Первая страсть - Анри де Ренье

В продолжение недель своего выздоровления г-жа Моваль, которую утомляли эти заботы о будущем, соединяла с ними воспоминания о своей прошлой жизни. Ей казалось, что целая часть этой жизни только что закончилась событием, открывшим в ней новый период, и она вновь видела в отдалении, одновременно и грустном и милом, исчезнувшие лица и далекие вещи.

Г-жа Моваль родилась в Париже, но, как она сама говорила, улыбаясь, от этого она совсем не стала парижанкой. Правда, ее родители переехали в столицу лишь незадолго до рождения дочери: смерть старшего сына заставила их покинуть провинцию, где жить им стало невыносимо. В Париже г-н и г-жа де Клавьер стали продолжать то же скромное и замкнутое существование, которое они вели в Лане, ничего не изменив в своих прочно сложившихся привычках. В их дочери от этого рода жизни сохранилось нечто провинциальное. Она никогда не могла привыкнуть к Парижу. Еще ребенком она боялась шумных улиц, многолюдных площадей, экипажей, прохожих. Ей нужен был покой одного из тех городков, в которых шум колес на улице или шаги по тротуару заставляют с любопытством отодвигаться тюлевые занавески на окнах. Когда отец водил ее гулять, ее мучила мысль, что они никогда не найдут дорогу домой. Когда мать ходила с ней в какой-нибудь общественный сад, боязнь заблудиться портила все удовольствие. Она чувствовала себя хорошо только дома, среди старой знакомой мебели, в том покойном квартале на левом берегу, где г-н и г-жа де Клавьер по приезде наняли квартиру на улице Фюрстенберг, за церковью Сен-Жермен-де-Пре. Лишь там ей было хорошо. Ее родители были набожными, добрыми и печальными людьми; квартира их была обширна и натиралась воском. Редко у их двери раздавался звонок. Г-н и г-жа де Клавьер имели мало знакомых. Здоровье г-жи де Клавьер требовало неустанных забот; при этом у бедной женщины был определенный взгляд на свои болезни. Ей никогда и в голову не приходило посоветоваться с каким-нибудь другим врачом, кроме доктора Лебона, жившего по соседству, в переулке Бюси, и бывшего врачом их квартала. Точно так же и г-н де Клавьер часто говорил о каком-нибудь человеке: «Он из нашего или не из нашего прихода». Такое церковное подразделение Парижа было единственным, которое он принимал во внимание. Так что одной из причин, побудивших г-на и г-жу де Клавьер выдать дочь за г-на Александра Моваля, было то обстоятельство, что г-н Моваль был из их прихода. Уже в то время г-н Моваль жил на улице Бо-з-Ар. Хотя он и не был особенно усердным прихожанином, молодой человек был представлен Клавьерам Сен-Жерменским священником. Аббат Рикар знал его с давних пор и мог поручиться за его в сущности набожные чувства. Кроме того, молодой Моваль был из хорошей семьи, обладал некоторым состоянием и занимал в Мореходном Обществе место, не лишенное будущности и не требовавшее отлучек. И вот молодых людей представили друг другу. М-ль де Клавьер понравилась г-ну Мовалю, который не был ей противен. Выждав из предосторожности некоторое время, г-н Моваль сделал предложение, которое было принято, и их повенчали. Г-н и г-жа де Клавьер не долго жили после этого обряда. Шесть месяцев спустя тихо скончалась г-жа де Клавьер, а через год умер в свою очередь г-н де Клавьер. Г-жа Моваль была страшно огорчена этой двойной потерей. Она испытала ужасное чувство одиночества. Г-н Моваль выиграл от нравственного одиночества, в котором оказалась его жена. Она питала к своему мужу сильную привязанность и нежность, и сверх того она перенесла на него то почтение, с которым она относилась к отцу и матери. Разве он не стал ее единственной опорой, ее единственной поддержкой? И она признала за ним, во всех его поступках и помыслах, первенство, которое, впрочем, г-н Моваль считал вполне естественным и должным как ввиду своего положения главы семьи, так и ввиду своих личных достоинств.

Поэтому-то она осталась с тех пор без воли и без инициативы рядом с этим красивым молодым человеком, холодным и размеренным, правильное лицо которого обрамляли бакенбарды, делавшие его очень похожим на моряка или судью. Несмотря на то что она превосходила его во многих отношениях умом и чуткостью, она постоянно стушевывалась перед ним. Она принимала его мысли и мнения, не оспаривая их. Рождение сына не изменило ничего в образе ее жизни. Она думала, что не столько родила ребенка, сколько дала сына г-ну Мовалю.

Г-н Моваль ценил такое чувство, и оно льстило ему. Так как авторитет его был раз навсегда признан, то он предоставил своей жене заботу воспитывать Андре по ее желанию, вмешиваясь лишь при некоторых важных обстоятельствах. Хотя г-н Моваль редко ходил в церковь, несмотря на когда-то выданные добрым аббатом Рикаром удостоверения в его набожности, он не препятствовал тому, чтобы мадам Моваль водила Андре на церковные службы всякий раз, когда считала это нужным. В результате Андре душевно и телесно был воспитан так, как понимала воспитание его мать: заботливо, одетый по ее вкусу. Г-жа Моваль была благодарна мужу за то, что он положился на нее в этом деле физического и умственного ухода, и не могла ничего возразить г-ну Мовалю, когда тот решил определить Андре, которому должно было исполниться тринадцать лет, приходящим в лицей. Г-жа Моваль предпочла бы заведение, во главе которого стоят священники, но г-н Моваль указал на терпимость, выказанную им до сих пор, как тем, что он допускал с Андре брать частные уроки дома, как этого пожелала г-жа Моваль, так и тем, что дозволил сыну ходить на уроки закона божьего, даваемые аббатом Рикаром, и на службы в приходской церкви. Наступило время более мужественного и более современного воспитания. Поэтому Андре поступил приходящим в лицей Людовика Великого[16].

Во всей этой истории с лицеем слабая попытка сопротивления, оказанного г-жой Моваль, была внушена ей дядей Гюбером. Дядя подчеркивал свою религиозность. В его глазах это составляло часть того, что он называл военными доблестями. К тому же г-жа Моваль и ее деверь отлично понимали друг друга. Она даже прощала ему благодаря этой своей дружбе к нему то, что он научил Андре курить и позволял себе иногда косвенные шутки по адресу г-на Моваля и его занятий «моряка, который никогда не плавал». Г-жа Моваль, наоборот, была преисполнена благоговения к занятиям своего мужа. Они даже увеличивали его престиж в ее глазах. Мореходное Общество казалось г-же Моваль чем-то важным. Все эти суда, бороздившие моря, погружали ее в мечтательность, и г-н Моваль возвышался при этом в ее мыслях. Он знал морские пути, далекие гавани, страны с экзотическими названиями. В глазах своей жены он принимал участие в громыхании пароходного винта, в стоне сирен, в морских качках, в величии ураганов, во всей суматохе отправлений, прибытий, приключений; и когда он приходил из своей конторы, потрудившись над всеми этими гигантскими и далекими вещами, ей казалось, что он возвращался с края света и приносил с собой запах ветра и морских брызг.