Путь Базилио - Михаил Харитонов

Подруга слегка пошевелилась, чеша бабку о соломенный коврик.

— Того! Ещё увижу тебя перед зеркалом в таком состоянии — убью, — пообещала она строгим голосом. — И уйду. Ноги моей на твоём плече больше не будет! — усилила она угрозу.

— П-почему? — выдавила из себя Ловицкая, отчаянно зевая. Ей ужасно хотелось спать.

— Потому что из-за зеркала моя мать превратилась в никчёмную развалину, — Бекки скрипнула зубами.

— Так ты же твайка? — не поняла Альбертина, аж припроснувшись от удивления. — У вас вроде иммунитет?

— Ну да, я твайлайт. По отцу. Мама — пинк. И они с папой отношений не консуммировали. Она его просто поимела. Ночью на конюшне.

— А как же ты… — Панюню не договорила, смутившись.

— А вот так я, — Бекки потянулась всем телом, случайно проехавшись лакированным копытом по альбертининой шёрстке. — Отлизала кому надо — признали твайлайтом.

Панюню внезапно поняла, что за минуту узнала о старой подруге больше, чем за всю предыдущую жизнь.

— Но у мамы хоть причины были, — горячилась Бекки. — Тяжёлое детство, нехватка граций. Да и ума, если честно. Но ты? Девочка-мажорка из хорошей семьи? С обаянием и не дура? Ты-то что в стекле забыла? Не знала барынька холёная, чем бы ещё потешиться?

— Скажешь тоже, барынька холёная, — с горечью сказала Альбертина. — У меня была задержка с грациозностью, в школе меня затравили подружки, а мама отправилась покорять Вондерленд. И мне было непонятно, как жить дальше. Ну вот и приучилась. Тебе не понять, ты рано созрела, весь мир был твой…

— Мой?! — Биркин-Клатч аж поперхнулась от возмущения. — Алечка, солнышко, да ты хоть помнишь, как я за тобой в интернате таскалась? А ты меня за пшено держала? Потому что ты породистая, из хорошей семьи, а я…

Через пару минут поняши уже рыдали друг у друга в объятьях.

— Ты виновата… — всхлипывала Ловицкая, облизывая беккино ухо.

— Это ты первая начала… — отзывалась Бекки, нежно покусывая альбертинину щёчку.

Второй раз был не хуже предыдущего. Даже лучше, потому что поняши не торопились, медленно и с удовольствием насыщаясь друг другом.

— Ну вот, наконец-то, — удовлетворённо заключила Бекки, устраиваясь на соломенной подстилке. — Всегда тебя хотела, — призналась она. — Но ты же Ловицкая, а я — шалава, выскочка. Я думала: если ты до меня всё-таки снизойдёшь, то в этакой манере… как ходят на могилку к издохшему котегу… А ты, оказывается, та-акой огонёчек, — она поощрительно боднула бочок подруги.

— А я думала, что ты трахаешься — как копыта о коврик вытираешь, — съехидничала Панюню.

— И так бывает, — признала подруга. — Некоторым именно это и нужно, — добавила она. — Да, кстати. Я, кажется, твоего Мартина Алексеевича пришибла. Прости. Он мешался.

— Холку мне грызть мешал? — уточнила Альбертина.

— Ну да, — не стала скрывать Бекки. — Бросился на тебя сверху и не давал укусить. Хороший у тебя челядин, преданный. Я его копытами отпинала. Рёбра точно сломала. И внутренности, наверное, отбила. И шею слегка прокусила… Нехорошо, в общем, получилось. Если помрёт — заплачу.

— Заплатишь. Натурой, — шутейно пригрозила Панюню, мечтательно улыбаясь.

— Натурой? Тебе? Да ты у меня ещё пощады просить будешь, — посулила Бекки.

— Никогда! — заявила Панюню и для убедительности быстро и жарко облизала ноздри подруги. Бекки вознаградила её поцелуем. Альбертина ощутила на мордочке подруги вкус собственных соков.

— Ой, извини, — сказала она чуть виновато. — Я, кажись, это самое… обкончала тебя немножечко.

— Немножечко? Да ты меня залила как из брандспойта, — проворчала Бекки, похотливо облизываясь. — Давно ни с кем не валялась, что-ли?

— Уже неделю, — вздохнула Панюню, снова вспомнив про Наташку.

— Это мы поправим, — посулила Бекки, подвигаясь поближе к подруге с недвусмысленными намерениями.

— Бекки, — взмолилась Альбертина, — давай я хоть посплю? Если хочешь, ночью продолжим, я вся твоя. Но сейчас меня копыта не держат.

— Пожалуй, можно, — подумав, согласилась Биркин-Клатч, потягиваясь. — Правда, у меня на эту ночь были планы. Запала на меня одна тётка из мэрии, — не стесняясь, призналась она. — Ну да и хрен бы с ней. Это у меня чисто заработок.

— А, может, нас как-то совместить? — вдруг выпалила Панюню, тихо охреневая от собственного бесстыдства.

— Ууупс! — Бекки слегонца поперхнулась. — Ты это, того… не торопи события. И тётка так себе, старая коро… не особо страстная.

— А Молли тоже не особо страстная была? — Альбертина не успела прикусить язычок, как из неё это выскочило.

— Молли? Молли — ураган. Вот только она сперва нежничала, а потом всё вымя мне изгрызла, — наябедничала Бекки. — Я думала, соски мне оторвёт. Она на этой теме реально ёбнутая.

Панюню издала тот самый звук, из-за которого и заработала своё прозвище.

— Так вот чего она от мамы гуляла… — задумчиво протянула она. — Мама вымя бережёт. Оно у неё очень подтянутое, — завершила она мысль, а про себя решила, что надо будет предупредить Гермиону, чтобы не позволяла Молли извращаться и берегла сисюши.

— Ох, скобейда я дефолтная! — Бекки стукнула себя путовым суставом по лбу. — Я чего пришла-то… Ты про маму свою уже знаешь?

— Нет, — Бекки настороженно подняла ушки. — А что случилось?

— Вот и я хотела бы знать, что, — сказала Бекки. — В общем, по моим сведениям, Мирра Ловицкая теперь кавалерка ордена Золотой Узды. С псалиями, — добавила она многозначительно.

— Ни-фи-гассе! — оценила Альбертина новость. — Вот так прямо с псалиями? За какие заслуги?

— Потому и с псалиями, что никто не знает. Но, по-моему, это как-то связано с нашей темой. Ну, с тораборцами, — подруга понизила голос. — То ли они о чём-то договорились, то ли ещё чего. Ведь это я их нашла. И вывела на Мирру. А теперь я, выходит, не при делах?

— Чего же ты хочешь? — Панюню пошевелила бёдрами, устраиваясь поудобнее.

— Я хочу присутствовать при официальном награждении. Это будет в Понивилле, в День Эквестрии. Меня, конечно, не позовут. Но ты как родственница имеешь право на персональное приглашение. А такие приглашения обычно выписывают на два лица.

Тут-то Альбертина и почувствовала себя использованной.

К её удивлению, чувство было далеко не таким противным, как она себе навоображала. Самолюбие оно не ранило, даже не царапнуло, а приятно почесало. В конце концов, подумалось ей, использовать можно только того, кто что-то может. И это её устраивало — о да, ещё бы.

— Сделаем, — сказала она самым деловым и независимым тоном, какой только смогла изобразить. — Если будешь и дальше стараться как сегодня.