородок в сложенные одна на другую руки.

— Ведь это бросается в глаза: Доми влюблена в Жана-Франсуа Легайика, — очень твердо сказала она. — Что вы думаете об этом юноше?

— Какой смысл разбирать по косточкам человека, который уедет отсюда через несколько дней и о котором мы никогда, вероятно, уже не услышим? — спросил Гилем.

— Это необходимо, — отрезала его мать.

— Он отлично держится, симпатичен, я этого не отрицаю, у него, несомненно, хорошие виды на будущее. Но этого мало, не скажешь, что он — завидная партия. Насколько я понял, состояния у Легайика нет никакого.

Госпожа Шамплер откровенно улыбнулась.

— У Доми тоже нет состояния, — сказала она ясным голосом.

— Ну да, понятно, но ведь…

— Ты хочешь сказать, что у нее есть надежда?

— Матушка! — воскликнул Гилем.

— Сегодня необходима предельная искренность, — тихо сказала старая дама. — Не будем бояться ранить друг друга, в чем-то даже разочаровать. Я долго думала о своей ответственности перед всеми вами, теперь решение принято.

— Матушка, — сказала Жюльетта, — плоды неусыпных ваших трудов, ваших горестей…

«Вот дура!» — подумала госпожа Шамплер и, резко махнув рукой, обрубила хвалебную речь невестки, так старательно начатую.

— Вернемся к текущим заботам. Не для того мы здесь собрались, чтобы меня славословить. Если Легайик посватается к Доминике, вы будете «за» или «против»?

— Это требует размышлений, — важно сказал Гилем.

— Надо бы навести справки насчет семьи молодого человека, — заметила Жюльетта. — Доми не может выйти за первого встречного.

Взглянув на свою невестку, госпожа Шамплер улыбнулась.

— Контр-адмирал де Серсей и л’Эрмит следили за карьерой этого юноши и знают его происхождение.

— И каково же оно? — спросила Жюльетта.

— Скромное, — ответила госпожа Шамплер. — Скромное, но порядочное. Он сын канонира береговой охраны на острове Бель-Иль-ан-Мер. Его ожидает прекрасное будущее во флоте, если у жены его хватит ума понять, что