Ярлыки - Гарольд Карлтон

— Я это вижу. — Он поймал ее руку и повернул Корал к себе. — Корал, ты превратилась в настоящий скелет. Ты должна попытаться…

— Не хлопочи, словно ты моя мамочка, Колин… — Корал пошла в кухню и прикатила столик, на котором в ведерке со льдом стояла бутылка шампанского.

Колин не мог оторвать взгляд от Корал. Она заметила, как он разглядывает ее, и резко бросила:

— Не гляди, пожалуйста, на мои волосы. Я неожиданно стала «персоной нон грата» во всех парикмахерских салонах. Джиллс запретил мне и ногой ступать в его заведение — до конца своей жизни не смогу понять почему.

— Ах, Корал, — сказал Колин, грустно качая головой. — Я уверен, что, если захочешь, сможешь.

Она указала ему жестом на бутылку шампанского, а сама устроилась на огромной кушетке. Колин откупорил бутылку, разлил шампанское в бокалы и один протянул ей.

— За что пьем? — спросил он, стараясь, чтобы это прозвучало добродушно.

Корал выжидающе подняла свой бокал, но внезапно издала жалобный стон. Этот звук пронзил его, и кровь словно застыла в нем. Он опустил свой стакан на столик и обнял ее.

— Корал, что с тобой?

Ее глаза наполнились слезами, и она сделала большой глоток.

— Они не хотят меня, Колин! — вымолвив эти слова, Корал залпом допила остававшееся в ее бокале вино.

— Кто не хочет? — ласково спросил он.

— Никто не хочет! — Она проглотила комок в горле и протянула — совсем по-детски — бокал, чтобы он налил ей еще.

— О'кей. Давай определим, кто эти «никто», — сказал он, вновь наполняя бокалы.

Корал прикурила сигарету и стала делать быстрые, короткие затяжки. Она посмотрела ему прямо в лицо своими глазами с расширенными зрачками.

— Я устроила восемь очень продуманных ленчей в этой самой комнате. Заказы делала в японском ресторане. После этого я видеть не могу японские блюда. Это были великолепные ленчи! Может быть, я совершенно чокнулась, но я хотела, чтобы все было стильно, я хотела ослепить их. Что ж, я ослепила их до такой степени, что они все утратили дар речи. Я начала с «Вог», потом «Базар», потом все остальные по очереди. Я собирала маленькими группами издателей, владельцев, редакторов — все было очень цивилизованно… А когда все завершилось, мне только и предложили колонку в «Мадемуазель» и несколько статей на неопределенной основе вне штата! Я не стала иметь дела с «Уименз Уэр» и, конечно, не могла позвонить в «Лейблз» после всего того, что Говард Остин напечатал там обо мне. Никто не хочет меня. Мои худшие ночные кошмары стали явью. Ее нижняя губа дрожала, она вся сникла.

— Что мне делать? — спросила она. — Я не могу уйти на пенсию!

— Как насчет торговли? — спросил он. — Ты не связывалась с каким-нибудь универсальным магазином? «Хедквотерз», конечно, мог бы использовать тебя.

— Работать с Уэйлендом? — фыркнула она. — Он слишком много раз предавал меня.

— Я уверен, что он захочет помочь тебе…

— Я не хочу принимать милостыню, Колин!

— Не думай об этом как о…

— Ни слова больше, Колин. Обещаешь? — с вызовом спросила Корал. — Если это дойдет до «Лейблз», я погибла. О Господи, может быть, Мэйнард была права, что выпрыгнула в окно? Может быть, после «Дивайн» нигде нет жизни?

— Позволь мне переговорить с Уэйлендом. Я уверен, что он придумает что-нибудь. И это не будет милостыня, — заверил ее Колин.

— Ты же знаешь, Колин, в моих венах течет типографская краска.

Они сидели некоторое время молча, потом Колин сказал с грустью:

— У Майи дела идут так хорошо — тебе бы следовало простить ее, забыть обо всем и стать ей другом. Вы могли бы очень помочь одна другой.

Корал вздохнула.

— Не знаю… Я чувствую себя немного виноватой… Я хочу сказать, что ее вещи чудесны и, возможно, мне нужно было положить конец нашей затянувшейся вражде, но я была так потрясена, так изумлена, узнав, что она и есть Анаис Дю Паскье. Я ожидала увидеть француженку, а неожиданно встретила Майю. Я почувствовала себя так, словно меня обманули. Она выглядела такой красивой, такой милой. Я скучала по ней последние несколько недель…

Колин внимательно наблюдал за Корал. Если бы он мог применить свои посреднические таланты, чтобы восстановить эту несчастную разбитую семью, он бы в самом деле ощутил, что достиг чего-то.

— Корал, меня только что осенила великолепная идея, — сказал он. Его сердце забилось учащенно, потому что неожиданно у него родился невероятный план. — Я скажу сейчас тебе кое-что, о чем меня просили не говорить, но, мне кажется, очень важно, чтобы ты знала об этом. Майя должна получить Награду моды «Дивайн» за этот год.

На лице Корал отразился вихрь чувств: гордость, зависть, радость и гнев. Колин видел, как все они мгновенно нахлынули на нее. Какой бы ни была Корал, но от нее ни на миг не хотелось отрывать взгляд.

— Донна! — воскликнула она. — Донна Брукс выбрала ее назло мне!

Колин застонал в отчаянье и схватил ее за руку.

— Забудь о всех людях, которые что-то делают назло тебе! Этот мир вовсе не вращается вокруг тебя, Корал! Она бы выиграла этот приз в любом случае — разве ты не понимаешь этого? Она действительно талантлива! Она заслужила его!

Корал откинулась на кушетку.

— Так что? — тупо спросила она. — Какое все это имеет отношение ко мне?

— Твое имя по-прежнему будет стоять на первой полосе журнала, пока на прилавках не появится январский номер, — объяснил он. — Для многих людей ты еще главный редактор «Дивайн». Если я натяну все нити, может, я смогу организовать так, чтобы ты сама представила собственную дочь в связи с этой наградой? Для тебя это будет сказочное паблисити, оно породит волну доброжелательности! Ты можешь все наверстать с Майей, весь мир моды увидит тебя — а ты приведешь себя в форму и будешь выглядеть ослепительно! Но ты должна покончить с выпивкой, с марихуаной, с инъекциями!

Корал скорчила гримасу.

— Я не понимаю, что ты имеешь в виду, я лишь выпиваю немного, — и она снова наполнила бокалы.

— Корал! Дорогая! — Колин опустил руку на ее исхудавшее плечо. — Неужели до тебя не доходит, почему люди отворачиваются от тебя? Каждый знает, что наркомания — это худшее, до чего может дойти человек. По этому поводу была статья в «Таймс»…

— Ты в самом деле так думаешь про меня? — прервала его Корал. — Что я наркоманка?

Она повернулась, чтобы видеть его лицо, а ее глаза неожиданно стали ясными и голубыми.

— Извини меня за резкость, Корал, но… эта кислота на голову бедняжки Донны! Только не говори мне, что ты здраво мыслишь! Такого рода поступки люди совершают, когда они сидят на амфитаминах. И все знают, что это твоих рук дело. Вот почему тебя не принимают в салонах. Скажи «спасибо», что ты не в тюрьме…