Творения, том 9, книга 1 - Иоанн Златоуст

3. Посмотри на их неистовство: они кричали, что ему должно умереть. Отсюда видно, что Павел справедливо перенес дело к кесарю. Если и тогда, как нельзя было сказать против него ничего предосудительного, иудеи неистовствовали, то следовало обратиться к нему. "Я не имею ничего верного написать о нем государю", говорит (Фест). Видишь ли, как много раз дело подвергается исследованию? Иудеи были виновниками этого оправдания, которое должно было сделаться известным и находящимся в Риме. "Царь Агриппа! почитаю себя счастливым", говорит (Павел), "что сегодня могу защищаться перед тобою во всем, в чем обвиняют меня Иудеи". Смотри, как они делаются невольными проповедниками и собственной злобы и Павловой добродетели, и притом пред самим царем. Теперь Павел отправлялся (в Рим) славнее, нежели если бы был свободен от уз. После того, как столько судей признали его невинным, он отправлялся уже не как обманщик и кудесник. Таким образом, раскрыв все, где он родился и как воспитан, он отправляется в Рим не просто, но уже чистым от всякого подозрения. Не говорил он: что это? – я уже перенес дело к кесарю, и меня столько раз судят; доколе это будет? Но что? Он опять был готов дать ответ и пред тем, кто наилучшим образом знал дела иудеев. Он защищается теперь с большим дерзновением, так как судьи его не были властны над ним; впрочем, хотя они не были властны над ним и прежнее решение: "к кесарю и отправишься" оставалось в своей силе, но он дает ответ и подробное объяснение на все, а не так, чтобы на одно отвечал, на другое же, нет. А в ответе своем он как бы так говорит: меня обвиняют в возмущении, обвиняют в ереси и в том, будто я осквернил храм; я могу оправдаться во всем; мою жизнь от юности знают все иудеи; не в моих нравах – производить возмущения; свидетели этому – сами обвинители. Что прежде говорил он: "ревнителем отеческих моих преданий" (Деян.22:3; Гал.1:14), на тоже указывает и здесь словами: "от юности моей". Когда присутствовал весь народ, тогда он и призывает их в свидетели. Так он поступает не только на суде у Лисия, но и у Феста, и здесь, где находилось еще более народа; только там не было надобности в продолжительном оправдании, потому что послание Лисия освобождало его от этого. "Знают", говорит, "все Иудеи; они издавна знают обо мне". Не говорит, какова его жизнь, но предоставляет это их совести, и только указывает на секту, выражая, что он не избрал бы ее, если бы был предан порокам и нечестию. Итак "жил фарисеем", говорит, "стою перед судом". Она уважается и у них, по ней они молятся и просят Бога, чтобы надежды на нее исполнились; эту надежду и я возвещаю и за нее меня обвиняют. Не безумно ли всячески стараться, чтобы она исполнилась, и гнать того, кто в нее верует? Я и сам, говорит, "думал, что мне должно много действовать против имени Иисуса Назорея", т.е., думал поступать так потому, что был не из числа учеников Христовых, но из врагов Его. Тем достовернее этот свидетель, который употреблял тысячи средств против верующих, внушал злословить их, вооружал (против них) все, – и города и начальников, – и сам делая это, так внезапно переменился. Потом опять свидетели - спутники его. Далее он показывает себя справедливо уверовавшим, что доказывается и явлением света, и пророками, и событиями, и тем, что теперь происходит. "Среди дня на дороге я увидел", говорит, "с неба свет, превосходящий солнечное сияние, осиявший меня и шедших со мною". Видишь, как он убеждает их и пророками и самыми событиями. Не желал показаться нововводителем, и между тем имея сказать нечто великое, он опять обращается к пророкам и приводит их предсказания. Хотя события были достовернее, как ныне происходившие, но так как он один видел их, то опять ссылается на пророков. И смотри: он не одинаково говорит в собрании (иудеев) и в судилище; там он говорил: "вы убили" (Христа, Деян.13:28); а здесь ничего такого не говорит, чтобы еще более не воспламенить гнева их, но указывает на тоже самое словами: "Христос имел пострадать"; так он не касается вины их! То, что я возвещаю, говорит, т.е., что Христос первый восстал из мертвых, подтверждаю пророками: и пророки возвещают это. Потому примите это учение, как согласное с пророческим. Сказав о видении, он далее безбоязненно говорит и о делах, О каких? "Открыть глаза им", говорит, "чтобы они обратились от тьмы к свету и от власти сатаны к Богу". "Ибо Я для того и явился тебе", т.е. не для того, чтобы наказать тебя, но чтобы сделать апостолом.

Смотри, он указывает на то зло, которое обдержит неверующих: на сатану и мрак, и на блага верующих, которые суть: свет, Бог, наследие святых. Увещевает не просто покаяться, но и показать жизнь достойную удивления. И, смотри, везде в речи он упоминает о язычниках, потому что между присутствующими были язычники. "Свидетельствуя", говорит, "малому и великому", т.е. и знатному и незнатному. Это он сказал в отношении к воинам. Здесь оставив оправдание, он принимает на себя дело учителя. Потому Фест и сказал ему: "безумствуешь". Но, чтобы показать, что не он сам учит, указывает на пророков, на Моисея: "что Христос", говорит, "имел пострадать и, восстав первый из мертвых, возвестить свет народу (Иудейскому) и язычникам". На это "Фест громким голосом сказал". Так, это был голос негодования и гнева.

