Свечи сгорают дотла - Шандор Мараи

— И с вином не ошибись, — тихо продолжил генерал с таким заговорщическим видом, что няня невольно шагнула ближе и доверительно наклонила голову, как пристало служанке и одновременно члену семьи, чтобы лучше расслышать слова. — Принеси поммар восемьдесят шестого года. И шабли к рыбе. А еще шампанского от Мумма, такую большую бутылку, помнишь?

— Да. — Няня задумалась. — Из него только сухое осталось. Кристина-то полусладкое пила.

— Один глоток, — заметил генерал. — Всегда один глоток к пирожному. Шампанское она не любила.

— Что тебе от этого человека нужно? — спросила няня.

— Правда, — ответил генерал.

— Ты прекрасно знаешь правду.

— Не знаю. — Генерал повысил голос, не обращал внимания на то, что лакей и горничная, услышав его, перестали расставлять цветы и подняли головы, но тут хе машинально опустили глаза и снова занялись своим делом. — Приду-то я как раз и не знаю.

— Но знаешь факты, — резко, с напором произнесла няня. — Факты — еще не правда, — возразил генерал. — Факты — лишь часть правды. Кристина и сама ее не знала. Может, Конрад знал. Вот теперь у него и выпытаю, — спокойно сообщил он.

— Что? — переспросила няня.

— Правду, — отрезал генерал. И замолчал.

Когда лакей и горничная вышли из вестибюля, а генерал с няней наверху остались вдвоем, Нини тоже оперлась рядом с Хенриком на перила и они оба принялись словно бы разглядывать вид с вершины горы. Обернувшись в сторону комнаты, где когда-то перед камином сидели трое, няня произнесла:

— Я должна кое-что тебе сказать. Умирая, Кристина звала тебя.

— Знаю, я был здесь.

— Ты был здесь и в то же время не был. Ты был так далеко, точно уехал куда-то. Ты был в комнате, а она умирала. Ближе к утру я осталась с ней одна. Тогда-то она тебя и позвала.

Я тебе для того это говорю, чтоб ты знал, сегодня вечером.

Генерал молчал.

— Думаю, сейчас приедет, — промолвил он и выпрямился. — Смотри за вином и за всем остальным, Нини.

Со стороны входа послышались скрип гравия ведущей к дому дороги и громыхание колес ландо. Генерал прислонил трость к перилам и пошел к гостю вниз по ступеням без палки. На верхней ступеньке он на минуту замер:

— Свечи. Помнишь?.. Голубые настольные свечи. Они еще остались? Зажгите их к ужину, пусть горят.

— Этого не помню, — сказала няня.

— А я помню, — упрямо произнес генерал.

Держась прямо в своем черном костюме, он торжественно и медленно, как положено старому человеку, спустился вниз. Дверь вестибюля распахнулась, и в большом проеме застекленной двери вслед за лакеем появился старик.

— Видишь, я приехал еще раз, — тихо сказал гость.

— Я в этом никогда не сомневался, — ответил генерал так же тихо и улыбнулся.

Мужчины с исключительной вежливостью пожали друг другу руки.

10

Старики подошли к камину и в сверкающем холодном свете лампы настенного светильника, подслеповато моргая, внимательно и понимающе оглядели друг друга.

Конрад был старше генерала на пару месяцев: весной ему пошел семьдесят третий год. Мужчины разглядывали друг друга с таким знанием дела, с каким лишь старики умеют почувствовать симптомы телесного угасания: очень внимательно, исследуя суть, последние признаки изменений, ища в лице, осанке остатки жизненной силы.

— Нет, — Конрад был серьезен, — человек не молодеет.

Но каждый с ревнивым и в то же время радостным удивлением почувствовал, что визави выдержал строгий экзамен: сорок один год, дистанция времени, период, когда оба не виделись и при этом каждый день, каждый час знали о существовании друг друга, на них не подействовал. «Выдюжили», — подумал генерал. А гость с особым удовольствием, в котором смешались разочарование и безумная радость от того, что экзамен пройден, — разочарование от того, что Хенрик стоял перед ним свежий и здоровый, и радость, что смог вернуться сюда живой и в силе, — думал: «Он ждал меня, потому так и бодр».

Оба в эти минуты почувствовали, что ожидание последние десятилетия придавало им сил жить. Так бывает, когда человек всю жизнь оттачивает одно-единственное умение. Конрад знал, что должен сюда вернуться, а генерал знал, что эта минута однажды наступит. Ради этого они и жили.

Конрад и теперь, как в детстве, был бледен, по нему было видно, что он по-прежнему живет взаперти и избегает прогулок. Он тоже был одет в черное, но одежда отличалась особой элегантностью. Похоже, не бедствует, подумал генерал. Старики несколько минут молча смотрели друг на друга.

Затем лакей принес вермут и палинку.

— Откуда приехал? — спросил генерал.

— Из Лондона.

— Ты там живешь?

— Неподалеку. У меня небольшой дом в пригороде Лондона. Когда вернулся из тропиков, обосновался там.

— Где был в тропиках?..

— В Сингапуре. — Конрад поднял бледную руку и неуверенно обозначил в воздухе какую-то точку, словно отметил в космосе место, где когда-то жил. — Но это только в последние годы. До этого я был в глубине полуострова, среди малайцев.

— Говорят, — генерал высоко поднял рюмку с вермутом, приветствуя гостя, — тропики выматывают и старят.

— Страшное дело, — подтвердил Конрад. — Десять лет жизни забирают.

— Но по тебе не скажешь. Добро пожаловать!

Старики опорожнили рюмки и сели.

— Правда? — спросил гость, опускаясь в кресло у камина — в то, что стояло под часами. Генерал внимательно следил за его движениями. Теперь, когда прежний друг занял место в кресле — ровно там, где сидел сорок один год назад, словно не мог противиться чарам замка, — Хенрик облегченно моргнул. Он ощущал себя охотником, увидевшим наконец, как дичь попала в ловушку, ловушку, которую до того осторожно избегала. Теперь всё и все были на своих местах.

— Тропики ужасны, — повторил Конрад. — Наш брат не выносит. Изнашиваются органы, сгорают ткани. Что-то эти тропики в человеке убивают.

— Ты отправился туда затем, чтобы что-то в себе убить? — как бы между прочим, без нажима поинтересовался генерал.

Он спросил это вежливым светским тоном. И сам тоже сел напротив камина в старое кресло, которое в