Канонир Кейд - Сирил Джадд

Хеллман ничего не ответил. Прежде он должен был сам обрести уверенность, потому что знал — она раскусит любую ложь. Лучше уж промолчать, чем пытаться в ее присутствии выдать желаемое за действительное. Он встал и подошел к ней, по-прежнему не решаясь заговорить.

— Ой, какой же ты дурачок! — тихо засмеялась Анна. — Большой, добрый и беззащитный дурачок! Помнишь, я сказала, что мне с тобой легко работать? Это потому что ты такой хороший и добрый. Большинство людей завистливы, а многие — так просто вредины. И эмоции у них неприятные, как вонь. А ты совсем другой. Даже когда ты злишься, это добрая злость, честная, справедливая. Тебе не нравится унижать людей, сводить счеты, использовать в своих интересах. Ты просто очень хороший человек! — Она лукаво усмехнулась. Ну вот, теперь я, кажется, наговорила лишнего.

Тони затряс головой:

— Ничего лишнего! Все хорошо, девочка! Все в полном порядке.

В глазах Анны стояли слезы. Он склонился над ее лицом, автоматическим движением достал из раскрытого саквояжа бинт, взял девушку за подбородок и, как маленькому ребенку, осторожно промокнул уголки глаз.

— Можешь продолжать, — кивнул доктор. — И не волнуйся больше по поводу моих эмоций. Так что с тобой случилось сегодня ночью? Почему голова болит? И что это за странный обморок? Боже, какой я идиот! Конечно! Ребенок стал задыхаться и корчиться — и тогда ты закричала. Ты закричала, умоляя перестать тебя душить!

— В самом деле? Не помню. Мне казалось, я только подумала об этом. Ты знаешь, у меня в голове все смешалось. Это было ужасно! Ощущение колоссального дискомфорта: как будто ты задыхаешься, тонешь, вот-вот разорвешься изнутри. И голод. Жуткое чувство голода. И все это навалилось на меня с такой невообразимой силой, что я сама чуть не взорвалась. Очень странно. Дети не испытывают таких сильных эмоций. Возможно, здесь усилителем послужил инстинкт самосохранения. С другой стороны, Санни — очень "громкий" малыш. Когда он появился на свет… — Анна поежилась, словно от холода. — Я была страшно рада, что ты тогда услал меня из палаты. Не знаю, смогла бы я удержать себя в руках. А когда пришел Джим, я сосредоточилась на его чувствах, да и дверь была закрыта. Но это все не важно. Ты спрашивал про обморок. Санни виноват, конечно, но вряд ли бы я потеряла сознание, не проведи я больше часа за работой в одной комнате с Дугласом Грэхэмом. Он…

— Грэхэм?! — зарычал Тони. — Ты хочешь сказать, что этот негодяй осмелился…

— Тони! Как тебе не стыдно? А я-то думала, тебе все равно. Впервые за последние часы смех ее звучал весело и беззаботно.

Хеллман не успел еще сообразить, что сам себя выдал, как Анна внезапно замолчала и сделалась необыкновенно серьезной.

— Нет, Грэхэм ко мне не приставал, если это тебя беспокоит. Отрицательный заряд исходил из его рукописи. Точнее, из его головы во время работы над рукописью. Я знаю, что он чувствовал. Им попеременно владели злоба, раздражение, презрение. Казалось, на душе у него какой-то нарыв. Так ведут себя люди, которые собираются кому-то отомстить или сделать больно. И все его эмоции каким-то образом были связаны с рукописью. Он писал о нашей колонии и — честное слово, Тони! — мне стало страшно. Но я не могу быть уверенной в том, что он замышляет недоброе. Теперь ты сам видишь, в чем тут загвоздка? Я пыталась транслировать ему, но Грэхэм как будто отгородился глухой стеной. В результате я ничего не добилась, кроме головной боли.

— Понятно, — кивнул доктор. — А потом, когда ты пришла к Кендро и началась катавасия с ребенком, у тебя уже не осталось сил самой поставить барьер. Расскажи-ка мне поподробней о Грэхэме. Даже если ты ни в чем не уверена, попробуем вместе проанализировать его мысли и чувства.

— Когда Джим меня разбудил, мы с ним вместе пошли в больницу, Грэхэм работал в твоем кабинете. Спросил, из-за чего шум. Я ему рассказала. Он выслушал и стал задавать вопросы, пока не вытянул из меня самые мелкие подробности. И все это время я ощущала нарастающие в нем раздражение и злость. Потом он снова уселся за машинку и начал печатать. Чувства его становились все сильнее, так что у меня голова закружилась. Тогда я попыталась транслировать, но не смогла пробиться. Вот и все, собственно.

— Значит, ты не знаешь точно, о чем он думал, когда испытывал все эти отрицательные эмоции?

— Откуда же мне знать?

— Ну, тогда нам не о чем беспокоиться, — со вздохом облегчения сказал доктор. — Ты совершила вполне естественную ошибку. Чувства Грэхэма были направлены вовсе не против нашей колонии. Дело в том, что вечером, после твоего ухода, мы с ним поговорили, и журналист твердо пообещал выступить на нашей стороне. И писал он, кстати, как раз о том бедственном положении, в котором мы все оказались по вине наркодельцов и безответственных правительственных чиновников. Нисколько не сомневаюсь, что при этом он злился, но не на нас, а на Белла с Бреннером.

— Может быть, ты и прав, — сказала Анна с ноткой сомнения в голосе. Как-то не очень похоже все это воспринималось. С другой стороны, кто знает? — Она тряхнула головой и расслабилась. — Знаешь, я так счастлива, что открылась перед тобой! Я ведь не знала, что вы договорились, и была уверена, что он замышляет какую-то гадость против Сан-Лейк-Сити.

— Можешь больше не волноваться. Между прочим, кое-кому давно пора в постельку. — Тони подошел к креслу, взял девушку за руки, поднял и прижал к груди. — Мы с тобой обязательно во всем разберемся, девочка, даже если для этого мне придется пересмотреть кое-какие взгляды и отказаться от кое-каких привычек. Мы справимся, правильно?

— Непременно справимся, Тони, — прошептала она, с улыбкой глядя ему в глаза.

Он должен был отпустить ее, но почему-то не сделал этого. И тут же густо покраснел, сообразив наконец, что его эмоции в данный момент отнюдь не скрыты за непроницаемой завесой. Но стоило Хеллману заглянуть в глаза стоящей перед ним молодой и красивой женщине, как все колебания мигом вылетели у него из головы. В них снова стояли слезы — слезы счастья. На этот раз доктор не полез за бинтом. Он наклонился и осушил слезы губами.

Тысячи мыслей завертелись у него в мозгу безумным круговоротом. Все смешалось: Земля, Белл, колония, прошлое и будущее, недавний полет и соблазнительная фигурка Би Хуарес. Но на первом плане всегда была Анна нежная, терпеливая, добрая, понимающая…

— Анна! — произнес он хрипло и тут же поправился, потому что никогда не любил этого имени. — Энеи, любимая!

Энеи звали симпатичную девчушку из его детства, в которую маленький Тони Хеллман был тайно влюблен.