Время, Люди, Власть. Воспоминания. Книга 1. Часть 2 - Никита Хрущев

Я в ответ доказывал, что товарищ Сталин хорошо знает характер Тимошенко: заставить его, надавить на него невозможно. К тому же у нас никакой размолвки по этому вопросу вообще не было, тут наше единодушное мнение. "Нет!" - заявили мне. Разговор на этом закончился. Весь разговор происходил в присутствии Баграмяна. А наутро, когда мы встретились с Тимошенко, он ничего мне не сказал. Видимо, ему неприятно было возвращаться к данной теме. Мы сели в машину и поехали на фронт. Вот какая была история в тот злополучный для нас день нашего наступления в направлении на Красноград. Чем оно кончилось, известно. Оно кончилось гибелью наших войск. Спрашивается, зачем Жукову сейчас понадобилось возвращаться к этой операции? Лично он в ней не участвовал, а был, как говорится, сбоку припека. Видимо, кто-то был заинтересован в том, чтобы вложить Жукову в уста небылицу насчет того, как якобы в присутствии Жукова Сталин звонил Хрущеву и предупреждал его об угрозе немцев с фланга. Если такой звонок действительно был, то почему Сталин позвонил Хрущеву, а не командующему войсками фронта? Этот вопрос ведь относится к компетенции командующего. Конечно, имели место случаи, когда Сталин по тем или другим вопросам оперативного характера звонил и мне. Но как раз в этом случае не он звонил, а я домогался разговора со Сталиным, и при этом присутствовали свидетели - Молотов, Маленков и другие. Микоян как-то, уже после войны, в разговоре за столом у Сталина и находясь под довольно большим градусом, сказал: "Товарищ Сталин, а ведь Хрущев тогда правильно предупреждал Вас". Сталин так глянул на него, что даже я испугался, и ответил: "Для чего ты поднимаешь этот вопрос, Анастас Иванович?". Ведь это был ежик в горло Сталину.

Он же знает, скольких тысяч жизней стоило его упрямство. Как рассказывал мне Анастас Иванович, когда я разговаривал по телефону с Маленковым, Сталин заметил: "Чего Хрущев, гражданский человек, сует свой нос? Что он понимает в военных вопросах? Мне военные уже доложили обстановку". Спрашивается, кто те военные, кто дал такой совет Сталину, который стоил многих тысяч жертв? Думаю, что это мог быть Василевский, к которому я тогда тщетно взывал о помощи. Василевский сейчас написал воспоминания. Я их не читал и читать не буду. Вряд ли он скажет правду, хотя он на меня производил впечатление очень порядочного человека. Но вряд ли он наберется мужества рассказать, как эта операция была задумана, как она проводилась, какие меры принимало командование фронта. Не хватит у него мужества признать, что он, работая в Генеральном штабе, не разобрался, доложил Сталину о необходимости отменить решение Военного совета фронта и продолжить проведение этой операции.

Но находились там и другие, потому что Василевский не сам лично следил за обстановкой на фронтах. У него имелись "направленны", как называли генералов, которые наблюдали за определенными направлениями на фронте и докладывали ему. Кто конкретно? Сейчас трудно сказать. Это мог быть Штеменко. Тогда Штеменко был офицером соответствующего направления. Мое предположение основывается на том, как Штеменко защищает точку зрения Генерального штаба относительно этой операции и обвиняет во всех грехах фронтовое командование. Вот эти-то штабисты сейчас в мемуарах Жукова подпудривают его воспоминания, навязывают ему чужую точку зрения, подправляют и редактируют тексты. Они, видимо, и были замешаны. А сейчас они хотят войти в историю чистенькими и свалить вину с больной головы на здоровую, в данном случае на меня. Почему-то Тимошенко оказывался здесь в стороне, а Хрущев фигурирует. Тоже не случайно. Конечно, я как член Военного совета пользовался равными с ним правами при решении тех или других вопросов. Но командующий здесь не должен быть лишь каким-то свидетелем, если он командующий войсками. Хочу обратить внимание и на такой факт. Люди, которые сейчас редактируют ход истории и подкрашивают ее под свои вкусы, знали Сталина, знали его крутой характер. Вот Жуков пишет, что Сталин мне позвонил и предупредил о том, что нам угрожает с левого фланга противник, а я его не послушал. Значит, это я несу ответственность за провал операции. Но это противоречит словам Сталина, которые мне передал Маленков насчет того, что я "навязал" Тимошенко решение об отмене директивы Ставки о наступлении. Если даже считать, что моя вина доказана, то, спрашивается, почему же Сталин сделал вывод обратного характера? Ведь Сталин злился не на меня, а на Тимошенко. И это вскоре проявилось. Когда наши войска вынуждены были отступить за Дон, а противник, заняв Ростов, прорвался через Дон на Северный Кавказ и начал развивать наступление в сторону Сталинграда, Сталин позвонил мне (тут и я уже говорю, что мне позвонил Сталин): "Вы должны сейчас же собраться и переехать со своим штабом в Сталинград.

Там организуется Сталинградский фронт, мы утвердили Вас членом Военного совета Сталинградского фронта. Но Вы должны назвать командующего войсками нового фронта". Я отказался предложить командующего, ссылаясь на то, что это функция Ставки. Сталин: "Я назначил бы Еременко, но он в госпитале. Подошел бы Власов, но он в окружении. Поэтому назовите Вы". Отказывался я, отказывался и в конце концов назвал Гордова. Гордов был утвержден командующим войсками Сталинградского фронта. О Тимошенко же Сталиным не было сказано ни слова. В чем дело? Поражение на Дону обернулось опалой для Тимошенко. Значит, Сталин, помня, как я настаивал на отмене решения о наступлении у Барвенково после провала той операции, одумался и понял, что Хрущев был прав. Вот он и перенес свой гнев на командующего войсками фронта за то, что не проявил твердости, хотя у него не было недостатка в твердости. В результате Сталин, видимо, сделал вывод, что надо сменить командующего войсками фронта. Меня же, члена Военного совета того же фронта, на которого сейчас редакторы валят ответственность за провал операции, Сталин взял да и утвердил членом Военного совета Сталинградского фронта. На Сталинградском фронте я был до конца его существования.

Потом был утвержден членом Военного совета Южного фронта, и мы с Еременко, а затем с принявшим у него командование Малиновским освободили Ростов и продвинулись к Таганрогу. Потом меня забрали с Южного фронта и назначили членом Военного совета Воронежского фронта. Когда его преобразовали в Первый Украинский, я опять остался членом Военного совета. Мы провели Курскую операцию, и хорошо провели. Это был перелом в войне. Затем освободили Киев, и я оставался членом Военного совета этого фронта до конца войны, до полного разгрома Гитлера. Если бы Сталин считал меня виновным, он бы мне никогда не простил, а, как говорится, поставил бы мне в строку. В то же время я не говорю, что там была именно моя личная точка зрения. Это была точка зрения и командующего войсками, и начальника штаба фронта, вообще всего фронтового руководства, а в первую голову Баграмяна, который проявил большое упорство, стараясь добиться отмены Сталиным решения Ставки.