Мир до начала времен - Михайловский Александр

– Ландскнехтов, если они тут появятся, мы поубиваем до последнего человека, не принимая капитуляции, – сказал Андрей Викторович. – Нафиг-нафиг нам такое счастье. Однако, и обычные, так называемые «добрые обыватели» из тех времен – не лучше. Но о них мы будем ломать голову, когда они появятся. Дело в том, что наши итальянцы произошли из двадцатого века, а это значит, к ним нужен совсем другой подход, чем к средневековым крестьянам и горожанам…

– Товарищи, – неуверенно произнес доктор Блохин, – а можно сказать мне?

– Говори, – кивнул Сергей Петрович, – мы тебя внимательно слушаем.

– Как я понимаю, вы тут у себя построили социализм, – сказал доктор. – Он не совсем такой, о каком писали Маркс и Ленин – но это и понятно, ведь условия тут совсем другие, нежели в двадцатом или даже девятнадцатом веке. Своими в таком случае можно считать тех, кто с полной самоотдачей будет работать не только для себя, но и в общественных интересах…

– На себя в племени Огня никто не работает, – сказал Сергей Петрович, – в наших условиях это слишком большая роскошь. Даже салон красоты – это, можно сказать, государственное учреждение. Может быть, когда-нибудь потом у нас и появится так называемый «частный сектор», но только не сейчас. Однако вы правы. Тех, кто будет трудиться только по принуждению или «от сих и до сих», мы никак не сможем признать своими людьми, и наоборот. И мне кажется, что пока, для начала, в виде исключения, нам необходимо пригласить итальянских моряков на наш праздник, в качестве своего рода непочетных гостей и понаблюдать за их реакцией. Да и вообще, следует показать им, какая жизнь их ждет, когда и если они закончат свое искупление, чтобы они знали, к чему должны стремиться.

– Да, – сказал отец Бонифаций, – я говорить на праздник проповедь, и они тоже должны ее слышать. Завтра у них начаться тяжелый искупительный труд, но сегодня у них праздник тоже, потому что они остаться живы. Даже мой монах приходить и веселиться – так почему они нет?

– Тогда давайте голосовать, – сказал Сергей Петрович. – Кто за то, чтобы позвать итальянцев на праздник? Единогласно! А теперь, Александр, объяви эту новость нашему не совсем добровольному гостю. И скажи, что это не будет триумф в истинно римском стиле, когда побежденных унижают и поносят. Просто им покажут кусочек той жизни, какой они будут жить после того как искупят грех службы режиму фашистского диктатора и вооруженного разбоя на морских коммуникациях. Ведь, выходя в свой поход, они заведомо знали, что в прицеле их субмарины окажутся не британские линкоры и крейсера, а торговые корабли, быть может, даже нейтральных стран.

Александр Шмидт перевел эту речь на немецкий язык, лейтенант Гвидо Белло немного подумал и ответил:

– Вы меня удивляете, синьоры. Я думал, меня позвали сюда, чтобы я дал вам справку по вашему новому имуществу, а вы зовете нас на праздник и обещаете, что это не будет поношением. После того, как вы без всякой пощады убили половину из нас, это приглашение выглядит странным, и я бы предпочел от него отказаться, но вы же прикажете привести нас силой.

– Никто никого силой не поведет. Не хотите идти – и не надо, – ответил Сергей Петрович, – ведь это же праздник, а не копка братской могилы для ваших мертвых товарищей, к которой вы приступите завтра.

– Ладно, синьоры, – махнул рукой Гвидо Белло, – в таком случае я из чистого любопытства приду сам и приведу с собой всех желающих. Только не ждите, что их будет слишком много. Наши парни ужасно шокированы вашей суровостью и безжалостностью, а еще тем, что пристрелили даже нашего командира, когда он посмел ослушаться ваших распоряжений. Девушки, правда, у вас красивые, но слишком уж они суровы: с такой никогда не знаешь, то ли она тебя обнимет и поцелует, то ли возьмет свой ножик и сделает евнухом. А теперь, если вы не против, я все же хотел бы доложить о состоянии нашей субмарины. Если вы планировали использовать ее по назначению, в качестве транспортного средства, то ничего не получится. Корпус сидит на мели так плотно, что без земснаряда его не взять, и с каждой минутой, думаю, его засасывает в илистое дно все глубже. Кроме этого, у нас разбит левый сальник и повреждены лопасти левого винта, а также неисправна радиостанция. Все прочее в полном порядке, боекомплект полон, топлива осталось четыре пятых от первоначального запаса. Вот и весь краткий отчет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Понятно, – сказал Сергей Петрович, – правда, должен сказать, что ваш доклад о неисправностях ничуть не изменил нашего мнения по этому вопросу, потому что топлива у вас только на один поход. Как только оно закончится, ваша субмарина превратится в кусок мертвого железа. Так мы к ней и отнеслись с самого начала. Все, что можно будет с нее снять, мы снимем, а весной придет ледоход, потом половодье – и ваша подводная лодка пропадет с этого места, будто ее никогда не было.

