Бывших ведьмаков не бывает - Галина Романова

— Да, — поспешила оправдаться она, — отчим, но у меня есть и отец, которого я люблю. Моя мама ушла от него к этому человеку, его зовут Михаил Чарович, и он просто ужасен.

Ночная темнота окутывала обоих беглецов, но ей все равно показалось, что мужчина слегка вздрогнул при звуках этого имени.

— Вы, наверное, не знаете, что это за человек, — продолжала она. — Он…

— Он будет вас преследовать, — перебил ее спутник. — Будет охотиться за вами. Попытается вас отыскать, а вместе с вами и меня. Так что помолчите.

— Но ведь пароход далеко, — резонно возразила Владислава. — Уже даже огней не видать. Как он может нас услышать?

— Он, может быть, и не услышит, — качнул головой мужчина, — но на реке кого только не встретишь. А ночью особенно… Вот что! Пересядьте на корму, чтобы я вас видел.

Владислава успела закоченеть на жесткой скамье и выпрямилась с трудом, но порадовалась возможности хоть немного подвигаться. Хватаясь за борта лодки, она перебралась с носа и, проходя мимо своего спутника, переступая через весло, не удержала равновесие и, чтобы не упасть, невольно схватила мужчину за плечо. В тот же миг его пальцы крепко сомкнулись на ее локте.

— Ой!

— Я держу. Не падайте. Упадете в воду — вытаскивать не стану.

— Извините, — пробормотала девушка. — Я не нарочно.

Он выпустил и второе весло, поддерживая Владиславу.

— Вы замерзли?

— Есть немножко…

— «Немножко», — передразнил он. — Дрожит как осиновый лист, огрызается и при этом только «немножко замерзла»! Вот женщины! Садитесь, барышня. Там есть одеяло. Завернитесь в него.

— Сп-пасибо. — Владислава на ощупь нашла кое-как свернутое суконное одеяло с тонкой подкладкой — пароходство не особенно тратилось на удобства пассажиров второго класса, тем более летом, когда ночами еще тепло. Завернувшись в него, она только сейчас поняла, как замерзла. Зубы мелко стучали, выбивая дробь.

— Лучше? — поинтересовался ее спутник, снова берясь за весла и выгребая по течению.

Она только кивнула.

— Ну и отлично. Тогда смотрите вперед. Видите берег?

— Да.

— Следите, чтобы мы не подходили пока слишком близко, и если заметите…

Он оборвал сам себя, прислушиваясь к звукам ночи. Тишина. Только плеск воды, скрип уключин, тяжелое дыхание гребца и далекий шелест листвы. Потом где-то вдалеке закричала ночная птица.

— Что? — выдохнула Владислава.

— Ничего.

Опять наступила тишина, но кроме всплесков воды девушке вдруг померещилось какое-то журчание, словно совсем рядом воду переливали из кувшина в кувшин.

— А все-таки, куда мы плывем? — поинтересовалась она, когда немного отогрелась и смогла разговаривать, не стуча зубами.

— Куда угодно, только подальше отсюда.

— Вам все равно?

— Да, — помолчав, ответил мужчина.

— Тогда, если вам не трудно, сможете отвезти меня в Загорск?

— Куда?

— В Загорск, — торопливо заговорила Владислава. — Я знаю, это далеко, до него плыть и плыть — сначала немного по Волге, потом там в другую реку, Вертугу, потом в ее приток — Змеиную и дальше вверх по течению. Но поймите, это не прихоть и расстояние того стоит. В Загорске живет мой отец. Только он сможет защитить меня от гнева Михаила Чаровича. Вы не знаете, кто мой отец!

— И кто же? — спросил Лясота, заранее готовый услышать какой-нибудь расплывчатый ответ типа: «Уважаемый человек». Естественно, что для ребенка его отец всегда будет самым-самым. Даже для него, не помнившего своего родителя иначе как пьяным или мучающимся с похмелья, отец долгое время оставался символом чего-то прочного, светлого. Наличие даже вечно хмельного отца, избивающего мать и сына, давало хоть какую-то надежду. «Мы — шляхта! — орал Ивар Травникович в хмельном угаре. — Запомни, ты, пся крев! Шляхта, а не кто-нибудь! Ты должен гордиться своим гербом! Знаешь, с какими людьми мы в родстве? У-у-у… Да стоит мне только слово сказать, сразу все прибегут — и Спышевские, и Гнездичи, и Брицальские. И сам Милорадич прискачет! А знаешь, почему я не прошу? Потому что гордый! Гордость превыше всего! Вот наш девиз! Травниковичи ни перед кем не сгибали выю и не согнут никогда!»

После его смерти и похорон, когда выяснилось, что денег в семье нет ни гроша, мать все-таки пошла на поклон к ближайшему соседу, пану Спышевскому. У нее гордости было намного меньше, чем у ее спившегося мужа, и она выпросила помощь у дальней гербовой родни.[3] Пан Спышевский не отказал в помощи, выплатил часть долгов, помог пристроить Лясоту в училище, потом замолвил за него перед кем надо слово… В общем, сделал то, что должен был делать родной отец… чей образ Лясота все-таки сохранил в сердце, лелея его до сих пор.

Задумавшись о собственном отце, Лясота опомнился, только заметив, что девушка что-то говорит.

— Что вы сказали, барышня?

Владислава обиженно захлопала глазами. Она как раз рассказывала о том, каким замечательным человеком был ее отец.

— Вы не слушали?

— Задумался, — опять налег на весла он. — Так что там про вашего отца?

— Мой отец, — обиженно поджала губы девушка, — князь Владислав Загорский.

— Первый раз слышу, — почти честно ответил Лясота. На самом деле это имя он, кажется, где-то слышал, но по прошествии стольких лет запамятовал, когда, где и при каких обстоятельствах. — Он жив?

— Да. Моя мать рассталась с ним, уйдя к этому Михаилу Чаровичу…

— А вы последовали за матерью? Если так любите отца, почему не остались с ним?

Владислава вспыхнула, смущенная и негодующая. Но как объяснить этому человеку, что ею двигало тогда? Девушка так боялась совершить ошибку, что в конце концов все-таки ошиблась.

Лясота усмехнулся, наблюдая за ее лицом. В темноте он видел лучше этой девушки, и мог видеть, как оно страдальчески исказилось.

— Значит, вы…

— Княжна Владислава Загорская-Чарович, — со вздохом призналась она.

— И бежите от своего отчима к своему отцу?

Она кивнула, зябко кутаясь в одеяло.

— Думаете, отец вас примет обратно?

Владислава так и взвилась, возмущенная до глубины души. Как он смеет так говорить?

— Конечно, примет, — воскликнула она шепотом. — Это же мой отец! Я — его единственная наследница.

— И он так легко с вами расстался?

— Мой отец любит меня. Он поступил так, как было лучше для меня.

«Вернее, просто отступил в сторону, предоставив ребенку самому принимать взрослое решение, — рассудил Лясота. — Хороший родитель, ничего не скажешь! Учит плавать, бросая в воду с обрыва».

Но вслух сказал совсем другое:

— Сколько лет вам было, когда они разошлись?