Второй пол - Симона де Бовуар

В книге г-жи Эвар «Девочка-подросток» также собрано немало подобных интимных излияний:

Моей возлюбленной фее, моей любимой, дорогой. Моя прекрасная фея. Ах! Скажи, что ты меня еще любишь, скажи, что я по-прежнему твоя лучшая подруга. Мне грустно, я так люблю тебя, о моя Л., и не могу сказать тебе все, выразить тебе всю свою привязанность, нет слов, чтобы описать мою любовь. Слово «обожание» ничего не выражает по сравнению с тем, что я чувствую; иногда мне кажется, что у меня разорвется сердце. Завоевать твою любовь – это так прекрасно, что я не смею на это надеяться. Милочка моя, скажи, что ты меня не разлюбишь!.. и т. д.

От пылкой нежности недалеко до порочной девичьей любви; иногда одна из подруг подавляет другую и садистски пользуется своей властью; но чаще такая любовь бывает взаимной, без унижения и борьбы; удовольствие, которое девочки доставляют друг другу, остается таким же невинным, как в то время, когда каждая любила самое себя, без удвоения в паре. Но в самой этой невинности есть что-то пресное; вступая в жизнь, желая достичь Другого, девушка хочет воскресить магию обращенного на нее отцовского взгляда, ей требуются любовь и ласка божества. Она обратит свои желания на женщину, менее чуждую и пугающую, чем мужчина, но причастную к мужскому превосходству; женщина, которая имеет профессию, сама зарабатывает на жизнь, имеет определенный вес в обществе, легко станет для нее столь же притягательной, как и мужчина: известно, какое «пламя» пылает в сердцах школьниц по отношению к учительницам и воспитательницам. Клеменс Дейн в романе «Женский полк» целомудренно описывает жгучие страсти. Иногда девушка делится своей великой страстью с задушевной подругой; бывает и так, что они обе влюблены и каждая хвастает, что любит сильнее. Вот что пишет, например, одна школьница своей лучшей подруге:

Я лежу в постели с насморком и думаю только о мадемуазель X. Я никогда еще так не любила никакую учительницу. Уже в прошлом году она мне очень нравилась, а теперь я ее по-настоящему люблю. Мне кажется, даже больше, чем ты. Мне представляется, что я ее целую и чуть не падаю в обморок. Я жду не дождусь, когда опять пойду в школу: ведь я увижу ее[319].

Часто девушка набирается смелости и признается в своих чувствах самому кумиру:

Дорогая… невозможно описать моего отношения к вам… Когда я не могу вас увидеть, я готова на все, чтобы встретиться с вами; я думаю о вас постоянно. Когда я встречаюсь с вами, у меня навертываются слезы и мне хочется спрятаться; я такая маленькая и невежественная по сравнению с вами. Когда вы разговариваете со мной, я смущаюсь, волнуюсь, мне кажется, что я слышу нежный голос феи, какой-то любовный гул, это невозможно передать. Я слежу за всеми вашими движениями, не слышу, что вы говорите, бормочу какие-нибудь глупости. Вы сами видите, дорогая… как это все запутанно. Одно только мне ясно: я люблю вас всеми силами души[320].

Директриса одного профессионального училища рассказывает:

Помню, что в школьные годы мы вырывали друг у друга бумагу, в которую один наш молодой учитель заворачивал завтрак, мы платили по двадцать пфеннигов за кусочек этой бумаги. Еще наши пылкие чувства выражались в том, что мы коллекционировали его использованные билеты на метро[321].

Поскольку любимая женщина призвана играть мужскую роль, лучше, чтобы она была незамужней: замужество не всегда отталкивает юную обожательницу, но стесняет ее; ей очень не нравится, что объект ее поклонения подчинен власти супруга или любовника. Часто эти страсти бурлят в тайне или, по крайней мере, в чисто платоническом плане; но переход к конкретной эротике в данном случае значительно более вероятен, чем с возлюбленным-мужчиной; даже если у девочки никогда не было детских сексуальных отношений со сверстницами, ее не пугает женское тело; нередко ее близость с сестрами или с матерью была проникнута неуловимой чувственностью, и с возлюбленной переход от нежности к удовольствию также произойдет незаметно. Когда в «Девушках в униформе» Доротея Вик целует в губы Герту Тиле, ее поцелуй одновременно и материнский, и сексуальный. Женщины – сообщницы, и это заглушает голос стыдливости; в смятении, которое одна из них вызывает в другой, обычно отсутствует насилие; однополые ласки не предполагают ни дефлорации, ни пенетрации: они удовлетворяют детский клиторальный эротизм и не требуют новых и тревожных метаморфоз. Девушка может осуществить свое предназначение как пассивного объекта, не чувствуя в себе глубокого отчуждения. Именно об этом говорит Рене Вивьен в стихах, описывающих отношения «проклятых женщин» и их любовниц:

Nos corps sont pour leur corps un fraternel miroir,

Nos lunaires baisers ont de pâles douceurs,

Nos doigts ne froissent point le duvet d’une joue

Et nous pouvons quand la ceinture se dénoue

Etre tout à la fois des amants et des soeurs[322].

Наши тела – братское зеркало друг друга,

В наших лунных поцелуях – бледная сладость,

Наши пальцы не потревожат пушок на щеке,

И, когда развяжется пояс, мы можем

Быть сразу и любовниками, и сестрами.

И в другом стихотворении:

Car nous aimons la grâce et la délicatesse

Et ma possession ne meurtrit pas tes seins…

Ma bouche ne saurait mordre âprement ta bouche[323].

Ибо мы любим изящество и деликатность,

И, обладая тобой, я не терзаю твою грудь…

Мой рот не способен жадно кусать твои губы.

Поэтическое употребление слов «грудь» и «губы» ясно обещает подруге, что к ней не применят силу. А девушка отдает свою первую любовь не мужчине, а старшей женщине отчасти именно из страха перед насилием, перед изнасилованием. Женщина, обладающая чертами мужчины, воплощает для нее и отца, и мать: от отца у нее авторитет, трансценденция, она – источник и мера ценностей, она возвышается над окружающим миром, она божественна; но она остается женщиной, а девушка, и когда ее мать была скупа на ласки, и когда, наоборот, слишком долго нежила ее, мечтает, как и ее братья, о тепле материнской груди; в женской плоти, так похожей на ее собственную, она самозабвенно ощущает то непосредственное слияние с жизнью, которое