Валерий Брюсов. Будь мрамором - Василий Элинархович Молодяков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вас обидело слово ученичество? Но ведь это лучшее, что может быть в поэте. За это Ваше ученичество (простите, Валерий Яковлевич, но я не только не отрекусь от этого слова, но буду настаивать на нем), за вечное искание новых путей, за то, что Вы не застыли на вершине, — за это вечное мое уважение к Вам — как критика, вечная любовь — как читателя. Я о Вашем творчестве писал неоднократно, делал это всегда с радостью и, право же, никогда не бывал не только жесток, но и вообще недоброжелательно настроен. С таким же уважением к Вам как к поэту я писал и последнюю рецензию. И снова — мне обидно, если это оказывается недостаточно заметным для читателя рецензии.
Валерий Яковлевич, эти мои косноязычные слова — не извинение, не формальное оправдание моей рецензии. Это — слова от сердца, и я был бы счастлив, если бы они дошли до сердца. Валерий Яковлевич, напишите мне, что Вы поняли меня, что Вы не будете причислять меня к жестокой молодежи, травящей стариков. Это нужно для моего душевного спокойствия»{4}.
Отзыв Выгодского нельзя считать отрицательным (во втором варианте он даже снял слова об «ученичестве») ни сам по себе, ни в контексте эпохи. Перемена литературных нравов при большевиках сделала допустимой такую публичную ругань, что позавидовал бы Буренин, доживавший свой век в Петрограде. Неизвестно, что Брюсов ответил Выгодскому и ответил ли вообще. Но это одна из лучших рецензий на книгу, которая не была ни творческой удачей для поэта такого масштаба, ни, тем более, шагом вперед.
Сборник вышел, когда Брюсов был ответственным работником и членом партии. Между тем это не просто «несоветская» книга, но «идеологически невыдержанная»:
Весенней ночью встречу звон пасхальный
Я сорок пятый раз…
Вновь вижу ночь семнадцатого года.
Прекрасна и светла;
Толпу пасхальную ведет Свобода,
Раскинув два крыла…
Что ж принесет мне праздник сорок пятый?
О если б глубь небес
Родному краю крикнула трикраты:
«Воистину воскрес!»
Брюсов давно не вспоминал церковных праздников — похоже, для этого потребовалась революция. Как и для стихотворения «Библия»:
Какой поэт, какой художник
К тебе не приходил, любя:
Еврей, христианин, безбожник,
Все, все учились у тебя!..
Ты — правда тайны сокровенной,
Ты — откровенье, ты — завет
Всевышним данный всей вселенной
Для прошлых и грядущих лет!
Автограф стихотворения Валерия Брюсова «Под новый 1918 год». 31 декабря 1917 — 6 января 1918. Собрание В. Э. Молодякова
«Последние мечты» — еще и декадентская книга:
Есть в мире демон, с женственным лицом,
С когтями львицы, с телом сухопарым;
Садится к спящим он, согнут кольцом,
На грудь, и мы — зовем его Кошмаром…
Нельзя бороться и бежать нет сил:
Оковы на ногах и руки в путах,
Повсюду вскрыты пропасти могил,
Блестят из мглы орудья пыток лютых…
На этом фоне уже не так бросались в глаза эзотерические признания
Вникая в смысл тысячелетий,
В заветы презренных наук,
Я словно слышу, в горнем свете,
Планетных сфер певучий звук.
Луначарский наверняка прочитал книгу, но промолчал о ней — по крайней мере, публично. Можно порадоваться, что до нее не добрались партийные «рудокопы». Зато белогвардеец (без кавычек) Роман Гуль написал: «В небольшой книжке есть нечто совсем новое Брюсову и новое нам в нем, и об этом хочется сказать несколько слов. Молодой талант, актуальный, борющийся с традициями старого, всегда пьянит своей напряженностью. Прелесть — в его силе. В поэте уходящем, чувствующем свой склон, прелесть — в примиренной успокоенности души. […] И вот в „Последних мечтах“ Вал. Брюсова — эти нежные, тютчевские отзвуки. Если они и не согревают обычной холодности строф строгого ваятеля, то все же озаряют их необычно ласковым огнем. […] Но „истаиванье“ не мертвит души, оно лишь — стирает остроту желаний, заостренность дум, рождая радостную, легкокрылую мудрость. Осознавший смерть, почувствовавший ее „главным“ в жизни — всегда живет радостней и легче; правда, он никогда не будет громко смеяться, но улыбается тихо и ласково. Это чувствование теперь у Вал. Брюсова»{5}.
«Последние мечты» стали прощанием со старой манерой. После них поменялось все. Теперь тематика — отражение современности, стилистика — влияние Пастернака, эмоциональный настрой — новая любовь, вызвавшая всплеск творческой энергии.
2
Общаться с молодежью стало труднее — она не признавала ни авторитетов, ни прежних заслуг. В Союзе поэтов — официально: Всероссийский профессиональный союз поэтов; сокращенно, по моде того времени: Сопо — созданном в середине ноября 1918 года (устав утвержден коллегией Наркомпроса 16 декабря){6}, верховодили футуристы, но недолго. «Беспорядки и неурядицы в Союзе поэтов, — вспоминал Иван Грузинов, — росли с каждым днем и к 1920 году достигли, наконец, таких размеров, что на одном из общих собраний было решено „призвать варягов“. Впрочем, множественное число, употребляемое мною, в данном случае ни к чему; решено было призвать одного крупного „варяга“: выбор пал на Валерия Яковлевича Брюсова. Общим собранием Союза поэтов была послана к Валерию Брюсову делегация, состоящая из пяти человек. […] Через день или два Брюсов явился в СОПО и начал председательствовать»{7}. Как писал в поэме «Союзиада» Абрам Арго:
Тут много минусов и плюсов,
И были «против», были «за».
Но только пронеслась гроза —
Валерий Яковлевич Брюсов,
Давниший выкормленник муз
Собою возглавил союз{8}.
В рассказе Грузинова почти нет дат, поэтому нужны уточнения. Первым председателем Союза стал Василий Каменский. 23 января 1919 года Луначарский подписал мандат, выданный Брюсову как председателю президиума Союза поэтов, но уже в мае этого года Союз возглавил Шершеневич, а Валерий Яковлевич даже не вошел в состав президиума, избранного 24 августа. «Призвание» состоялось не позднее 27 мая 1920 года, когда был избран новый президиум Союза. Брюсов возглавлял Сопо до начала февраля 1921 года, когда после длительной склоки был свергнут усилиями поэтов
