Миллионер - Сергей Валяев

— Я здесь подожду, — сказала Мая. — Надеюсь, найдешь дорогу обратно.

— Если не пристрелят, — тоже отшутился.

Через несколько минут я испытал настоящий шок. Таких глубоких чувств я давненько не переживал — и вот, пожалуйста.

Нет, меня не пытались пристрелить. Более того, миловидная женщина средних лет с сиреневыми по цвету глазами, походившая на постаревшую кинозвезду отечественного кинематографа Н. Ф., была предупредительна и улыбчива.

Правда, находилась она за бронированным, подозреваю, стеклом, что ничуть не мешало нашему производственно-прозаическому общению.

— Новенький, — приняла через щель жетончик.

— Трейдер, — сдержанно кашлянул я, словно стесняясь этого высокого звания халявщика.

— Желаю успехов, — манипулировала на клавиатуре, смотря на экран монитора. — Двести девяносто долларов…

— … и пятьдесят пять центов! — поспешил я и потерял дар речи.

Почему? Дело в том, что мой взгляд, наконец, упал на стол кассира. И когда это произошло, то я ощутил, как земля уходит из-под ног.

Известно, к деньгам мое отношение равнодушное, как бальзаматора к трупу. Но, оказывается, есть и этому предел, после которого наша психика начинает ломаться, повизгивая от неприятных чувств, точно передавленная дворовая псина.

В чем же дело? Я увидел долларовые брикеты, упакованные в полиэтиленовую пленку. Эти брикеты валялись на столе, словно кизяки на хозяйственном дворе. Протяни руку — и возьми. Нет, хуюшки. Не успеешь протянуть руки — как протянешь ноги. Такая диалектика нашего мира, жестокого и несправедливого.

— Распишитесь, — услышал голос кассира и увидел листочек, выползающий из бронированной щели. — В получении. А сумму прописью…

— Спасибо, — сдавленно прохрипел, выводя каракули. — Пару миллиончиков-то, — кивнул на брикеты, — есть?

— Ага, — пожала плечами бухгалтер-кассир. — Бумага.

Я заставил взять в руки и себя, и «бумагу», мне причитающую: две сотенки, одну полсотенки и четыре импортных червончика.

— Копейки не нужны, — сделал барский жест рукой.

— И мне не нужны, — приветливо проговорила Н. Ф. — Бери-бери, копейка — рубль бережет, а цент — доллар.

— Золотые слова для миллионера, — прохрипел, — будущего. Рад был познакомиться, — раскланивался.

Мне улыбнулись напоследок, как публика спотыкающемуся коверному, и предупредили, чтобы я играл, да не заигрывался, поскольку судьба любит выверты творить с теми, кто теряет голову.

Да, голову я потерял — и не от суммы, каковую зажимал пучком тырновской петрушки в потном кулаке, а от перспектив завладеть кизячным брикетом, спрессованным до 1 000 000 $.

— Ты в порядке? — спросила Мая, обратившая внимание на мою некую общую ажитацию организма.

Я продемонстрировал зажатый кулак, где топорщились птичьими хвостами grin`ы, и заявил, что собственными глазами видел цель своей жизни. И объяснил, что имею ввиду. Мое признание не вызвало никаких восторгов у Маи — она эти миллионы каждый день видит, но больше тех, кого с сердечными приступами и повышенным давлением выносят на носилках. От тотального проигрыша.

— А я видел бригаду скорой, — признался, — да решил, что почудилось.

— Чудес на бирже не бывает, — строго выговаривала девушка, когда мы уже возвращались по коридору. — Заруби себе на носу. Я тебе показала успех, а неуспех плетется за тобой.

Я непроизвольно оглянулся, тем самым, рассмешив спутницу. Доверчив, как ребенок, заметила и протянула руку:

— На сегодня хватит игры. — И неожиданно посоветовала: — Не напивайся, как сапожник, а лучше прикупи grindar`а.

— Чего?! — был далек от моды, как турист в Гоби от водоема.

Выяснилось, что это такая современная обувь, практически не изнашиваемая. Продается бутиками, что в центре нашей белокаменной.

И пока я, переступая от конфуза в разбитых кроссовках, приходил в себя от такого «семейного» совета, девушка пожала мою безучастную пролетарскую лапу и удалилась прочь.

Я похлопал глазами ей вслед, чувствуя, что наши отношения, безусловно, строятся — и строятся каким-то странным образом. Что это все значит? Не втюрилась ли она сдуру в экзотического малого, не имеющего даже приличной обувки. Так порой случается в сказках, когда принцесса выходит замуж за простолюдина. Но мы-то проживаем не в сказке, и далеко не в сказке. Я бы сказал, где мы проживаем, но лучше промолчу.

