Только демон ночью (Часть 2) - Леонид Левин

Не имело смысла продолжать дискуссию. Отвернулся к иллюминатору и раскрыл книжку. Когда по проходу проходила стюардесса, мой сосед поднялся и что-то нашептал ей на ухо. Девушка так же негромко ответила. Сержант поднялся, подхватил дипломат и убрался в хвост самолета. До самой посадки его не видел и не слышал. Только на земле, садясь в желтый аэродромный Икарус заметил золотозубого суетящимся возле багажного отсека, улыбающегося золотым ртом, разговаривающего с одетыми в кожаные пиджаки, свитера и голубые фирменные джинсы вальяжными парнями, никак не похожими на убитых горем родственников. Вместе они рассматривали казенного вида бумаги, придавливая их толстыми пальцами, с массивными золотыми перстнями к крышке стоящего на багажной тележке стандартного армейского гроба. Во всей этой компании имелось нечто общее, невыразимо противное, мерзкое, гадостное. - Кооперативная служба ритуальных услуг, - вздохнула перехватив мой взгляд стоящая рядом женщина в аэрофлотовской форме, сопровождающая автобус, присосались и к афганской войне. На всем деньги делают, сволочи ненасытные. Теперь они его вроде как подготовят. Но только, что да как сделают - неизвестно, а денежки свои сполна возьмут. - Она опять вздохнула, поежилась, засунула руки в карманы форменной синей шинели, переступила с ноги на ногу, притопнула подошвами коротких сапожек. Я спросил известно ли ей, что с отчимом, назвал фамилию. Женщина подняла на меня удивленные глаза, помолчала и сообщила, - Говорят болеет он сильно, а подробности нам не известны. То дело начальства. - Безразлично пожала плечами и снова зябко поежилась кутаясь в свою одежку. По салону автобуса действительно гулял холодный ветерок. В Ташкенте нас провожала теплая, ласковая, в полном разгаре, весна, а в Харькове на лужицах еще лежал хрупкий тоненький ледок и резвый аэродромный холодок пробирал до костей. Я вспомнил о своем верном спутнике - плаще. Покопался в портфеле, достал его, встряхнул и одел. Автобус все стоял у самолета, не торопясь провезти пассажиров ту пару сотен метров, что отделяли стоянку от здания. Народ начал шуметь. Люди просили открыть двери, что бы пройти пешком. - Не положено, - Хриплым казеным голосом заявила сопровождающая, - сейчас поедем. В богажном отделении народу полно с предыдущего рейся, а холод там сильнее чем здесь. Стенок то нет, сетка. Сейчас тронемся. Действительно, забубнила висящая на шее дежурной рация и автобус неторопливо завершил короткий рейс до багажного отделения. Жизнь не научила меня искусству упаковки багажа. Так уж получалось, что всегда находился в дороге налегке, последнее время с портфелем, в котором умещались хорошо подобранные, привычные вещи. Электробритва, кожанный потертый нессесер с умывальными причиндалами и одеколоном, немного бельишка, пара чистых рубашек, блокнот, книга да неизменный, пусть давно не модный плащ, сложенный в пакет. Семьей до сих пор не обзавелся. Подарки родителям умещались обычно в том же портфеле, или в пакете. Не стал исключением и этот мой прилет в Харьков. Обойдя толпившийся у стойки народ, прошел через багажное отделение и оказался на площади. На остановках автобусов и троллейбусов стояли очереди замерзших, нахохлившихся людей. За время, проведенное на войне я изрядно подзабыл повседневный городской быт. Впрочем и раньше не особо вдавался в житейские подробности. Потому очереди показались настолько унизительными, мрачными, что не возникло малейшего желания присоединиться к топчущимся в затылок друг дружке людям. На стоянке такси картина оказалась ничуть не лучше, можно даже сказать хуже. Люди имелись, а вот такси отсутствовали. На самом краю площади теснились частные Волги и Жигули. Из одних высаживались улетающие, другие вбирали в себя оживленно общающихся встречаюших и прибывших. Подошел поближе и остановился наблюдая за подъезжающими частниками. Подскочили желтоватые, запыленные Жигули, водитель, средних лет русоволосый мужчина в голубоватом, с абстрактными рисунками пиджаке, вполне естественном в аэропорту Буржэ, но абсолютно