Квентин Дорвард - Вальтер Скотт

— Увы, ваша светлость, — сказала Изабелла, не поднимаясь с колен, — вашей милости я страшусь еще больше, чем вашего гнева, потому что она принуждает меня…

— Клянусь святым Георгием Бургундским, она опять за свое! — воскликнул герцог с нетерпением. — Да будете ли вы наконец слушаться моих приказаний? Встаньте, сударыня! Встаньте, вам говорят, и удалитесь отсюда… Когда у нас будет время, мы о вас подумаем и так уладим дело, что, ручаюсь, вам придется повиноваться.

Но, несмотря на такой суровый ответ, Изабелла не двинулась с места и, вероятно, своим упорством окончательно вывела бы герцога из себя, если бы графиня де Кревкер, знавшая характер Карла лучше своей молоденькой родственницы, не подняла ее и не увела с собой из зала.

Вслед за графиней на допрос был вызван Квентин Дорвард. Он предстал перед двумя государями со спокойным достоинством, но без излишней самоуверенности, как благовоспитанный человек хорошей фамилии, который умеет себя держать во всяком обществе и, отдавая высшим должную дань почтения, не позволит себе растеряться в их присутствии. Дядя снабдил Квентина необходимым платьем и оружием, чтобы дать ему возможность явиться на торжественное собрание в полной форме стрелка шотландской гвардии, и красивое лицо, статная фигура и скромные манеры юноши еще более выигрывали от этого блестящего костюма. Его цветущая юность также расположила присутствующих в его пользу, тем более что при взгляде на него никто не мог подумать, чтобы осторожный Людовик решился выбрать такого юношу, почти мальчика, в поверенные своих политических замыслов. Таким образом, в этом, как и во многих других случаях, король сумел извлечь для себя выгоду оригинальным выбором своего посланца, возраст и звание которого делали подобный выбор как будто невозможным. По приказанию герцога, подтвержденному Людовиком, Квентин начал донесение о своем путешествии с графинями де Круа в окрестности Льежа, упомянув сначала об инструкции, данной ему Людовиком, доставить дам в замок епископа.

— И ты благополучно выполнил мое приказание? — спросил король.

— Точно так, ваше величество, — ответил шотландец.

— Ты пропустил одно обстоятельство, — заметил герцог. — В самом начале твоего путешествия два рыцаря напали в лесу на твой отряд.

— Я не считаю себя вправе ни говорить, ни даже вспоминать об этом происшествии, — ответил юноша, скромно краснея.

— Но я не вправе о нем забыть, — вмешался герцог Орлеанский. — Ты мужественно исполнил свой долг и так добросовестно защищал дам, порученных твоему покровительству, что я долго этого не забуду. Приходи ко мне, стрелок, когда будешь свободен, и ты увидишь, что я помню твою храбрость, которая — я с радостью это вижу — равняется твоей скромности.

— Не забудь и меня, — добавил Дюнуа. — Я дам тебе шлем, потому что, кажется, я тебе его должен.

Квентин почтительно поклонился обоим рыцарям, и допрос возобновился. По приказанию герцога Квентин представил данный ему Людовиком письменный маршрут.

— И ты точно придерживался этих инструкций, стрелок? — спросил его герцог.

— Не совсем, с позволения вашей светлости, — ответил Квентин. — В маршруте, как вы сами изволите видеть, мне было приказано переправиться через Маас близ Намюра, а я направился в Льеж левым берегом реки, так как это был кратчайший и более безопасный путь.

— На каком же основании ты позволил себе это отступление? — спросил герцог.

— Я начал сомневаться в верности моего проводника, — ответил Квентин.

— Теперь слушай внимательно, что я буду тебя спрашивать, — сказал герцог.

— Отвечай по чести и по совести и не бойся ничьей мести. Но если я увижу, что ты в своих ответах колеблешься или уклоняешься от истины, я велю заковать тебя в железную цепь и подвесить на самую верхушку колокольни. И помни: ты провисишь там не один час, пока смерть не освободит тебя!

Герцог умолк, и в зале наступила мертвая тишина. Наконец, полагая, вероятно, что он дал юноше достаточно времени обдумать свое положение, Карл спросил Квентина, кто был его проводник, кем он был назначен и почему его поведение показалось Квентину подозрительным. На первый из этих вопросов Квентин назвал цыгана Хайраддина Мограбина; на второй — ответил, что проводник был дан ему Тристаном Отшельником; на третий — рассказал о том, что случилось во францисканском монастыре близ Намюра: как цыгана выгнали из святой обители и как, заподозрив его в измене, он, Квентин, выследил его и подслушал разговор с ландскнехтом Гийома де ла Марка, из которого узнал, что на них готовится нападение.

— Теперь отвечай мне, — сказал герцог, — и помни, что твоя жизнь зависит от твоей правдивости. Не говорили ли эти негодяи чего-нибудь о том, что король — вот этот самый король Людовик Французский — поручил им совершить это нападение и похитить дам?

— Если бы даже эти низкие люди и сказали что-либо подобное, — ответил Квентин, — я бы им не поверил, так как слышал совершенно противоположное приказание из уст самого короля.

Людовик, следивший за ответами Квентина с напряженным вниманием, при этих словах перевел дух, как человек, с души которого скатилось тяжелое бремя. Герцог стал еще мрачнее и, видимо сбитый с толку, обратился к Квентину с новыми расспросами.

— Нельзя ли было понять из этого разговора, что план похищения замышлялся с одобрения короля Людовика? — спросил он.

— Повторяю, я не слыхал ничего, что могло бы навести на подобную мысль, — с твердостью ответил молодой человек, хотя в душе и уверенный, что план похищения принадлежал королю, но не считавший себя вправе высказывать свои подозрения, — да если бы даже и слышал что-либо подобное, говорю еще раз, я не поверил бы ни единому слову, ибо получил совсем иные инструкции от самого короля.

— Ты верный слуга, — сказал герцог с усмешкой, — но позволь тебе заметить, что, исполняя приказание короля, ты жестоко обманул его ожидания и своей собачьей верностью оказал ему весьма сомнительную услугу, за которую тебе пришлось бы дорого поплатиться, если бы последующие события не исправили твоего промаха.

— Я не понимаю вас, ваша светлость, — ответил Квентин. — Все, что я знаю,

— это что король Людовик поручил мне охранять дам и что я старался выполнить его приказание по мере сил как во время пути, так и во время разыгравшейся в Шонвальде кровавой трагедии.

Я считал для себя почетным поручение короля и исполнил его честно и верно: будь оно иного рода, за него не взялся бы дворянин и шотландец.

— Fier comme un Ecossois, — сказал Карл, который, несмотря на свое недовольство ответами Дорварда, был, однако, настолько справедлив, что не мог сердиться на него за его смелость. — Послушай, однако, стрелок: по чьим инструкциям ты действовал, когда, как мне донесли беглецы из Шонвальда, ты шагал по улицам Льежа во главе подлых мятежников, которые потом так жестоко умертвили своего государя и духовного отца? И какие речи ты держал перед ними уже после совершения преступления, выдавая себя за посланца Людовика и действуя как власть имущий?