Задумавшись, вываливаюсь из здания ВБ, как черт из церковной печи. И кого же я вижу на автомобильной стоянке? Правильно — лучшего друга Василия Сухого, матерящего у своей новой игрушки БМВ.

— Застопорила, сука, — объясняет. — И ни в какую.

— Ехай на трамвае, — шучу.

— Ехай, — плюет в сердцах, — сам на нем.

— Я не могу бросить друга в беде, — ёрничаю.

— Сияешь, как медный таз в солдатской бане, — замечает товарищ, заглядывая в мотор авто с выражением детской обиды. — Замочу в сортире, если брак кинули.

— Вызови «ангелов», — предлагаю я.

— Летят, козлы, — отмахивается рукой, где был зажат сотовой телефончик. — У тебя, вижу, дела куда лучше моих?

— Почти три сотни взял, — показываю мятые ассигнации. — Спасибо друг за все.

— Вот и делай после этого людям добро, — задумывается Василий.

— Ты о чем? — нервничаю.

— Что-то прибывает, что-то убывает, — пинает колесо, как футболист рефери. — Это я про добро.

— Все будет хорошо и даже лучше, — вспоминаю Маю, указывая на пикапчик ярко-оранжевого цвета с надписью на борту и номерами телефонов для бедствующих автомобилистов.

Дальнейшие события напоминали анекдот о тупоголовых новых русских, одним из коих и являлся мой любезный друг. Два моложавых, куражных и энергичных «ангела» в оранжевых куртках прыгнули из своего автомобильчика и задали всего один вопрос:

— Что такое?

— Не заводится, — забухтел Василий. — Падаю за руль, кручу зажигу, а она, зараза, шпрехает не по-нашему и… стопорит.

«Ангелы» молча и понимающе переглянулись, потом один из них тиснулся на водительское место, перетянул себя ремнем безопасности, и… мотор заработал, не буду оригинальным, как часы.

Мать честная, ахнул я, ишь, как издеваются над нами, лапотными, импортные автомобилестроители: не накинул ремешок — электронный голосок сообщает об этом безобразии и… отключает систему передвижения.

Верно, Василия позабыли предупредить об этом, и вот стоит он, как русский богатырь в голом поле, открыв рот, ничегошеньки не понимая. А уж когда разъяснили закавыку, так кучеряво выматерился, что вся цивилизованная Германия покрылась стыдливым румянцем, как непорочная Гретхен при виде обнаженного меча рыцаря.

— Ну, сучье племя, — ругался мой друг, когда мы уже катили по городским улицам. — Все, как не у людей. Разве так жить можно? Проще надо быть.

— Куда же проще, — рассмеялся я. — Живем, точно в пещерном веке. Вот зачем заставил «ангелов» отключить систему безопасности?

— А мне так удобно, — буркнул Сухой. — Без ремней и всех прочих хрендей.

— Почему?

— Возьмутся стрелять, а я весь в ремнях?

— Железная логика, — согласился. — Немец этого обстоятельства не предусмотрел.

— Ты о чем?

— Что БМВ будет танком ходить.

— Что нам во здравие, германцу капут, — находчиво ответил Василий и вернул меня к теме дня: — Значит, говоришь, оторвал три сотни?

— Да, — насторожился. — А что?

— Делится надо, — растопырил пальцы. — Чисто конкретно, братан.

— Шутишь?

— Шучу, да если бабки хорошие пойдут — пополам.

— Тогда все проиграю, — возмущенно подпрыгнул на сидении.

— А я тебе голову на жопу поменяю, — обнародовал приговор. — Дружба дружбой, а мы живем в обществе. — И спросил: — В каком мы обществе живем?

— В бандитском?

— В справедливом.

— В к-к-каком? — от удивления принялся заикаться.

— В обществе, где все делится по справедливости, — и, не обращая внимания на мои противоречивые чувства, развил мысль о том, что условия нашей сделки очень выгодны для меня. — Я могу и две трети прибыли взять, сообщил. — Но ведь не беру, а помогаю тебе найти себя же.

Я выматерился и потребовал, чтобы мой собеседник прекратил валять ваньку и делать вид, что для него копейки дороже дружбы. А тебя, сукин сын, надо держать в ежовых рукавицах, на это резонно заметил Василий. Почему держать в ежовых рукавицах? Так ты, разгильдяй, устроен, и поинтересовался: посетил ли я Илюшу Шепотинника с гуманитарной помощью?

— Не посетил, — признался, — еще.

— Почему?

— Был занят.

— Чем же?

— Не твое дело, fuck.

— Факай-не факай, а бабами ты был занят.

— И что — нельзя?

— А Илюша умирает голодной смертью, — и уточнил. — Быть может. — И выказал подозрение, что я уже промотал бабки Шепотинника на своих пиявочных баб.