не вписывающемся в повседневную суету Харьковского аэровокзала, высадил пассажиров, помог им вынуть из багажника чемоданы, пожал руки, попрощался. Провожать не пошел, а стал поочередно простукивать ногой скаты, покачивая сокрушенно головой. Я подошел к нему. - До Неотложки на Павловом Поле довезете? - Садитесь. Багаж есть? - Багажа нет. Поехали. Машина обогнула площадь и выскочила на аллею, ведущую к Московскому Проспекту. Я хорошо знал эту дорогу. Не один раз ездил с отчимом на его любимице - двадцатьчетвертой Волге, всегда ухоженной, вылизанной, отрегулированной и обслуженной согласно всем техническим рекомендациям. Батя никогда не гнал машину, не газовал - берег двигатель. Мотор машины сберег, а вот за своим не уследил. Раньше мама следила за его питанием, ругала за лишнюю выкуренную сигарету. Теперь, предоставленный самому себе, он быстро состарился и сдал. - С южных краев? - Спросил водитель. - Оттуда. - По загару видно. Не курортный загар. Из Афганистана? - Заметно? - Для кого как. Мне заметно. Выпускники мои туда частенько попадают. Те кто возвращается, часто приходят навестить. У людей оттуда имеется что-то общее. В глазах, поведении, в загаре, осанке... трудно сформулировать, нечто неуловимое, отличающее от нас. Делающее неординарными, выделяющимися из общей массы. - Преподаете? - Да. Он не стал уточнять где и что преподает, а я не стал настаивать. Случайные знакомые. Его право. - Прямо с самолета в неотложку... Видимо ваш товарищ попал в беду? - Отец. Сердце прихватило. Ветеран, всю войну на Севере пролетал. - Да. Дела. Понимаю, что оттуда так просто не отпускают. - В общем-то вы правы, но в моем случае, особых проблем не было. Неотгулянного отпуска вагон и маленькая тележка. Два срока считай просидел. Отпустили без лишних вопросов. Да и обратно возвращаться, кроме Афгана, некуда. Рапорт подал еще на один срок. Удовлетворили. - Вы знаете, я также как и Вы за границей два срока отработал, неожиданно признался водитель, повернув ко мне осветившееся очень светлой улыбкой, открытое, располагающее к себе лицо. - Правда в Африке. Врачом. Долгих четыре года. Вдвоем с женой. Она тоже врач. Очень хороший детский врач. Конечно Мали не Афганистан, но, знаете, без детей пришлось очень тяжело. Теперь преподаю в мединституте и работаю в той больнице куда Вы направляетесь. Если не возражаете, могу пройти с Вами. Может чем-то смогу оказаться полезен. Зовут, Василий Александрович, - представился водитель. Я назвал ему свое имя, рассказал немного о себе. Выяснилось, что живем мы сравнительно недалеко друг от друга, в противоположных концах вытянувшейся на квартал девятиэтажки с нелепыми желтыми балконами. Под неспешный разговор машина проскочила по прямому словно стрела проспекту новый жилой массив, покрутилась среди одноэтажных домишек бывшей пригородней деревни, выскочила на длинный змеящийся по склону холма подъем возле городского парка, прошла небольшой кусок шоссе под огромными старыми деревьями, свернула на дамбу перегородившую огромный начинающий зеленеть овраг несостоявшегося рукотворного моря и выскочила к длинющему серому забору, ограждающему территорию медицинского комплекса. Василий Александрович запарковал жигуленка возле одного из многоэтажных бетонных зданий, сияющих на солнце длинными рядами окон. - Вероятнее всего Ваш батюшка в нашем корпусе. Правда мое отделение, хирургическое, расположено на несколько этажей выше кардиологии. Ничего, разберемся. Прошу. В вестибюле толпились больные и пришедшие их навестить близкие, бегали дети, с деловым видом сновали врачи и санитарки в белых халатах. Милиционер за стойкой решительно преграждал дорогу всем желающим проникнуть в глубь больничного здания. Следом за моим провожатым мы прошли совсем в другом направлении и попали через неприметную боковую дверь в приемное отделение. В нос шибанул специфический запах, знакомый мне по афганским госпиталям, санитарки везли на каталках стонущих людей, вдоль стен сидели измученные болью пациенты, доставленные сменяющими один другого на подъездной рампе, белыми рафиками с красными