Педагогические поэмы. «Флаги на башнях», «Марш 30 года», «ФД-1» - Антон Макаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Сан-Франциско? Да!
Ванда зашевелилась на своем брезенте, села, отвернула лицо к городу. Игорь ничего не ответил. Поезд вошел в узкую длинную перспективу других товарных поездов, очень медленно продвигался между ними.
Игорь задумался, глядя на проплывающую замасленную поверхность станионного полотна.
Сзади него что-то глухо стукнуло. Игорь быстро обернулся. На их платформе стоял, выпрямляясь[89] после трудного прыжка и внимательно разглядывая их[90], стрелок железнодорожной охраны. Ванда неслышной тенью слетела с платформы.
– Это ты – Игорь Чернявин?
– Я.
– Ага! Тут у нас телеграмма… Ты получил сто рублей по подложному переводу?
Игорь влепил в стрелка восхищенным взглядом:
– Ой, и народ же быстрый! Получил, представьте! Я отказывался, понимаете…
Стрелок грустно ухмыльнулся, кивнул:
– Идем.
Игорь почесал нос:
– Ах ты, черт! Жалко, Ванька, с тобой расставаться. Хороший ты человек! И Ванда… Вы понимаете, товарищ стрелок, некогда мне.
Ваня растерялся:
– А… куда ты?
– Я? Именем закона… арестован.
– За что?
– За бабушку страдаю.
Ваня вдруг понял:
– Так тебя в тюрьму? Да?
– Идем, идем, – повторил стрелок и тронул Игоря за плечо.
Игорь взялся за борт платформы, готовясь спрыгнуть. Оглянулся на Ваню:
– А ты, Ванюшка, иди в колонию. Здесь, говорят, приличная. Имени Первого мая.
Он спрыгнул. За ним спрыгнул стрелок. Опершись руками о колени, Ваня смотрел им вслед. Он еще не мог вместить в себя это горе.
Из-за трактора вышел Рыжиков. Он улыбнулся злорадно и играл:
– Будьте добры! Присылают записочку: дорогой Игорь, пожалуйста, возьмите сто рублей! Чистая работа! А Ванда где?
Ваня ответил испуганно:
– Не знаю.
7
На своей улице
– Куда ты пойдешь? – спросил Рыжиков, когда они подошли к остановке трамвая возле товарной станции.
Улица здесь была булыжная, изношенная, покрытая угольной пылью. Большое грузовое движение грохотало по ней. Из-под копыт и колес поднималось видимо-невидимо воробьев. У трамвайной остановки стояла очередь. У многих людей ботинки требовали чистки. Ваня не успел ответить: к нему подошел человек в форменной тужурке. Он добродушно кивнул к забору:
– Почистишь, что ли?
– Вам черной?
– Черной, а какой же? Вот спасибо, а то к начальству нужно, а ботинки…
Ваня присмотрелся к заборчику, там[91] сесть было не на чем. Подальше он увидел старое деревянное крыльцо.
– На ступеньках? Хорошо?
Человек, собирающийся к начальству, молча кивнул. Ваня побежал вперед, чтобы все приготовить. Когда клиент подошел, Ваня уже набирал мазь на одну из щеток…
– Э, нет, улыбнулся клиент, ты раньше пыль убери.
Ваня покраснел и приступил к работе. Рыжиков уселся повыше на том же крыльце и молча рассматривал улицу.
– Сколько тебе?
– Десять копеек.
– А сдача у тебя есть? С пятнадцати?
Ваня полез в карман. У него оказалось только четыре гривенника.
– Не рассчитаемся так. Ну, Бог с тобой, бери лишний пятак, ты парень, видно, не плохой.[92]
Ваня взял монету, улыбнулся.
– А я вам завтра почищу.
– Ишь ты какой? Ты думаешь, я у тебя каждый день буду красоту наводить?
Не успел клиент отойти, подошла девушка, попросила почистить туфли, потом – красноармеец. Красноармеец спросил:
– Сколько будет стоить, если вот сапоги?
Перед красноармейцем Ваня оробел. Он еще ни разу не чистил сапоги красноармейцам и не знал, сколько это стоит. Кроме того, почему-то ему стыдно было брать деньги с красноармейца. Ваня поперхнулся и произнес несмело:
– Де… десять копеек.
– Вот еще дурак, – прошептал Рыжиков, но красноармеец обрадовался, поставил ногу на подставку:
– Дешево берешь, малыш, дешево. У нас везде за сапоги двадцать копеек.
Ни тому, ни другому Ваня ничего не сказал. Он с большой охотой приступил к работе. Сначала смел пыль, потом основательно, долго намазывал сапог гуталином. Он забыл, правда, спросить: «Вам черной?» Работал он сильно, действовал глазами, бровями и даже языком. Быстро чистить двумя щетками он еще не умел, одна щетка вырвалась у него из рук и далеко отлетела. Рыжиков громко захохотал, но щетки не поднял. Ваня сам, кряхтя, поднялся и побежал за щеткой.
