Рыбы у себя дома - Сергей Кучеренко

Эта рыба естественно немногочисленна, во всяком случае в Амуре. Будем судить по промысловым уловам: начиная с 40-х годов, более полутора тысяч центнеров ее здесь не брали, в то время как уловы сазана были в 10–15 раз больше. В давние 30—40-е годы, когда рыбаки гослова вылавливали до миллиона сазанов в год, амуров в сетях и неводах оказывалось лишь 50–60 тысяч штук. Иными словами — один амур на 20 сазанов.

И это — несмотря на высокую плодовитость амура: в среднем 800 тысяч икринок на самку. Но до промысловых размеров доживает 3–4 на миллион икринок — десятитысячные доли процента. Почему? Очевидно, потому, что все-таки в Амуре южной рыбе трудно живется и гибель икры да смертность молоди очень велики.

И скажем прямо: эту ценную рыбу здесь в свое время брали сверх меры и неразумно. Ловили круглый год, в том числе и в нерестовый период, безжалостно выгребали ее из зимовальных ям, в которых она концентрировалась плотно. Минимальная промысловая мера не соблюдалась, в 1953 году ее установили смехотворно малой — в 30 сантиметров. Теперь эту меру по настоянию Элеоноры Ивановны Горбач, посвятившей свою жизнь изучению белого амура, увеличили до 70 сантиметров — размеров продуктивных половозрастных самок, — но поздно увеличили: промысел запрещен с 1972 года. Рыбакам-любителям амура ловить тоже не разрешается, хотя поймать его можно лишь в сеть да неводом.

Теперь, изредка видя красоту и мощь амуров, я не только вспоминаю их давние пляски, но еще и думаю: такие дикие и осторожные рыбы, а вот заставил их человек жить рядом с собой, приручив и почти одомашнив. Поручил им важную работу — очищать от зарастания рыборазводные пруды, оросительные каналы, охладительные водоемы электростанций. Но прежде чем это стало возможным, «водяную корову», как иногда называют амура, несколько лет акклиматизировали за пределами Дальнего Востока. Завезти-то новую рыбу в другие места не трудно, вырастить из мальков взрослых особей — тоже, но надо еще добиться, чтобы новоселы размножались на новой родине. Однако все эти трудности были преодолены, советские ихтиологи сумели разработать методы массового разведения амура в западных водоемах страны. Теперь он там — ценная промысловая рыба и один из лучших объектов рыбоводства. А «по совместительству» еще и водный мелиоратор.

…Не успели пустить воду по Каракумскому каналу и соединенной с ним ирригационной сети, как стали они быстро и буйно зарастать: в теплой воде под жарким солнцем водные травы за сутки прибавляли до 10–15 сантиметров. И вскоре заросли эти каналы и арыки до такой степени, что почти перестала течь вода. Сколь мощную и хитроумную технику ни применяли в стараниях вырвать, выкосить, уничтожить джунгли водной растительности и тем спасти дорогие водоемы — не помогало. Травили зеленую напасть ядами — и безуспешно. А заселили белых амуров — эти подводные «сенокосилки» — и вскоре стали каналы чистыми и текучими. Если кто-то не поверит в такие выдающиеся способности рыбы, то пусть поразмыслит над реальным фактом: за сутки она съедает столько, сколько сама весит. И даже больше! А в крупном амуре 8—10, до 20, а то и 30 килограммов. Позднее даже в США, во Флориду, завезли этих рыб с той же целью — спасти задыхающиеся, умирающие водоемы.

Все это стало возможным, повторюсь, лишь потому, что советские ученые впервые в мировой практике удачно разрешили проблему акклиматизации белого амура. В чем тут была трудность? А в самом главном: не мог вдали от родных текучих рек акклиматизант размножаться, ибо от природы ему положено нереститься на быстром течении, обычно в местах слияния крупных рек, потоки которых намывают на дне песчано-каменистые косы и пороги. Икра выметывается и оплодотворяется в верхних слоях текучей воды обязательно при повышении ее уровня и температуре 20–24, а лучше 26–30 градусов. Чаще всего после ливневых дождей, взмучивающих воду, на худой конец — в затяжную морось.

Несутся пелагические икринки самосплавом, а тем временем в них быстро развивается жизнь: эмбрион, предличинка, личинка, малек… Последний непомерно головаст, В двухнедельном возрасте он уже умеет жить самостоятельно… А в стоячих прудах и озерах нет амуру условий для продления своего рода-племени, и отсутствует он даже в реках с тихим течением.

Но нашли все-таки ихтиологи способы побудить переселенных и прижившихся амуров к нересту. Отловленным производителям, созревшим для икромета, вводили гонадотропные гормоны, помещали их в специальные камеры, в которых искусственно создавали условия быстротекущих рек на подъеме уровня… А теперь личинок выращивают миллиардами штук и не только по рекам разводят, но и в пруды выпускают, за границу отправляют.