крестами на бортах. Спешащие люди в белых халатах на ходу кивали Василию Александровичу, бросали короткое приветствие, пожимали руки или остановившись на несколько мгновений обменивались некоей медицинской, непонятной непосвященному информацией. Поворачивались, кивали и мчались дальше вдоль длинного коридора, подчиненные жесткому ритму, задаваемому напряженной атмосферой главного рапределительного пункта центральной больницы огромного города. Мы поднялись на служебном лифте в хирургическое отделение и прошли в небольшой кабинет. Василий Александрович достал из стенной ниши два белоснежных отглаженных халата и такие же шапочки. Переоделись и вышли в коридор. В хирургическом отделении оказалось на удивление чисто, тепло и уютно. Вдоль стен стояли стулья и диванчики. В холлах - тумбочки с телевизорами, журнальные столики с газетами. Судя по тому как улыбались встречные больные и медики моего нового знакомого здесь любили и уважали. К нам подскочил моложавый высокий человек в халате, со стетоскопом на груди. - Что-то случилось, Вася? Почему здесь? Ведь ты взял отпуск... - Не волнуйся, Игорь. Все в порядке. Соседу нужно помочь с отцом. Лежит в кардиологии.... Потом поговорим. Василий Александрович взял меня под руку. Спустившись на лифте мы попали в совсем иной мир. Здесь стояла тишина и лица людей поражали озабоченностью и замкнутостью. В коридоре стало заметно прохладнее, стулья стояли реже, телевизоры не работали, стены в свете запыленных лампочек отсвечивали тусклой серой краской. - Посидите здесь. Я сначала выясню где лежит Ваш отец и каково его самочувствие. Не волнуйтесь. - Василий Алесандрович улыбнулся мне и исчез в одной из дверей по левую сторону коридора. Прошло пятнадцать, двадцать минут, полчаса. Ожидание затягиваось и не предвещало ничего хорошего. Чтобы согреться я начал прохаживаться вдоль коридора, наблюдая окружающую жизнь. Медленно, через силу шаркая разбитыми тапочками, проползали по коридору закутанные в байковые халаты пожилые, а то и совсем старенькие мужчины и женщины, мрачно и безнадежно глядя прямо перед собой . Мужчин правда наблюдалось больше и это навевало неприятные ассоциации. Врачебный персонал встречался редко. В основном сестры, нянечки. Иногда прошмыгивала, нарушая общую тусклую атмосферу отделения веселая пестрая компания студентов-медиков. В основном девушек, тут парней оказывалось значительно меньше. Наконец, когда я уже отчаялся ждать, появился Василий Александрович с еще одним врачом, розовощеким толстяком одетым под халатом в толстый мохеровый свитер. - Это лечащий врач вашего отца, Станислав Сергеевич. Он вас проинформирует о его состоянии. Я представился, подал толстяку руку и мы обменялись рукопожатиями. В отличии от теплой и крепкой ладони Василия Александровича, ладошка лечащего врача оказалась мягкой, холодной и какой-то вялой. - Ну, что Вам сказать, мой дорогой, - начал он, - доставили больного к нам уже с инфарктом, в запущенном состоянии, видимо Ваш отец не обращал внимание на свое здоровье. - Никогда, на сколько помню, на сердце не жаловался. Случались у него проблемы с суставами - результат переохлаждения во время вынужденной посадки на заполярном острове, когда пришлось много часов идти пешком по глубокому снегу. Ныли они на погоду, побаливали, а вот с сердцем никогда проблем не возникало. - Возможно, он не придавал этому значения, перемогал, переносил на ногах. Особенно в последнее время. Сбивал боль валидолом, нитроглицерином. У него имелись таблетки. Впрочем, теперь это не важно. Состояние тяжелое, но мы делаем все возможное. Все, что в наших силах. - Он скользнул взглядом по видневшейся из под отворота халата форме, орденской колодке. - Жаль конечно, что Василий Александрович сразу не сообщил о Вас, мы бы проявили индивидуальный подход. Но я сейчас же распоряжусь. - Отец - полковник морской авиации, ветеран войны, орденоносец. Работник аэропорта. Разве этого недостаточно? - Ну откуда же мы знали? - Развел коротенькими ручками толстяк. Сам-то он ничего не сообщил, не потребовал. - Из аэропорта тоже не позвонили, не