Свет во мраке - Владимир Беляев

Казалось бы, «задание» выполнено. Но для «очистки совести» гестаповец, покидая чердак, швыряет в самый дальний его угол бутылку с зажигательной смесью. Пока он спускается вниз, пламя охватывает стропила и выгоняет на крышу ещё одного «нелегального». Это мальчик лет девяти в цветастой рубахе, видимо, сшитой ему матерью из нижней наволочки.

Но и здесь, под открытым небом, для него нет спасения. Огонь лижет кровельное железо изнутри. Багровые языки пламени вырываются из слуховых окон. Мальчик взбирается на брандмауэр. Совсем низко над ним, в молочном январском небе, проплывают чёрные галки. Они испуганно каркают: сколько лет они вьют гнёзда в этих трубах, никогда ещё не видели птицы такого зрелища. Мальчик стоит там в одной рубашке, босой, боясь глядеть вниз. Он ласкает глазами проплывающих ворон и галок — ему кажется по их сочувственному карканью, что они одни остались его друзьями в этом ужасном мире. Сколько бы он дал, чтобы, как в детской сказке, подхватили они его и унесли с собой, хоть в снежные, безлюдные поля, хоть в пустыню, но туда, где нет законов гетто.

Мальчика хорошо видят снизу те гестаповцы, что подожгли дом, и среди них самый главный поджигатель — рыжий, дородный детина в очках, брезгливо вытирающий горстью снега изогнутую рукоять своей палки, которой он сбивал «нелегальных». Гестаповцы и стоящие на почтительном отдалении полицаи хохочут внизу, поодаль пожарища.

Cвиваясь, летят вниз малиновые листы кровельного железа. Пламя накаляет и брандмауэр. Мальчику уже невмоготу стоять наверху. Он пляшет от боли на раскалённых камнях, обжигающих его подошвы, он кричит от невыносимого страдания. И вот, наконец, внизу щёлкает спасительный выстрел. Гестаповцы похлопывают по плечу меткого стрелка. Подстреленный мальчик летит спиною в огонь.

Страшное имя — Гжимек

С этого дня уже не было в гетто ни одной минуты покоя. Особенно после того, как в акцию на «нелегальныx» пулей неизвестного мстителя был убит заместитель Силлера унтерштурмфюрер Мансфельд. Стреляли в него из дома, объятого огнём.

Горящий дом был немедленно оцеплен. К месту убийства приехал Бено Паппе с Отто Вурмом. Они пошептались друг с другом, допрашивали Вепке, но тот недоуменно пожимал плечами и не мог им ответить ничего определённого. По-видимому, человек, стрелявший в Мансфельда, погиб в огне.

В отместку за этот выстрел гестапо немедленно ликвидировало заключённых тюрем северного района по улице Вербицкого, 41, и по улице Вайсенгофа.

И вот, наконец, наступило 19 февраля 1943 года.

Что же сулит приезд Гжимека? Слава о нём уже давно разносится по многим лагерям дистрикта Галиция. Кригер знает, что Гжимек был последним комендантом Ляцкого лагеря поблизости Золочева. Сам рейхсфюрер Гиммлер посетил накануне «ликвидации» лагерь в Ляцке и распорядился: «Оставить здесь пустое место!» Иосиф Гжимек выполнил приказ высокого начальства. Он уехал из Ляцка со своей любовницей Валли Эльгенбрехт, с кучером и помощниками. Позади остались дымящиеся развалины бараков, кровь, горы трупов в песчаных карьерах и ни одного живого заключённого.

Подобным же образом Гжимек «ликвидировал» им же самим созданное «образцово-показательное» гетто в Раве-Русской.

Гжимеку отвели было квартиру в особом привилегированном квартале СС по улице Болеслава Храброго, но комендант гетто пожелал поселиться ближе к своим узникам. Мигом для него освободили выстроенную незадолго перед войной трёхэтажную виллу по Замарстыновской. Более ста узников гетто — лучших ремесленников города — три дня и три ночи готовили особняк для «короля». Одни циклевали полы, другие красили сверху донизу масляными красками стены, третьи вставляли новые оконные рамы со стёклами, полировали перила на лестницах. Всё делалось наново — даже жирандоли и те купили на средства, отобранные еврейской милицией у обречённых.

Один прожектор с балкона виллы Гжимека был направлен на Высокий Замок и на те улицы, где жили «арийцы». Два прожектора из спальни «короля» смотрели внутрь гетто. Днём и ночью из своих окон Гжимек и его любовница Валли Эльбенбрехт — приземистая блондинка с пистолетом на поясе — могли наблюдать, что творится в их владениях.

Стоило Гжимеку заметить какой-нибудь непорядок в гетто — он, не выходя из виллы, стрелял из окна в «нарушителей» из автомата.

Оставшихся в живых врачей, медицинских сестёр и ремесленников он с первого же дня своего приезда послал подметать улицы. 20 февраля Гжимек пошёл на площадь проводить перекличку и заметил на своём пути кучку мусора — её не успел убрать один из дворников. Гжимек тут же перед всеми расстрелял дворника. После этого случая люди заметали улицы, дворы, лестницы шапками, руками, метёлочками из гусиных перьев. Малейшая бумажка, окурок, найденные Гжимеком, влекли прежде всего наказание дворника. Он, если и оставался в живых, должен был вешать себе на грудь доску с надписью: «Бай мир ист шмутциг» — «У меня грязно». Заметит Гжимек у кого-либо грязное, не протёртое окно — швырнёт туда камнем. А если уже такое грязное окно обнаружено в партере или на первом этаже — снимет автомат и ударит по стеклу прикладом «Орднунг мус зайн!» — «Должен быть порядок!» — повторяет он каждый раз на поверках одну и ту же фразу.

Однажды, собрав по тревоге последние 16 тысяч узников гетто на площадь, Гжимек сказал: «Я здесь король и должен иметь своего генерала!» Он осматривает своих приближённых, и взгляд его падает на коменданта еврейской милиции Руперта. Еврей из Судетов, неизвестно какими путями попавший во Львов, Руперт к этому времени уже зарекомендовал себя как верный «поставщик двора его императорского величества». Ежедневно он обирал жителей гетто и на их последние гроши таскал в виллу Гжимека водку, шоколад, сардинки.

— Вот, Руперт, ты будешь моим генералом! — заявил Гжимек. И, готовый служить своему хозяину до последнего, Руперт поспешно снял свою форменную фуражку с малиновыми кантами. Отныне, когда Гжимек отсутствовал в гетто, он сам, его «генерал», наказывал виновных в нарушении порядка.

— «Орднунг мус зайн!» На всех перекрёстках ведётся показная, придуманная исключительно для усыпления бдительности борьба за чистоту и порядок. Она внушает кое-кому из евреев мысль, авось и в самом деле Гжимек и компания хотят искоренить сыпной тиф, сделать образцовыми северные кварталы города и сохранить жизнь последним евреям Львова, наиболее «порядочным», наиболее трудолюбивым и, как им кажется, полезным для рейха…

14 марта 1943 года способный инженер-конструктор еврей Конторский, которого гитлеровцы принудили работать шофёром в особом лагере СС возле улиц Чвартаков и Болеслава Храброго, не выдержав всех издевательств, убивает из револьвера унтерштурмфюрера СС Кайля. Конторский не только карает палача, Он благополучно прорывается на машине «Оппель-адмирал» в леса Перемышлянщины, к партизанам.