Эльфийский клинок - Ник Перумов

— Такого мы еще не видели, — протянул Торин. — Вот они, луки этих хазгов! Ну-ка… — Он поискал целую стрелу, вытащил одну, ушедшую в землю почти по оперение, и наложил ее. — Лучник из меня никудышный, но…

Он стал натягивать тетиву, и его лицо побагровело от натуги, на руках взбухли вены, лоб покрыли бисеринки пота — а лук ему удалось растянуть едва ли наполовину. Задетый за живое, гном заскрипел зубами, поднатужился, отчаянным усилием дотянул тетиву до носа, и в этот момент у него не выдержали пальцы. Черная стрела, куда длиннее и толще всех виденных раньше хоббитом, сорвалась с басовитым гудением, раздался звонкий удар — и древко почти на треть ушло в бревна противоположной стены.

Тяжело дыша, Торин опустил лук.

— Уф!.. — Он не мог отдышаться. — Ну и ну! — Он разглядывал оружие со странным выражением уважения и неприязни. — Под такими стрелами и из таких луков я не хотел бы стоять и в хирде, — тихо прибавил он.

Торин и Малыш теперь смотрели на лук почти с ненавистью.

— Ты видел, как они прошивали из него доспехи? — повернулся к Малышу Торин. — Вот это силища! Что же будет, если их соберется не десять десятков, таких луков, а десять тысяч?!

— Ничего хорошего, — буркнул тот. — А ты еще советовал Рогволду помочь Наместнику вызвать наших на случай беды.

Торин нахмурился и ничего не ответил.

— Молчишь, — продолжал Малыш. — Вот-вот, сперва сдуй пену, а уж потом хлебай пиво.

Оставив печальное место столь несчастливого для Роханской Марки боя, друзья вновь тронулись в путь — солнце уже было высоко. Дорогой они могли говорить только об одном — как все это случилось.

— Бывалые люди, очень бывалые, — цедил сквозь зубы Торин. — Смотри, как они их подловили! И сели в засаду до тумана — чтобы следов на росе не оставить, и заманили искусно. Ты помнишь следы у леса, Малыш? Хоть там и натоптано, но я все же ангмарские подковы разглядел — спасибо Рогволду, научил кой-чему. Так вот, их перед роханцами ехало — ну, человек тридцать, не больше. А мальчики эти — кровь молодая, горячая, и погнались… — Он отвернулся и вздохнул. — Ну а в деревне их и встретили. Стрелы из-за каждой ставни… И как метко — всего один конь убит!

— Может, зря мы их не закопали? — робко промолвил хоббит.

— Конечно, хорошего мало, — мрачно ответил гном. — Но хоть снесли в одно место да ветвями прикрыли и обозначили… Их будут искать и найдут. А что, если бы нас застали за этим занятием?

— Как же они так?! — горько вздохнул Малыш. — Даже мне ясно — нельзя конным в деревню очертя голову лезть!

— Их уж не воскресишь, — бросил Торин. Он ехал нахмурившись и не отрывал взгляда от лесной полузаброшенной тропы, по которой шагали их пони. Примерно в полумиле слева от них шла та самая дорога, приведшая шесть десятков молодых всадников к горькому и безвременному концу.

— Постойте-ка! Слышите!

С дороги донесся слитный топот многих сотен копыт.

Пригибаясь и бесшумно скользя сквозь густой подлесок, Фолко метнулся к дороге; гномы остались в глубине зарослей. Хоббит достиг придорожных кустов как раз в тот миг, когда из-за поворота показалась голова отряда.

Не жалея коней, по дороге стремительно неслась прославленная роханская конница, и в ее рядах Фолко увидел уже не юношей, но зрелых, умудренных годами воинов; зеленые флажки трепетали на их копьях, над первыми рядами ветер развевал зелено-белый штандарт Марки; за каждым всадником торопился заводной конь. Всего хоббит насчитал пять сотен воинов.

Конные копейщики промчались мимо прижавшегося к земле хоббита; сперва он хотел выскочить на дорогу, но потом сообразил, что с витязями Марки лучше всего разговаривать не на пустой лесной дороге, а где-нибудь в другом, более спокойном месте. Подождав, пока последний всадник не скрылся вдали, он побежал назад, к друзьям.

— Вот их и нашли, — проронил Торин, выслушав хоббита. — Мы правильно сделали, что вовремя ушли — поди доказывай потом, что мы не в союзе с теми, что перебили их товарищей.

Конский топот замер в отдалении, и некоторое время было тихо; потом оттуда, из-за лесных стен, от оставленной ими деревни, до них донесся долгий и невыразимо скорбный звук большого рога.

— Нашли, — выдохнул Малыш.

Они помолчали, вслушиваясь в тоскливый зов.

— Но что мне не нравится больше всего в этой истории, — вдруг невпопад заявил Малыш, — так это их летучая тварь! Вот как они обмениваются донесениями, Фолко! Как только увидишь такую — сперва стреляй, а уж потом будем разбираться.

Они повернулись спинами к оставшейся позади деревне и до вечера ехали молча.

Глава седьмая. ИСЕНГАРД

Стояло жаркое лето.

Солнце высушило степь, и, спасаясь от зноя, друзья держались края постепенно загибающихся к востоку лесов. Далеко обойдя Дунланд, двое гномов и Фолко пробирались к Воротам Рохана, чтобы потом двинуться вверх по течению Исены — единственной дороге к Исенгарду. Южный Тракт остался в двух десятках лиг к юго-западу — они решили не тратить время на крюк, к тому же в лесу было легче отыскать и кров, и пищу, и воду. Места здесь были глухие — на востоке, между лесом и горами, лежал недружелюбный Дунланд, на западе — степи Энедвэйта, куда часто выгоняли свои табуны роханские пастухи, на юге единственной ниточкой тянулся через пустыню охраняемый Всадниками Марки Тракт.

По расчетам хоббита, от Мории они шли уже полных две недели. После той ужасной засады, устроенной роханцам их режущими челюсти врагами, друзья не встретили ничего подозрительного.

Однажды вечером над их костром мелькнула тень огромного филина, но был ли это тот, что прислуживал Радагасту, — кто мог сказать? Фолко частенько расспрашивал Торина, что тот намерен делать в самом Исенгарде; гном пожимал плечами и чуть смущенно отвечал, что и сам пока не знает, но надеется найти какие-нибудь следы “хозяина”. Во всяком случае, прибавлял он, неплохо было бы поймать какого-нибудь тамошнего орка и все у него вызнать. И после чего прикончить! — неизменно заканчивал в таких случаях Малыш.

Тридцатого июля хоббит пробудился с каким-то необычным настроением — такого у него никогда еще не было. Словно он стоял на краю полного хрустальной влаги колодца посреди пустыни, словно подходил к углу серой глухой стены, за которым радостно полыхало волшебное сияние, — это было предчувствие чего-то очень светлого, настолько чистого, что весь окружающий мир мог показаться лишь скудным обрамлением прекрасному самоцвету неизвестности. Что-то слегка грело грудь хоббиту, он почувствовал исходящее от кинжала тепло.