Воспоминания - Даниэла Стил

– Во сколько ты встала, любимая?

Он удивился, увидев ее проснувшейся и такой деловой. С шести часов она уже побывала в детской, вновь перевернув все веши и в который раз проверив чемоданчик, собранный для младенца. Уже несколько месяцев он не видел ее столь энергичной. Внезапно лицо Линды исказилось, Тэдди внимательно всмотрелся в нее.

– Что-то случилось?

Он спросил ее как бы между прочим, а Линда между тем продолжала проверять свои вещи на туалетном столике.

– От этой чертовой чашки кофе у меня начались судороги. – Как только она это сказала, лицо ее опять исказила боль, она схватилась за живот и тут внезапно поняла, в чем дело. Подняв голову, она с удивлением посмотрела на Тэдди, затем широко улыбнулась. – Господи Боже мой, кажется, у меня начались роды.

– Во сколько ты встала?

– Около пяти. Мне как-то не спалось, поэтому я пришла сюда и занялась делами.

Он усмехнулся, глядя на нее:

– Да, для врача ты не слишком грамотна. Когда начались схватки?

– Около пяти тридцати.

Но они были такие слабые, что она даже не поняла, что начались роды.

– Почему ты не позвонила врачу?

– Уже?

Он кивнул:

– Уже.

Ей сорок лет. Тэдди больше не собирался играть в эти игры и тянуть до последней минуты. Он настоял на том, чтобы немедленно отвезти ее в госпиталь, хотя схватки едва только начались. Все казалось приключением, когда она приняла душ, надела чистое платье и поцеловала его на прощание:

– Когда вернемся сюда, мы станем мамочкой и папочкой.

Тэдди улыбнулся, он с нежностью поцеловал Линду. В последние недели они не могли заниматься любовью, и он изголодался по ее телу.

– Поскорее уносите отсюда свою задницу, доктор Эванс, не то я изнасилую вас прямо здесь, в коридоре.

Но как только он это произнес, Линда почувствовала первую настоящую острую боль и удивленно вскрикнула. Тэдди подхватил ее под руку, чтобы она не упала.

– Кажется, любимая, нам лучше двинуться в путь. Последнего ребенка я принимал на квартире двадцать пять лет назад и, честно говоря, не умираю от желания повторить это еще раз.

– Трусишка, – проговорила она улыбаясь.

Когда они приехали в госпиталь, Линда начала волноваться. Боли стали появляться через регулярные промежутки времени. Она всем улыбалась и буквально кипела от энергии и возбуждения. В госпитале Тэдди помог ей распаковать чемодан, и когда вернулся в палату, она уже лежала в кровати в розовом госпитальном халате, волосы красной лентой связаны на затылке.

– Господь милосердный, ты выглядишь так, словно собираешься сниматься в кино, а не рожать.

Линда сияла гордостью, перенося очередной приступ боли.

– Разве не так выглядят женщины, когда рожают детей?

– Не знаю, спроси у специалиста.

Врач осмотрел Линду и сказал, что все идет замечательно. Она решила рожать самостоятельно, хотя врач предложил ей прибегнуть к помощи медицинских препаратов. Линда и Тэдди решили, что ребенку будет полезнее, если не прибегать к помощи лекарств.

Через несколько минут боли стали чаще и интенсивнее, а час спустя Тэдди попросил ее расслабиться. Глаза Линды начали туманиться, на лбу выступили капли пота, волосы прилипли к лицу. С каждым новым приступом боли она крепче стискивала его руку.

– Это не так просто, как мне казалось.

Линда с тревогой взглянула на мужа и, когда пришел очередной приступ боли, стиснула зубы и задержала дыхание. Ему пришлось прикрикнуть на нее, чтобы заставить дышать. Когда приступ ослаб, он вытер лоб жены влажной тряпочкой, дал лед, нежно сжал руку и сказал, что она отлично держится. Сестры входили и выходили, подбадривая ее, говорили, что дела у нее идут отлично, а в коридоре сплетничали по поводу того, что и Тэдди, и Линда были врачами. Сестры и раньше видели роды по методике Ламазе, а в 1971 году они стали почти обычным делом, но они ни разу не видели, чтобы этому методу следовали с таким усердием.

Следующая стадия длилась до самого полудня, к шести часам Линда почти обессилела. Лицо ее исказилось от боли, волосы прилипли к лицу, она отчаянно старалась не кричать, но очередной приступ боли заставил ее вскрикнуть и устремиться к Тэдди.

– Не могу… Скажи, чтобы они дали мне чего-нибудь… Скажи… Пожалуйста… О Господи…

Но он уговорил ее не делать этого, сказав, что все идет отлично. Все было совсем иначе, чем когда рожала Сирина. Когда он в то утро прилетел в Лондон, он знал, что она умирает. Промедли он еще чуть-чуть – и сердце остановилось бы, не выдержав нагрузки. Ребенок тоже бы умер, если бы он не предпринял быстрых мер. В случае с Линдой было по-другому. Вне всякого сомнения, она испытывала сильнейшую боль, но все шло положенным природой чередом.

После тринадцати часов продвижения плоду оставалось преодолеть около восьми сантиметров, и через некоторое время она могла начать тужиться. Оба они отлично понимали по занятиям в классе Ламазе, что подошли к самому трудному моменту родов. Следующие два часа были просто выматывающими. Тэдди ни на мгновение не выпускал ее руки, подбадривая, дыша вместе с ней, успокаивая ее словно маленького ребенка, а затем внезапно вместе с последним криком на ее лице появилось торжествующее выражение победы, и без всякого понуждения она начала тужиться. Тэдди попытался было удержать ее, но подошел врач, сделал знак сестрам, и без лишних разговоров они выкатили кровать из палаты в родильную. Линду переложили на стол, ноги положили на подставки, и через пять минут она начала выталкивать плод по-настоящему. Персонал в родильной подбадривал, а Тэдди изо всех сил держал Линду за плечи, пот струился по его лицу, по спине, по рукам столь же интенсивно, как и по ней. Никогда в жизни Линда не работала так упорно. Тэдди чувствовал себя так, словно вместе с ней выталкивал плод.

– Давай тужься! – хором кричали они.

Лицо Линды покраснело от напряжения, она стонала от усилий. Казалось, прошла вечность. Наконец врач улыбнулся, поднял руку и объявил:

– Показалась головка ребенка… Давай, Линда… Давай… Я уже вижу волосики!.. Давай толкай!

Линда напряглась, и ребенок продвинулся на дюйм, макушка почти целиком вышла наружу, и Тэдди почувствовал, как у него навернулись слезы, когда он взглянул в зеркало. В сорок семь лет у него появился первый ребенок, и он никогда в жизни так сильно не любил ни одну женщину, как в этот момент любил Линду.

– Давай, любимая… Давай, ты можешь… Ну вот… давай… еще!

Она силилась так, словно вот-вот лопнет от натуги, затем среди стона и хрипа головка ребенка вышла наружу. Врач улыбнулся, сестры рассмеялись, Линда и Тэдди заплакали от счастья, глядя друг на друга.

– Кто?