Четыре жизни. 3. Производственник - Эрвин Полле

Томск. 16.10.1981 г. ЦЗЛ ТНХК. В центре Альбино Ребонато, итальянский специалист экстра-класса.

Чаепитие с участниками конкурса лаборантов.

Взял за правило проводить лично неожиданные проверки ночных смен. Рядовой, не совсем типичный, пример (11.10.1982 г.).

На «Жигулях» заместителя, своего авто у меня ещё не было, в 4:30 подъехали к начальнику смены ЦЗЛ.

— Как дела?

— Всё в порядке, отсутствующих нет, смена работает!

Поехали по периферийным лабораториям.

Канализационно-очистные сооружения в непрерывном режиме принимают городские стоки Томска, смешивают с производственными жидкими отходами, очищают и сливают в реку Томь. Важнейший объект!

Ворота раскрыты, охраны нет. Вообще нет признаков человеческой жизни. Проехали на территорию. Производственные корпуса открыты, людей нет. Заходим в двухэтажный административный корпус, где несколько комнат на 1-м этаже отведено лаборатории. Длинный пустой коридор, часть дверей открыта, часть закрыта. Слышим, в одной из комнат разрывается телефон (начальник смены ЦЗЛ пытается предупредить о проверке). Стучу в закрытую изнутри дверь, громче и громче, ладонью, затем кулаком. Наконец, раздаётся сонный голос.

— Кто?

— Марачковская, откройте, это Полле!

— Какая Поля?

Две лаборантки и две цеховые аппаратчицы устроились на полу, подстелив телогрейки, и крепко спали при включённых электроприборах с открытой спиралью, в аппарате Сокслета что-то экстрагировалось диэтиловым эфиром (химики понимают опасность работы с этим легковоспламеняющимся растворителем). В тот момент было не до смеха. Девушкам, надо полагать, тоже.

Несколько лаборантов вообще не удалось обнаружить — «ушли за пробами». Последовали резкие внутренние разборки по всем частям ЦЗЛ с полным набором дисциплинарных и материальных взысканий.

Томск. 1981 г. Часть панорамы канализационно-очистных сооружений комбината.

Через два десятка лет, на одном из юбилеев ТНХК, 5 солидных матрон, лаборантов того первого набора с фужерами в руках увлажнили мои глаза благодарностью за то, что когда-то жёстко приучал их к дисциплине и соблюдению техники безопасности. И действительно, ни одной производственной травмы в подконтрольных подразделениях за почти 21 год работы на ТНХК. Или просто повезло? Бог помог? Как минимум, в одном случае, без Бога не обошлось.

Лето 1982 г., воскресенье, очень жарко. Звонок диспетчера: в ЦЗЛ взрыв. Лабзовский (заместитель) дома, грузимся на его машину, через 30 минут около лабораторного корпуса. На месте один из руководителей газоспасателей С.В.Орлов. Что произошло? На 6-ом этаже в комнате подготовки образцов находился стандартный 20-литровый бытовой баллон для пропана, наполненный пропиленом. Под действием солнечных лучей перегрелся, распустился по шву с мощным взрывом. Вылетели стёкла, двери, баллон под действием реактивной струи носился по лаборатории, наделал много разрушений внутри комнаты. О силе взрыва свидетельствовали и приведённые в негодное состояние батареи отопления. Какое счастье, что в лаборатории никого не было! До сих пор не по себе от понимания, что могло произойти. Договорились с Орловым и диспетчером не фиксировать ЧП, никто из руководителей на ТНХК ничего не узнал. Меры, исключающие повторение случившегося, были приняты немедленно.

С техникой безопасности связана и деликатная тема психического здоровья. Удивительно, но на ТНХК никогда не был налажен контроль психики при оформлении на работу и плановых медосмотрах. Псевдогуманность, проявляемая медиками на ТНХК может привести к крупным трагедиям. Химический комбинат — не место для реабилитации хронических психиатрических больных. Два примера, фамилии опускаю.

Как-то во время монтажа лабораторного оборудования недавно устроившийся механик ЦЗЛ (приехал из Саратова, показывал мне два диплома о высшем образовании) при переноске тяжеленной плиты внезапно опустил руки и отошёл в сторону. Счастливый случай, никто из трёх соучастников не получил тяжёлую травму. На следующий день я организовал его доставку в психбольницу, после принудительного осмотра выяснилось, что он уже лечился, имеет наследственное заболевание, немедленно помещён в стационар. Не один раз беседовал с лечащим врачом, ребята ЦЗЛ носили ему передачи, механик постоянно твердил, что это Полле его спрятал в психбольницу. Во время перестройки его переправили по месту прежнего лечения, в Саратов.

Другой случай оказался сложней. Здесь я вынужден был письменно обратиться к главврачу психдиспансера через голову «родной» медсанчасти с просьбой обследовать начальника смены ЦЗЛ. Речь шла о химике-технологе, принятом по протекции вышестоящего начальства и работавшем в ЦЗЛ несколько лет. Отклонения, явно отражающиеся на трудовой деятельности видны коллективу невооружённым глазом. Ясно, человек не должен работать на опасном химическом производстве, но потребовалось не менее двух лет для реализации очевидности. Встретился с матерью сотрудника, доцентом политехнического университета, понял, моё появление не является неожиданным. Пытался объяснить, что изменение места работы в интересах её сына. Понимания не нашёл. Пришлось провести принудительное обследование, он исчез с ТНХК с проклятиями в мой адрес. Через некоторое время химик-технолог стал появляться на комбинате в качестве инспектора охраны природы.

Ещё одна типичная проблема.

Рядовая утренняя оперативка в моём кабинете. Отчитываются, ставят вопросы начальники секторов и заведующие лабораториями. Начальник сектора физико-механических испытаний полимеров В.Ю.Рыков докладывает:

— За сутки сделано то-то и то-то. На работе отсутствует Л.А.Герун.

— Почему?

— Собака съела пропуск.

— ???

Через минуту общий хохот. Сначала смеялись над самим фактом, затем с сочувствием над Рыковым, потерявшим надолго штатные «рабочие руки».

Герун из группы, которую я лично набирал из числа абитуриентов, не поступивших на химико-технологический факультет политехнического института, год обучали по специальным программам в строительном училище. Среди множества проблем с созданием устойчивых коллективов из молодых женщин, высокой естественной текучки (замужество, декретный отпуск…) существовала и специфическая для областного центра.

Дело в том, что Герун проживала в закрытом городе Томск-7. Производство атомного оружия на подъёме, городская власть чинила всяческие препятствия утечкам рабочей силы. На ТНХК обком партии спустил устную команду: «почтовских» на работу не брать. Они все обеспечены жильём, а мне даже места в общежитии для лаборантов не всегда удавалось пробить. Вынужден был «партизанить» под прикрытием дирекции комбината (вызывать квалифицированных лаборантов с родственных предприятий — непозволительная роскошь для минхимпрома), процентов 30 штата центральной лаборатории составляли жительницы Томска-7 (о мужчинах не могло быть и речи).