Красноармеец дал Ване гривенник и сказал:
– Спасибо тебе[93]. Дешево почистил, и блестит хорошо.
Он ушел, поглядывая на сапоги. У Вани заболели руки и спина, но было приятно, что красноармеец его поблагодарил. Опершись на локти, Ваня молча рассматривал улицу.
Дома на улице все были одинаковые, кирпичные, запыленные, двухэтажные. Между ними стояли короткие заборы, а в заборах ворота. Почти у всех ворот стояли скамейки, на скамейках сидели люди и грызли семечки. Ваня вспомнил, что завтра воскресенье. От этого стало как-то приятнее. По кирпичным тротуарам проходили люди по двое, по трое и разговаривали негромко.
Сзади открылась дверь, и скрипучий, неприятный голос спросил:
– А вам чего здесь нужно? Беспризорные?
Ваня вскочил и оглянулся. Лениво поднялся и Рыжиков. В открытых дверях стоял человек высокий, худой, с седыми усами:
– Беспризорные?
– Нет, не беспризорные.
– Чистильщик? Ага? А резиновые набойки у тебя есть?
В ящике у Вани было только две щетки и две банки черной мази. Ваня развел руками:
– Нет! Резиновых набоек нет!
– Хо! Чистильщик! Какой ты чистильщик! Ну, допустим! А этот чего?
Рыжиков недовольно отвернулся.
– Чего ты здесь? Ночи ожидаешь?
Рыжиков прохрипел еще более недовольно:
– Да никакой ночи… Вот… знакомого встретил.
– А… знакомого!
Старик запер дверь на ключ, спустился по ступенькам. Ткнул узловатым пальцем в направлении Вани:
– Этот, видно, трудящий. А ты – марш отсюда. Вижу, какой знакомый. Ты убирайся.
– Да я сейчас пойду. Что, и на улице нельзя остановиться? Ты, что ли, такие порядки выдумал?[94] – Рыжиков чувствовал свою юридическую правоту, поэтому обижался все больше и больше.
Старик усмехнулся:
– Плохие здесь порядки, а поэтому уходи, иди туда, где хорошие порядки. Я вот только в лавочку. Пока вернусь, чтоб тебя тут не было.
Он отправился по улице. Рыжиков проводил его обиженными глазами и, снова усаживаясь на крыльце, прогудел почти со слезами:
– Придирается! «Ночи ожидаешь»!
К ним подошел молодой человек и радостным голосом воскликнул:
– Какой прогресс! На нашей улице чистильщик! Да какой симпатичный! Здравствуй!
– Вам черной? – спросил Ваня.
– Черной! Ты всегда здесь будешь чистить?
Набирая мазь. Ваня серьезно повел плечами и сказал с небольшим затруднением:
– Да, я всегда здесь буду чистить.[95]
Этот клиент не спросил, сколько нужно платить, а без всяких разговоров протянул Ване пятнадцать копеек.
Ваня пропищал:
– Так сдачи нет.
– Ничего, ничего, я всегда буду платить тебе пятнадцать копеек. Мне только надо побыстрее.
Ваня опустил деньги в карман и снова начал рассматривать улицу. Приближался вечер, от этого на улице стало как-то уютнее и как будто чище. Ваню очень интересовал трамвай. Он много слышал об этой штуке, но никогда ее не видел, и теперь ему хотелось залезть в вагон и куда-нибудь поехать. Настроение у него было хорошее. Улица казалась своей, люди казались хорошими, а в душе разгоралась маленькая гордость: все проходят и видят, что на крыльце сидит Ваня и может почистить ботинки.
Рыжиков сказал:
– Ваня, знаешь что? Ты мне дай пятьдесят копеек, ладно[96]? А я тебе завтра отдам.
– А где ты завтра возьмешь?
– Чего это?
– Где ты возьмешь пятьдесят копеек?
– Это я уже знаю, где возьму. Надо пойти пошамать.
Ваня вдруг почувствовал страшный голод. Еще утром они съели на платформе остатки вчерашнего ужина.
– Пятьдесят копеек? А у меня есть сколько? У меня есть девяносто копеек. А, я и забыл про те деньги!
– Какие «те»?
– А мне Игорь дал… Только это… бабушкины.
Вася развернул бумажку, посмотрел на нее грустно и спрятал обратно. – А теперь его повели в тюрьму.
– Так дай пятьдесят копеек. Видал, сколько у тебя денег!
– Те нельзя тратить, – сказал Ваня и дал ему сорок пять копеек, поделив пополам имевшуюся наличность[97].
Рыжиков взял деньги:
– А ночевать… я приду.