Однако амура вселяли также и в быстротекущие реки — Волгу, Кубань, Дунай и другие. И научился он в них нереститься без людской помощи. Теперь амур стал и важнейшим объектом прудового рыборазведения и рыболовства. Успешно заселили им множество водоемов Украины, Молдавии, Северного Кавказа, Средней Азии, Казахстана. В низовьях Волги он теперь как дома, в Сырдарье и Амударье… Государственную комплексно-целевую программу разведения растительноядных рыб назвали «Амур» с полным основанием.

На примере амура (а далее будут названы и другие наши рыбы) видно, как легко акклиматизируются в отдаленных районах представители амурской ихтиофауны. Интересно, а как ведут себя в Амуре «чужеводные» вселенцы?

Завезли сюда обскую стерлядь — и не прижилась она здесь, хотя, казалось бы, в своей Сибири эта рыба условиями обитания не избалована. И судак в Ханке что-то уж больно долго решал, остаться ли ему там на долгое житие или сгинуть. Я так думал: пусть осваивал бы судак то озеро, но не дай бог ему добраться да расплодиться в самом Амуре, потому что в нем и своих хищников сверх меры! Но вот уже более десяти лет все чаще ловят его в Уссури, а последнее время и в Амуре.

Вернемся же к белому амуру. Кормится он, как мы уже говорили, всякой зеленью. И потому, что так питается, а обличьем и многими повадками схож с сазаном, его старые рыбаки иногда так и называют: травяной сазан. И оттого-то ни мне, ни другим моим землякам-удильщикам даже и не мечталось подцепить на крючок эту рыбу с необыкновенно сочным и вкусным мясом.

Но довелось как-то познакомиться со старым пасечником, хозяйство которого угнездилось рядом с Амуром, и убедился я: рыбачье мастерство способно достичь такой виртуозности, что и белый амур на крючке оказывается.

Однажды возвращается с утренней зорьки тот пасечник, Аким Иванович, а в садке, привязанном за ворох удилищ и тяжело заброшенном за спину, вместе с разнорыбицей сверкает пара отличных амуров. Я удивился. «Сетчонкой балуетесь или вентерьком?» — спросил. А тот помолчал, похмыкал этак насмешливо да и отвечает: «Я не браконьерничаю… А настоящий рыбак и травяного сазана на крючок посадит. Не всегда, конечно, но все же… Так-то, милок… Чисти-ка лучше мой улов!»

Я чистил, а он, внимательно обследуя контрольный улей, просвещал меня. «Кода вода на разливах — и не моги удить амура: в жисть не пойдет… Ему тода всяких зеленей сколь хошь. А вот кода обмелеет река, как сичас, сильно, амурчик наш и заголодает. Ест, конечно, водяной мох и тальниковые корни у обрывов обсасывает. Но что это ему! Сильно затоскует по своему настоящему харчу. Вот тода и старайся его изловить… Я как рыбачу? Сначала обхожу улова и по калу — а он вроде бы как у гусей да уток — определяю, где амур отстаивается, межень терпеливо пережидает. А найду — начну прикармливать: свежего сенца разнотравного на бечевке аккуратно подброшу, нитяного моху наскребу с притопленных в протоке коряг да осторожно подсуну. Бывает, приваживаю распаренным зеленым горохом да молодой кукурузой, не то свежей фасолью… А потом ловлю. Прячу крючки во всякие мягкие травки и зерна гороховые, кукурузные да фасольные пробую… А лучше всего идет зеленый водяной мох… Нанижешь его на крючок, прихватишь ниткой… Хорошо еще на стрекозу: приделаешь ее тонкой проволочкой на щепку или ветку, положение живой смастеришь, а внутри крючок пропустишь… Правда, эту стрекозу не прочь схватить и сазан… Погоди, мил человек…» — И засуетился мой Аким Иванович со своим пасечным хозяйством.

Продолжил он за ухой. «Так вот, об той амуре-рыбице. Главное, скажу я тебе, не в наживке да приваде, а в осторожности. Если нет в тебе терпежу да выдержки. — и не моги изловить его, потому страсть как хитрый он, подозрительный и чуткий. Поплавок легонький, грузильце — дробинка, жилка тонкая, но прочная и зеленая, а крючок крепкий да острый. Следи, не сводя глаз, и не шевелись, ведь поклевку заметить трудно. Взял он эту наживу в рот, а поплавочек наклонился или прилег, и не зевай, дергай! А прошляпил секунду — и выплюнул амур твой крючок, почуял подвох — ищи дураков! Но, допустим, повезло тебе: подсек рыбу! А до садка еще далеко, потому как на крючке амур отчаяннее и сильнее сазана. Немало цеплял я их, а бывало, каждый второй или жилку рвал, или крючок разгибал да ломал… Зато изловишь этого красавца — и радуешься неделю, песни поешь. Сам собою гордишься. Так-то, мил человек».