4. Что же Павел? "Нет", говорит, "ибо это не в углу происходило". Здесь он говорит о кресте, о воскресении, говорит, что это учение известно по всей вселенной. "Веришь ли, царь Агриппа", – не сказал: воскресению, но: "пророкам?" И предупреждая его, продолжает: "знаю, что веришь". Агриппа же отвечает ему: "ты немного не убеждаешь меня сделаться Христианином". По недоразумению, слово: скоро (ενολίψ) Павел принял за слово: "немного не" ('εζολίγου); потому отвечает и на это; так он был прямодушен! Он не сказал: я не хочу этого, но: "молил бы я Бога, чтобы мало ли, много ли, не только ты, но и все", – так слова его чужды лести! – "молил бы я Бога, чтобы слушающие меня сегодня, сделались такими, как я, кроме этих уз". Смотри: тот, кто хвалился узами и выставлял их, как золотую цепь, теперь молится, чтобы не было их. Но не удивляйся этому: слушатели были еще весьма слабы, и речь его была применительна к ним. А что он ценил узы высоко, послушай, как он везде в посланиях ставит их выше всего прочего. Так он говорит: "я, Павел, сделался узником Иисуса Христа" (Еф.3:1); и еще: "обложен я этими узами, но для слова Божия нет уз" (Деян.28:20; 2Тим.2:9); и еще: "даже до уз, как злодей" (2Тим. 2:9). Смотри: не только "до уз", говорит, но и прибавляет: "как злодей", возвышая этим славу уз. Сугубое страдание, и оттого, что был связан, и оттого, что – как злодей! Если бы он был связан за доброе дело, то это доставляло бы некоторое утешение; а теперь связан, как злодей и как уличенный в тяжких преступлениях; но, не смотря на то, он нисколько не заботился об этом. Такова душа, окрыленная небесною любовью! Если питающие в себе постыдную любовь не считают ничего важным и ценным, но у них признается славным и ценным только то, что служит к удовлетворению их страсти, и предмет их любви составляет для них все, то тем более объятые этою любовью ничего не считают ценнее. Не удивительно, если мы не понимаем этих слов: мы так еще неопытны в любомудрии! Подлинно, кто объят огнем Христовым, тот делается таким, каким был бы человек, если бы он жил один только на земле: так мало он заботится о славе и бесславии! Как человек, живущий один только на земле, не заботился бы ни о чем, так и он не заботится ни о чем. Искушения, наказания, узы он презирает так, как бы претерпевал их в чужом теле, или как бы имел тело адамантовое; а удовольствиям жизни посмевается и бывает так к ним нечувствителен, как мы к телам мертвых, или сами будучи мертвыми. Он так далек от того, чтобы предаться какой-нибудь страсти, как очищенное огнем золото бывает непричастно грязи: как мухи отлетают от огня, чтобы не попасть в него, так и к нему страсти не смеют даже и приблизиться. Хотел бы я привести на это примеры из среды нас самих; но так как мы не в состоянии представить их, то необходимо обратиться к тому же Павлу. Смотри, каков он был в отношении ко всему миру. "Для меня мир распят", говорит он, "и я для мира" (Гал.6:14), т.е. я мертв для мира, и он мертв для меня. И еще: "и уже не я живу, но живет во мне Христос" (Гал.2:20). Это мог сказать один только Павел; а мы, которые отстоим от него, как земля от неба, должны сокрыться, не смеем и открыть уст своих. Послушай, как он говорит, что он жил как бы в пустыне и так смотрел на все настоящее: "мы смотрим не на видимое, но на невидимое" (2Кор.4:18). Что ты говоришь? Не бывает ли на деле противное тому, что ты говоришь? Ведь мы не видим невидимого, а видимое видим. Но у тебя были очи, даруемые Христом. Как наши видят только видимое, а невидимого не видят, так те напротив. Кто видит невидимое, тот не смотрит на видимое; а кто смотрит на видимое, тот не видит невидимого. Не бывает ли нечто подобное и у нас? Так, когда мы, сосредоточив ум, размышляем о чем-нибудь невидимом, тогда глаза наши бывают выше внешних впечатлений. Будем же презирать славу; пожелаем лучше, чтобы над нами смеялись, нежели хвалили нас. Тот, над кем смеются, не терпит никакого зла; а кого хвалят, тот терпит великий вред. Не будем высоко думать о тех, которые наводят на людей страх, но будем поступать в данном случае, как с детьми. Когда мы видим, что кто-нибудь стращает детей, мы нисколько не удивляемся ему. Он устрашаеттолько детей, а никакого мужа устрашить не может. И как устрашающие детей делают это, или поднимая вверх брови, или как-нибудь иначе извращая лицо, а сохраняя взгляд обыкновенный и кроткий, не могли бы сделать этого, – так и те совершают свое действие, извращая мысленную часть души своей. Человека кроткого и доброго душою не страшится никто; напротив, все мы уважаем его, почитаем и любим. А кто наводит на других страх, тот не видите ли, как бывает ненавистен и отвратителен для всех нас? Не отвращаемся ли мы всего, что только может устрашать нас, будут ли это звери, звуки, взгляды, места, воздух или тьма?