подсуетились. А ведь уже столько дней прошло. Врач провел нас в палату где на железных койках, закутанные в байковые казенные одеяла лежали пациенты-сердечники. Всего в комнате стояло восемь коек, по четыре у каждой стены. Отец лежал у окна. Сквозь щель в неплотно пригнанной раме, сквозь оставленные строителями незаделанные просветы между фрамугой и стеной нещадно тянуло холодным стылым воздухом. Отец лежал с закрытыми глазами, тяжело с хрипотцой дыша. Спал. На тумбочке возле изголовья лежали какие-то бумажки, таблетки, стакан с водой. У изголовья стояла капельница мерно пропускающая очередную порцию лекарства в трубку, связанную с веной руки, безвольно лежащей поверх одеяла. Я потрогал многосекционную батарею - она оказалась довольно теплой. - Топят, топят, - Поспешил заверить лечащий врач. С этим у нас строго. - Что же у тебя в отделении так холодно? Вы же их всех попростуживаете? спросил Василий Александрович. - Ну причем здесь я? - Удивился толстяк. - Я здесь человек временный. Тем более кто я? Только дежурный врач, прикомандированный. Штат еще не укомплектован. Один зав ушел, нового еще не назначили. Санитарок не хватает, нянечек - тоже. У медсестер - дел по горло. Времени не хватает, на то чтобы окна заклеивать. Строители обещали прийти и доделать, да все задерживаются. - Новый корпус, - объяснил мне Василий Александрович. - Считается, что они сдали, а мы - приняли. - Ну в Вашем отделении совсем по другому. - Так получилось. Стабильный коллектив. Коллеги - многие преподают в мединституте. ... Идемте, пока отец спит, мы возьмем бумажную ленту, клей и заклеим для начала окна. В кабинете Василия Александровича я попросил разрешения позвонить по телефону. - Конечно, о чем разговор. Звоните сколько необходимо. Располагайтесь. Тем более, что я пойду к старшей медсестре за всем необходимыми материалами. Жаль, что поздно спохватились. - Он вышел и плотно прикрыл за собой дверь. Порывшись в записной книжке я нашел телефоны аэропорта. Подумал немного и позвонил в профком. Трубку подняла женщина. Вкратце сообщил обстоятельства, связанные с болезнью отца, свое возмущение безразличием коллектива и профкома к одному из своих сотрудников. - Да ладно, вам, - огрызнулась в ответ дама. - Сами хороши. Когда еще Ваш отец заболел, а только теперь вспомнили. Мы-то здесь причем? Звонил он, что приболел, мол. Так такое с ним последнее время часто случалось. Что, по каждому разу делегацию отправлять? Вообще, старикам надо дома сидеть, а не работать до упора. Особенно тем, кто хорошую пенсию имеет. - зло добавила она, - Все им мало. Ладно, я доложу, разберемся. Не прощаясь, оставшаяся безымянной профдама, повесила трубку, а я остался стоять словно оглоушенный. Не знал как реагировать на неведомое доселе хамство. Да, многое изменилось за время моего отсутствия в Датском королевстве. Мы вернулись в палату отчима с клеем, ватой и тугими рулончиками специальной плотной бумаги. Вдвоем заклеили окна сначала в этой палате, а затем в более уютной, четырехместной, в которую больного перевели после неожиданно быстрого ответного звонка из профкома главврачу больницы. Это как раз объяснимо, летать самолетами без головной боли о билетах все любят. Когда отец проснулся, в полате уже стало довольно тепло, больные немного ожили, начали высовывать носы из под наваленных на кровати одеял, благодарить за заботу. Сначала замерзшие страдальцы приняли Василия Александровича за нового лечащего врача и навалились с вопросами, претензиями и просьбами, но поняв свою ошибку только горестно вздыхали, замыкаясь в привычном одиночестве. Увидев меня, отчим приподнял над одеялом исхудалую с обвисшей дряблой кожей руку, но сил не хватило и рука вновь опустилась. Я пододвинулся ближе, взял эту еще недавно полную жизни, сильную, ловкую, умелую в любом деле руку в свою, сжал, попытался отогреть. - Как ты, отец? - Нормально... Не волнуйся... Я ждал тебя... - Он говорил с перерывами, с натугой. - Даже курить бросил... - попытался грустно пошутить над своим состоянием. - Слава Богу, ты приехал. Расскажи о себе, - попросил тихим голосом.