– Но я же видел у вас автомашину, – горячась, сказал Гвидо Белло, – откуда вы берете для нее бензин?

Похоже, категорический отказ использовать субмарину его уязвил, и теперь он искал доводы для того, чтобы эти странные русские изменили свое решение.

– Эта машина ездит не на бензине, а на древесном газе, – ответил Сергей Петрович, – единственным доступным для нас жидким топливом является метиловый спирт, являющийся побочным продуктом производства древесного угля. Но это такая ядовитая гадость, что мы, не заморачиваясь его использованием, направляем спиртовые пары обратно в топку, ради их полного дожигания.

– Вот тут вы правы, – вздохнул Гвидо Белло, – метиловый спирт на субмарине – верная смерть. Хуже бензина. Лучше сразу самому глотать цианистый калий. А теперь, с вашего позволения, я пойду. Скажите своему караулу, пусть они отведут меня в казарму, чтобы я мог сказать своим парням о вашем предложении.

– Идите, – сказал Петрович, и, когда лейтенант Гвидо Белло вышел под конвоем двух волчиц, спросил у княгини Сагари: – Что вы скажете мне про этого человека?

– Он быть честен, – сказа та, опустив глаза вниз, – как и в вас, хитрость в нем нет. Он говорить что думать и думать что говорить. Не то что тот прежний, который быть похож на хитрый ловушка. Но все равно он может не знать сам себя и поменять свой мнений на ходу. А может быть, и нет. Будь осторожен – доверяй, но проверяй…

1 октября 2-го года Миссии. Понедельник. Вечер. Окрестности Большого Дома, площадка для праздников у заводи реки Ближней

.

Сергей Александрович Блохин, военврач 3-го ранга, русский, беспартийный, пока холостой.

Вот и подходит к концу этот муторно-суматошный день. Все по расписанию: с утра война, вечером праздник. Исполняя свои врачебные обязанности, я штопал итальянских моряков, претерпевших от священной ярости нашего ополчения. Некоторые имели две-три раны, а двое были ранены так тяжело, что имели небольшой шанс на выздоровление. Огнестрельный перелом шейки бедра в наших условиях практически неизлечим, как и раздробленная пулей нижняя челюсть. Если даже эти люди и выживут, то на всю жизнь останутся калеками-инвалидами. Для полного восстановления тут нужен хирург далеко не моего класса, и даже не моего времени, и операционная – такая же, как в центральном госпитале в Москве. Марина Витальевна рассказывала, что в их времена раненого, если только он был еще жив, могли собрать и не из таких кусочков. Об искусственных суставах из титана взамен уничтоженных в наше время могли только мечтать. А тут, в медпункте племени Огня, где все по стандартам начала двадцатого века, или даже хуже, уж извините. Избавить этого человека от мук мы сможем, а излечить нет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Еще в самом начале, когда меня только принимали на стажировку, несмотря на упрямое сопротивление Марины Витальевны, я переговорил с нашим военным вождем по поводу доставки сюда с парохода «особых» медикаментов, и в первую очередь морфия. Да, я знаю, что есть люди, которые получили пристрастие к этому препарату после одного-двух уколов, но ведь бывают случаи, когда помочь раненому ничем уже невозможно, и смотреть на нечеловеческие муки тоже выше всяких сил. Человеку, который все равно умрет через день-два, безразлично, получит он нехорошее пристрастие или нет, зато его последние часы не будут окрашены ужасными мучениями. И, как ни странно, Андрей Викторович со мной согласился, только поставив условие: применять эти препараты только при смертельных ранениях. Во всех остальных случаях боль нашим раненым придется перемогать, ибо безопасных обезболивающих у нас нет, а страдающие наркотической привязанностью в племени Огня не нужны. Навскидку он назвал мне трех исторических личностей, которых врачи из лучших побуждений сделали неизлечимыми наркоманами. И если германского фашиста Германа Геринга с белогвардейским адмиралом Колчаком мне абсолютно не жалко – туда им и дорога, – то американскому писателю приключенческо-социалистической направленности Джеку Лондону было бы лучше избежать этой злой участи.