Таинственная четверка - Татьяна Викторовна Полякова

– Ладно, – сказала я. – Давай поиграем.

И направилась к двери. Оказалось, здесь есть еще одна лестница, в стене маяка. Узкая, со ступенями из кирпича, которые успели выщербиться, а кое-где и обвалиться. Но поднялась я без проблем. Через открытый проем, в котором раньше, возможно, была дверь, вошла в комнату, точную копию той, что внизу, только меньше – диаметр маяка к вершине уменьшался. Железная лестница в центре здесь тоже лишилась ступеней. Помещение было абсолютно пустым. Сквозь доски на заколоченных окнах проникал солнечный свет, падал на пол золотистым дождем, в котором кружили пылинки.

Выждав несколько минут, я вернулась к лестнице в толще стены и поднялась на следующий этаж. Скорее всего, последний. Здесь меня ждал сюрприз: крепкая дверь с металлическими заклепками была заперта. Я бухнула по ней кулаком, в узком пространстве звук быстро затих. Я усмехнулась:

– Поняла, мне не туда, – и начала спускаться вниз.

Входная дверь была закрыта – это первое, что я увидела на первом этаже. Теперь здесь царил сумрак, но я, как ни старалась, чужого присутствия не почувствовала.

– Эй! – позвала громко. – Ты здесь? Максимильян, прекрати эти дурацкие игры!

Тьма за лестницей пришла в движение, мужчина шагнул мне навстречу – и я тут же поняла: это не Бергман. А еще поразилась тому, что вновь не смогла его почувствовать, хотя он был совсем рядом.

– Так, значит, он жив? – со смешком спросил Клим.

Его лицо выплыло из тени, и теперь я хорошо его видела. Тяжелый взгляд, презрительно кривящиеся губы.

– Тебе проще ответить на этот вопрос, – сказала я, стараясь быть спокойной. – Ведь это ты убил его.

– Тогда почему ты здесь?

– Потому что ангела убить нельзя. Даже если он падший ангел. Или я хочу верить, что его нельзя убить.

– Звучит как признание в любви, – вновь усмехнулся Клим.

– Наверное.

– То есть ты сомневаешься? Я думал, ты успела разобраться в своих пристрастиях.

– Мне это никогда особо не удавалось.

– Ага, – он подошел к стене, привалился к ней плечом. – На всякий случай спишь с обоими? По очереди или втроем?

– Зависит от настроения.

Он хохотнул, но взгляд был внимательный и по-прежнему настороженный.

– Значит, ты веришь, что он жив.

– Верить и хотеть верить – не совсем одно и то же. Точнее, совсем не одно и то же.

– Ты стала говорить как он.

– Вы часто втречались?

– Чаще, чем мне бы того хотелось.

– Зачем тебе понадобился этот маяк? – спросила я, оглядываясь.

– Мне? – вроде бы удивился он. – Я заметил, что у тебя к нему странная привязанность.

– Хочешь сказать, что следил за нами?

– Вы искали встречи со мной, считай это ответной любезностью.

– Я бы на твоем месте нашла дыру поглубже. Мои друзья считают, что ты им сильно задолжал.

– А ты?

– Я тоже так считаю. В отличие от них, для меня убийство – табу. Но для тебя, так и быть, я сделаю исключение.

– Очень больно? – вдруг спросил он.

– Что? – не поняла я.

– Спрашиваю, как ты себя чувствуешь? Уверен, хреново.

– Главное, чтобы у тебя на душе потеплело, – усмехнулась я.

– Не одна ты читаешь в чужих душах, – пожал плечами он. – Я тоже умею.

Он шагнул ко мне, я сказала:

– Стой где стоишь.

Но он не послушал меня, сделал еще шаг, и я ударила его. Наотмашь, собрав все силы. Он дернул головой, но упрямо шагнул вперед, и я опять ударила. Я била его по лицу, красивому и такому ненавистному, а он молчал и даже не поморщился, как будто не чувствовал боли. А моя рука уже ныла, отказываясь повиноваться. Слезы жгли мне щеки, и я презирала себя за это, презирала свою слабость.

Он положил ладонь мне на затылок, наклонился, прижимаясь лбом к моему лбу. Так мы и стояли, замерев, не в силах шелохнуться, не в силах оторваться друг от друга. И тут я почувствовала его, почувствовала, потому что он позволил себе открыться. И я испуганно отшатнулась, потому что моя боль была ничто в сравнении с его болью.

– Объясни мне, – пробормотала я. – Ради бога, объясни мне, кто мы и почему делаем все это?

Но он не дал мне договорить, стиснул руки на моих плечах и поцеловал. И все же я решила во что бы то ни стало получить ответ. И оттолкнула его. Он вскинул голову и вдруг засмеялся.

– Ну конечно, – сказал зло. – Кто бы сомневался…

Я не поняла, о чем он, пока не сообразила: он смотрит куда-то за мою спину. Резко повернулась – и увидела Бергмана.

Максимильян стоял у выхода на лестницу в белой приталенной рубашке, черных джинсах и рыжих мокасинах. Живее всех живых. Щеголь на отдыхе. В тот момент это почему-то особенно взбесило. Мое отчаяние, тоска по нему, надежда, в которой я самой себе не решалась признаться, – все это гроша ломаного не стоило!

– Извините, если помешал, – сказал Бергман с вежливой улыбкой, которая мою злость лишь увеличила.

– Да что ты, я так рада, – съязвила я. – Приятно быть тебе полезной. Ты использовал меня в качестве наживки?

– Если не возражаешь, мы обсудим это позднее, – мягко произнес Бергман.

Я не сомневалась: мои слова кажутся ему полной ерундой, на которые не стоит обращать внимание.

– А сейчас я хотел бы поговорить с твоим другом.

– Он мне не друг. Так же, как и ты.

Я направилась к двери, торопясь поскорее уйти. В тот момент эти двое вызывали у меня жуткую неприязнь.

– Я думаю, нам есть что обсудить, – услышала я за спиной голос Бергмана, но обращался он не ко мне.

– Сомневаюсь… Но уж если мы встретились, можешь начинать…

Я с силой захлопнула дверь и бросилась к калитке, спеша оказаться как можно дальше от этого места и этой парочки. Бергман хотел, чтобы эта встреча состоялась, и он своего добился. Впрочем, какие могли быть сомнения? Он использовал меня, будучи уверенным, что Клим появится там, где появлюсь я. Я-то в этом уверена не была, а он был. Клим решит, что я в очередной раз заманила его в ловушку, хотя я понятия не имела… Впрочем, пусть думает что хочет. Мне нет до него дела. Как нет дела и до Бергмана.

И, только уже подходя к дому Зиновьева, я вдруг испуганно подумала: чем закончится эта встреча? И бросилась в свою комнату, чтобы увидеть маяк. Само собой, я его увидела. В трепещущем от зноя воздухе он словно парил, ослепительно-белый на солнце и при этом странно зловещий. Но отсюда я даже не могла бы разглядеть, закрыта