История похода в Россию. Мемуары генерал-адъютанта - Филипп-Поль де Сегюр

Этот воин, взошедший на трон по единственному праву победы, возвращался побежденным! С первых же шагов по завоеванной земле Мюрат чувствовал, как она вся трепещет под ним и корона колеблется на его голове. Тысячу раз за этот поход он подвергался опасностям; но он, король, не боявшийся умереть, как простой солдат, не мог перенести мысли, что ему придется жить без короны. И вот, посреди военачальников, руководство которыми вручил ему его император, Мюрат, чтобы оправдаться, начал обвинять его в честолюбии, которым страдал и сам!

— Нельзя служить безумцу! — кричал он. — Из-за него мы не можем спастись; ни один европейский принц не верит больше ни его словам, ни его договорам! Если бы я принял предложение англичан, то был бы таким же великим королем, как австрийский император или прусский король!

Возглас Даву остановил его.

— Король прусский, император австрийский, — грубо прервал он, — короли милостию Божиею, их создало время и привычка народов; а ты — ты король только милостью Наполеона и из-за французской крови! Ты можешь остаться королем только благодаря Наполеону и храня верность Франции; тебя ослепляет черная неблагодарность!

И тут же он объявил ему, что донесет на него императору; другие военачальники молчали. Они извиняли королю его резкость, вызванную скорбью, и приписывали необузданному гневу те выражения, которые ненависть и подозрительность Даву слишком буквально поняли.

Мюрат был смущен: он чувствовал себя виноватым. Так была затушена первая искорка измены, которая позже погубила Францию!

Вскоре нам пришлось переживать унижение в Кёнигсберге. Великая армия, которая в течение двадцати лет проходила с триумфом по всем столицам Европы, теперь предстала перед населением города изувеченной и безоружной. Местные жители толпами собирались по пути нашего следования, чтобы поглазеть на наши раны и оценить масштаб наших несчастий; мы шли под тяжестью своих бед, видя их отвратительную радость.

Тень Великой армии, почти свергнутой с пьедестала, всё же была внушительной. Армия не утратила свой величественный дух; побежденная стихиями, она сохраняла, в присутствии людей, свою победную и величавую осанку.

Немцы оставались покорными, но их холодная наружность скрывала ненависть. Они должны были облегчать наши страдания, но при этом будто ждали сигнала.

Зима, до тех пор сопровождавшая армию, вдруг ушла. Внезапное повышение температуры на двадцать градусов оказалось для нас роковым. Большое число солдат и генералов не выдержали этой перемены. Эбле, гордость армии, пал ее жертвой. Ларибуазьер, главнокомандующий артиллерией, последовал за ним. Каждый день и каждый час мы получали удручающие сообщения о новых смертях.

Посреди общей скорби произошли два события, обратившие все печали в отчаяние: неожиданный бунт и письмо от Макдональда. Восстание было подавлено, но письмо содержало сведения, имевшие решающее значение.

Глава VI

Император доверил свой левый фланг, так же как и правый и всё свое отступление, пруссакам и австрийцам. Было отмечено, что в то же время он рассредоточил поляков по всей армии; многие думали, что было бы предпочтительно сконцентрировать в одной точке усердие последних и разделить при этом ненависть первых. Но нам везде нужны были местные в качестве переводчиков, разведчиков и проводников, и мы чувствовали ценность их воинственного пыла там, где следовало атаковать. Что касается пруссаков и австрийцев, то они, вероятно, не позволили бы их распределить. На левом фланге Макдональд с семью тысячами баварцев, вестфальцев и поляков, смешанных с двадцатью двумя тысячами пруссаков, должен был отвечать за последних, равно как и за русских.

Во время наступления, на первых порах, там нечего было делать, кроме как оттеснить русские посты и захватить склады. Затем было несколько стычек между рекой Аа и Ригой. Пруссаки, после горячего дела, отобрали Экау у русского генерала Девиза, после чего стороны не вели боевых действий в течение двадцати дней. Макдональд использовал это время для захвата Динабурга и доставки тяжелой артиллерии в Митаву, что было необходимо для осады Риги.

Получив известие о его приближении, 23 августа главнокомандующий в Риге построил свои войска в три колонны. Две слабые колонны должны были предпринять ложные атаки: первая — вдоль берега Балтийского моря, вторая — прямо на Митаву; третья, сильнейшая, под командованием Девиза, должна была вновь отобрать Экау, оттеснить пруссаков до Аа, пересечь реку, а затем захватить или разрушить артиллерийский парк.

Поначалу всё развивалось успешно, но Граверт при поддержке Клейста отбросил Девиза и преследовал русских до Экау, где последние были совершенно разбиты. Девиз в беспорядке отступил до Двины, которую перешел вброд, потеряв множество солдат пленными.

Макдональд был доволен. Говорили, что в Смоленске Наполеон думал произвести Йорка в маршалы Империи, также как он способствовал назначению Шварценберга фельдмаршалом.

На обоих флангах проявлялись признаки несогласия; у австрийцев наблюдалось брожение среди офицеров, но их генерал был твердым сторонником союза с нами; он даже известил нас об их плохом поведении и указывал на средство борьбы с их пагубным влиянием: распределить своих офицеров среди союзных войск.

На левом крыле дело обстояло иначе: прусская армия шла вперед, в то время как ее генерал устраивал заговоры против нас. Таким образом, на правом крыле оперировал военачальник, который вел за собой своих солдат вопреки им самим, а на левом фланге военные толкали вперед командующего чуть ли не вопреки его воле.

Что касается последних, то офицеры, солдаты и сам Граверт, старый преданный воин, не участвовавший в политике, воевали честно. Они сражались как львы во всех случаях, когда их командующий давал им возможность делать это; они горели желанием смыть позор 1806 года и вновь заслужить уважение французов, победить в присутствии тех, кто победил их, и доказать, что в этом поражении виновато правительство, а они заслуживали лучшей участи.

Йорк смотрел дальше. Он принадлежал к «Союзу Доблести», основным положением которого была ненависть к французам, а целью — полное их изгнание из Германии. Но Наполеон всё еще был победоносным, и пруссак боялся скомпрометировать себя. Кроме того, справедливость, мягкость и военная репутация Макдональда позволили ему заслужить любовь прусских военных. Они говорили, что «никогда не были так счастливы, как под командой этого француза». В самом деле, если они объединились с завоевателями и разделяли права завоевания с ними, то позволили себе поддаться соблазну быть на стороне победителя.