Севастопольская страда - Сергей Николаевич Сергеев-Ценский

Соймонов. – Впору только посмотреть те чужие полки и артиллерию, какие вы нам даете в дополнение к нашим!

– Это вы успеете, господа! – поморщился Меншиков. – Это вы должны успеть сделать, так как выступление с бивуаков назначено на три часа ночи.

– Какой ночи? Этой ночи? – почти испугался Данненберг.

– Да, этой ночи! Больше мы ждать не можем. У нас все готово к наступлению, и мы должны выполнить волю его величества.

– Последние эшелоны только сегодня пришли в Севастополь, ваша светлость! Они не успели еще отдохнуть! – очень решительным тоном сказал Данненберг. – Вести усталых людей сразу в наступление – это значит провалить наступление!

– Пустяки, «усталых»! Какая там усталость для русского солдата! – выпрямил корпус над столом Меншиков, что означало у него недовольство словами Данненберга. – Начало движения колонн по моей диспозиции, которую вы сейчас же получите, отнесено к шести часам утра.

– Нет, ваша светлость, мы не успеем сегодня сделать все нужные приготовления, – сказал Павлов. – Подарите нам для этого хотя бы еще один день.

– Нет, не могу!.. Еще один день? Нет!.. Завтра в это время приезжают великие князья, а мы с вами, господа, не имеем полномочий от его величества подвергать их такой же опасности боя, какой будем подвергаться сами!

– Великих князей можно будет, я думаю, отговорить от присутствия на позорище[44] боевых действий, – сказал Данненберг.

– Вы забываете, что они молодые люди!.. Это раз, а кроме того, господа, я вас уже посвятил в мой план, а это делаю я только накануне сражения, – подчеркнул Меншиков.

– Если наступление так поспешно, ваша светлость, и так мало подготовлено, то я опасаюсь за его успех! – решительно сказал Данненберг. – У меня в корпусе введены свои крестовые порядки…

– Почему вам кажется, что оно мало подготовлено? – как будто даже обиженным тоном спросил Меншиков.

– Оно подготовлялось вами, но мы даже не в состоянии втолковать себе, что нам надо делать и куда идти! А между тем скоро надвинется ночь… Идет дождь. Земля к утру размокнет. Почва вязкая, будет налипать на сапоги, на колеса орудий… Войска же будут совершать движение по совершенно незнакомой дороге, а они еще не отдохнули как следует… им надо дать по крайней мере хотя бы один день оглядеться, ваша светлость! Кстати, завтра погода, может быть, исправится…

– И за этот один день неприятель чтобы узнал, куда и какими именно частями назначена атака? – презрительно поглядел на Данненберга Меншиков.

– От кого же он узнает об этом? Ведь не от кого-нибудь из нас троих? – с достоинством спросил Данненберг. – Я надеюсь, вы этого не думаете?

– Я имею в виду, конечно, не вас троих, – попробовал улыбнуться Меншиков.

– Однако пока вы сообщили основную мысль вашей диспозиции только нам троим, ваша светлость! – поддержал Данненберга Соймонов. – От нас это не перейдет ни к кому, но один только день еще мы усиленно просим вас подарить нам…

– Чтобы оглядеться, – дополнил Павлов.

Меншиков с полминуты стучал задумчиво ногтем по французской карте, и наконец, сказал:

– Может статься, что великие князья запоздают и не приедут завтра…

Наступление было отложено на сутки.

II

Меншиков после совещания этого был недоволен уже не только Данненбергом, но и другими двумя главными начальниками будущей большой вылазки, задуманной им так, казалось бы, удобовыполнимо и со всеми шансами на успех.

Простившись с генералами и назначив им собраться к нему на другой день в тот же вечерний час, он раздраженно говорил одному из своих адъютантов, полковнику Панаеву:

– Ну, братец, это какие-то бараны! Они совершенно ничего не понимают или не хотят взять в толк!.. О каких это таких крестовых порядках в своем корпусе начал было говорить этот Данненберг, но я не мог его дослушать? Ты не знаешь, что это такое – крестовые порядки?

Панаев только вздернул непонимающе плечами.

– Гм… Крестовые порядки! Что это может быть за штука?.. А Соймонов и Павлов делают вид, что не знают, что такое ситуация на карте, и горы готовы принимать за долины! Ничего решительно не мог им втолковать и должен был отложить наступление на двадцать четвертое… О дожде тоже говорят! Будто такой дождик может им помешать! А вдруг завтра не дождик, а целый ливень соберется?.. И как же, скажи, вести сражение, когда вот-вот могут приехать великие князъя?.. Ведь я за них головой своей отвечу в случае несчастья!

– Не успеют приехать, ваша светлость, – пробовал успокоить его Панаев.

– Однако телеграфическая депеша из Николаева получена ведь, что выехали оттуда на Херсон! А до Херсона далеко ли? Завтра на ночь придется мне с сыном перебраться к тебе в сторожку, а домик этот великим князьям нужно передать.

– Конечно, так и надо будет сделать, – согласился Панаев.

– Другого ничего не остается… Но в таком случае тебе-то куда же перебраться? – обеспокоился светлейший.

– Ничего, что ж, натяну палатку рядом, – ответил Панаев, привыкший уже к тому, что быть адъютантом Меншикова во время военных действий значило прежде всего расстаться с малейшими удобствами в жизни.

Эта черта в светлейшем: его равнодушие к комфорту, на который он имел все права и по своему служебному положению, и по преклонным летам, – поражала Панаева и до высадки десанта союзников.

Екатерининский дворец, который занимал князь со всеми своими адъютантами, был, в сущности, очень тесный и старый деревянный дом, по сравнению с которым почти любой дом на Большой Морской или Екатерининской можно было бы счесть образцом заботы о человеке, но Меншиков как поселился в этой исторической полуруине с приезда из Николаева в Севастополь, так и остался.

Сторожку угольщика около груды каменного угля для паровых судов, сложенного на берегу недалеко от пристани, убогий маленький сарайчик без пола и потолка с протекающей крышей, поскольку поблизости не было ничего лучше, Панаев приспособил под жилье как мог и умел, и в ней, кроме лавки для спанья, был даже один складной стул и стол, сбитый из неоструганных досок.

Ночь под 23 октября Меншиков после беседы с генералами провел плохо. Его томила мысль, не заменить ли Соймонова или Павлова генералом Липранди, так как он уже хорошо огляделся, но прежнее глубоко личное нерасположение к начальнику 12-й дивизии отнюдь не рассеялось в нем даже и после удачи под Балаклавой, тем более что удача эта была твердо и уверенно приписана им Семякину. Назначить же Семякина начальником одной из атакующих колонн было нельзя, так как он был только генерал-майор…

В то же время приезд великих князей он уже теперь представлял как некое стихийное бедствие, как катастрофу, которая надвигалась на него от Николаева.

До беседы с Данненбергом и его