Жизнь на восточном ветру. Между Петербургом и Мюнхеном - Иоганнес Гюнтер

В Берлине я первым делом отправил два толстых письма в Лондон, которые определили мою жизнь на ближайшее время: одно — Эльзи, с просьбой перебираться как можно скорее в Грац, другое — Гутенегу, с требованием отпустить ее.

В издательстве Ровольта я прочитал вслух новый вариант своего «Мага» и тут же получил договор на него: в издательстве очень надеялись на успех этой вещи. Ровольт, с которым я вновь сблизился во время его визита к Хейзелеру и который поведал мне тогда о своих злоключениях, связанных с несчастной любовью, очень проникся моим положением. И еще раз поздравил меня с предстоящей ответственной работой над альманахом у Кёзеля. Во время нашего продолжительного и откровенного разговора он уговаривал меня бросить Россию и переселиться в Германию. Шансы обосноваться здесь и впрямь были неплохи. Ровольт для моих собственных вещей и переводов Лескова, Георг Мюллер для моих переводов с русского, «Хохланд» для моих критических статей и рецензий и не в последнюю очередь «Корабль». А кроме того, в тылах — Петербург с Академией наук и «Аполлоном».

В Берлине меня ожидало письмо от княгини, в котором она намекала, что у нее есть для меня важные новости и что мне нужно поскорее приехать.

В начале февраля я снова был в Риге. 1914 год начался судьбоносно и бурно. Все в моей жизни опять снялось с якоря. То, с чем я явился, вызвало большие волнения, особенно мое сообщение об «англичанке». Все восхищались ее фотографиями, которые я всюду показывал, и находили ее очень красивой. Мама была счастлива, что у нее будет такая красавица-сноха, княгиня — в восторге оттого, что она не немка и не русская, а приятели завидовали, что мне досталось такое изумительное создание. Едва о ней распространился слух, как в Ригу отовсюду слетелись мои былые подружки: из Эзеля — белокурая сестра Ирмгард, из Москвы — Вера, девушка с бронзовыми волосами. Милый патер Лоттер вынужден был осушать их слезы и гасить скандалы, но в таких делах он был большой мастер.

Я умолчал, однако, о том, что Эльзи, собственно говоря, не была англичанкой и что она принадлежала другому. Если бы я об этом поведал — княгиня упала бы в обморок, мама отказалась бы меня понимать, а уж о епископе Роппе и патере Лоттере и говорить нечего.

За три месяца моего отсутствия и впрямь случилось немало неожиданного. Княгиня рассказала мне обо всем.

Епископ Ропп, поразмыслив над моей запиской, пришел к мысли, из которой вскоре развился план грандиозных масштабов. Он тоже увидел теперь в моих театральных начинаниях могучее средство католической пропаганды. Создание таких театральных центров, о которых я писал, в самых оживленных городах мира могло бы иметь колоссальное значение для миссионерской деятельности католической церкви. Нужно только преодолеть известное предубеждение против театра, свойственное самой церкви, и тогда откроются необозримые возможности для воздействия на неверующих.

Епископ Ропп, в ситуации навязанного ему бездействия, имел досуги для детальной проработки этой идеи и желал теперь все сделать для ее практического осуществления.

По его желанию моя памятная записка была размножена. Прежде всего он послал один экземпляр, сопроводив его своими разъяснениями, своему племяннику,* генералу ордена иезуитов графу Ледоховскому, и вскоре получил от него ответ, что записка прочтена, одобрена и ее практическому осуществлению со стороны ордена будет оказано самое энергичное содействие. Он рекомендовал для начала поговорить в Риме с руководителем церемониальной конгрегации кардиналом Россумом. Меж тем такой разговор состоялся, и кардинал, после некоторого раздумья, признал необходимость благожелательной поддержки сего начинания. В некоторых пунктах изложенный план требует-де уточнения, но в целом он заслуживает поддержки Ватикана.

После этих двух положительных отзывов епископ мог уже задуматься о практическом воплощении идеи. Так как моя персона не могла дать гарантии ни церковным инстанциям, ни финансовым благотворителям, без которых никак не обойтись, то следовало найти кого-то с авторитетным именем в международных кругах, кто внушал бы таким благотворителям доверие и располагал бы их к щедрым пожертвованиям на благое культурное начинание. Репутация такого человека должна была быть безупречна, ибо нетрудно предположить, что подобная инициатива привлечет всеобщее внимание как друзей, так и врагов католической церкви.

На заседании у епископа выбор пал на викарного епископа, монсеньора Роберта Хьюджа Бенсона, автора знаменитых во всем мире романов, которому в ту пору было уже около сорока пяти лет. Это была наилучшая кандидатура. Кроме того, его брат был известным актером, стяжавшим славу в роли героев, и создателем нового классического театрального стиля в Англии.

Епископ Ропп написал Бенсону и послал ему мою записку вместе с отзывами обоих князей церкви и рецензиями на мой спектакль рижского католического любительского театра.

Весь этот пакет поступил к монсеньору Бенсону, видимо, в нужную минуту, потому что он немедленно занялся им и откликнулся с готовностью предоставить свое имя и участвовать в этом деле. Он желал бы поделиться со мной своими конкретными соображениями о том, как лучше всего реализовать эту идею.

Он руководит кружком семинаристов-францисканцев в Нью-Йорке, с которыми дважды в год проводит занятия по духовной медитации. Очередное такое занятие состоится в августе. С позволения епископа он представит весь материал одному из своих тамошних друзей, отпрыску великого дома Вандербильтов, тоже францисканцу, который мог бы при случае посоветовать, к кому лучше всего обратиться по поводу финансирования проекта.

Епископ искомое соизволение дал, и все бумаги были отосланы в Нью-Йорк. Поступило уже и сообщение о том, что мистер Вандербильт намерен в ближайшее время обсудить проект со своими друзьями. Он полагает, что проект осуществим, более того, что он должен быть осуществлен. Лучше всего начать с Нью-Йорка и собранный там опыт применять потом в других городах, ибо все предприятие в целом имеет смысл только в том случае, если будет осуществлено в глобальных масштабах.

Та почти детская прыть, с какой мистер Вандербильт принялся развивать наш план, свидетельствовала об истинном энтузиазме. Американцы предложили даже свою — несколько утопическую — последовательность событий: 1915 год — Нью-Йорк, 1916-й — Париж, 1917-й — Буэнос-Айрес, 1918-й — Лондон, 1919-й — Рим, 1920-й — Сан-Франциско, 1921 год — Берлин.

Даже у меня дух занялся от таких смелых мечтаний. Однако епископ Ропп заметил с улыбкой, что только так и нужно браться за подобные предприятия. Это новая белая гвардия церкви. А монсеньор Бенсон предложил, чтобы я отправился в августе вместе с ним на встречу францисканцев в Нью-Йорке, чтобы все там со мной познакомились. А до этого, в начале августа, не соблаговолю ли я посетить его в его английском поместье, дабы мы могли в личной беседе обсудить все подробности.