Искры на воде (сборник) - Вячеслав Павлович Архипов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У Дроновых зимой тоже было прибавление — Настасья родила дочку. Сын Ваня, которому шёл третий год, с сестрой сидеть не хотел, а ходил по двору, помогал отцу или просто гонял живность по ограде. За свои проказы получал подзатыльники и от отца, и от матери, но сносил наказание стойко, не плакал. Бросив одно своё дело, принимался за другое, которое чаще всего тоже оканчивалось подзатыльником. Мало того, он ещё и захаживал к соседям и там успевал навести порядок. Сам Маркел работал по хозяйству усердно: много чего было сделано, а сколько надо ещё поделать… Мужикам было не до гулянок. Каждая гулянка оканчивалась для Маркела семейным скандалом с рукоприкладством, после которого он ходил, почёсывался и говорил:
— Полегчало на время.
В последний раз гулянка была как раз после Пасхи. Поехал Маркел в Туманшет рыбки прикупить мороженой, пока ещё туманшетские мужики ловили сетями из-подо льда. Приторговал рыбки у Кешки Морозова, хорошо купил, загрузил в сани и собрался было ехать домой. А тут Кешка предложил «обмыть» рыбу, чтобы другая хорошо ловилась. Маркел и сам бы предложил, да с Кешкой они были не очень знакомы. Выпили — мало, ещё выпили, а потом ещё. Тут Кешка и давай Маркела разными словами обзывать — привычка у него такая: как подольёт, так и обзывается. И хотел было в драку лезть, а Маркел и слов-то терпеть не стал, а уж как увидел, что на него замахнулись, так сразу вспомнил весёлые молодые годы в Конторке. Недолго Кешка поносил Маркела разными словами, вскорости барахтался в сугробе за заплотом. А у Кешки родни в деревне домов пять будет, и изо всех побежали мужики спасать родственника. Маркелу и убежать было некуда, да и не бросишь же коня и рыбу, чёрт бы её побрал. Выдернул он жердь из заплота, где копошился Кешка, повертел в руках да разбросал всех по сторонам — хлипкие мужики оказались. Вот уже не только Кешка в сугробе барахтался, даже и кровь на снегу появилась. На помощь бежали не только родственники, но и другие мужики с кольями наперевес. И не сдобровать бы Маркелу, и быть бы ему биту, да только выручил его Игнат Комов, самый главный в деревне человек.
— Стоять! — крикнул он и выстрелил вверх из карабина.
Толпа остановилась, будто упёрлась в стену. Игнат подошёл к Маркелу и спросил:
— Будто я тебя встречал где-то?
— В Тальниках живу, — ответил Маркел, приопустив жердь.
— Чего здесь делаешь?
— Рыбки приехал прикупить.
— Это что, нынче так рыбу покупают?
— Купил я, как полагается, «обмыли» немного — вот так вышло.
— Это ты с кем «обмыл»?
— Вот у него купил, у Кешки. Он предложил «обмыть», а потом давай меня поносить разными словами. Я и не стерпел. — Маркел указал пальцем на Кешку, стоявшего уже на ногах, прислонившись к заплоту.
— Тогда понятно, — сказал Игнат.
— Тебя сколько раз учили, что ругаться нельзя? — спросил он Кешку. — Теперь что?
— Ну виноват, сам виноват, — пробубнил тот.
— Мужики, расходитесь, ничего интересного больше не будет.
Люди неохотно побрели по домам.
Кончилось тем, что они втроём с Игнатом и Кешкой выпили мировую, и Маркел благополучно направился домой.
А когда в начале мая Никитины повезли крестить своих детей, Настя тоже поехала как крёстная мать одного из них. Там-то ей и нашептали добрые люди о подвигах его муженька да, как бывает, приукрасили. Дома она пару дней ходила сама не своя, а когда Маркел спросил её:
— Чего ты квёлая ходишь, приболела, что ли?
Тут Настасья выдала всё, что копилось и переваривалось в ней все эти дни.
— Ты что же это меня позоришь? Мне теперь хоть из дома не выходи! Что ты в Туманшете вытворял? Ты за кем с жердью гонялся?
— Я? В Туманшете? Когда? — сделал удивлённый вид муж.
Настасья схватила заготовку для навильников, сушившуюся под навесом, и стала охаживать ею мужа, приговаривая:
— Не позорь меня! Не позорь!
Маркел только поворачивался под ударами осиновой палки, пряча голову. Попробуй прошиби полушубок черенком.
— Настасья, ты что делаешь? — крикнул Евсей, увидев, как она дубасит палкой мужа.
— Она любовь свою показывает, — спокойно сказал Маркел.
— Что? — растерялась Настя.
— Раз бьёт, значит, любит, так говорят в народе.
— Что?! Это ты полдеревни жердиной гонял тоже от любви! Ах ты, гад, как перевернул! — И стала дубасить его обломком палки.
— Не устала? А то я подожду, передохни.
Настасья бросила палку и с кулаками кинулась на мужа, он быстро подхватил её на руки и обнял так, что она не могла и пошевелиться.
— Ты ещё зашибешься, пойдём домой, — нежно сказал он и понёс её в дом.
— Ну-ка, пусти, гад такой! Пусти!
— Я тебя тоже люблю, пойдём пить чай, а то Ванька в окно пялится.
— Ну в кого ты такой? — устало спросила она и обняла его за шею.
— Точно дети, — усмехнулся Евсей.
Дома Лисицыных и Трухиных стояли по соседству. Жили они не в пример Дроновым — тихо. У Лисицыных подрастала дочка Иринка, тихая и стеснительная, к осени ещё должен появиться ребёночек в их доме. У Трухиных пока детей не было, но жили они дружно.
У Евсея в доме уже топала ножками дочка Нюша. Девочка росла живенькая, звонкая, уж если устроит скандал, то держитесь все. Её пытались наказывать, но становилось хуже, справлялись с ней только добрым словом. В основном она находилась с прабабушкой Пелагеей: у матери дел по хозяйству хватало. Бабка особо не церемонилась с уговорами, чтобы не избаловать ребёнка, а Нюша была настырная и всё, что нужно было ей, брала звонкими криками. Как ни странно, но уговорить её мог дядя Родион, словно у него был свой ключик к детям.
— И чего орёшь, глянь-ка, у кота уши отвалились от твоего крика, — усмехнётся он племяннице.
И пойдёт Нюша искать кота, посмотреть, как кот смотрится без ушей, а тот от неё прячется в подполье. Пока ищет кота и забывает, из-за чего крик был. Или достанет Родион из кармана какого-нибудь медвежонка, сделанного из еловых шишек, и подсунет ей. Бывало, что станут они смотреть в окно, как лошадка солому есть или как собака с жеребёнком наперегонки по двору носятся — вот и счастье ребёнку.
