Современная комедия - Джон Голсуорси

– Сейчас не нормальное время, – сказал Сомс. – Короче говоря, если я не получу точной информации, то буду вынужден подать в отставку.

Он прекрасно видел, что они думают: «Новичок – и подымает такой шум!» Они охотно приняли бы его отставку – хотя это было бы не совсем удобно перед общим собранием, если только они не смогут сослаться на «болезнь его жены» или на другую уважительную причину, а уж он постарается не дать им такой возможности!

Председатель холодно сказал:

– Хорошо, отложим заседание правления до следующего вторника; вы сможете представить нам эти данные, Элдерсон?

– Конечно!

В голове у Сомса мелькнуло: «Надо бы потребовать ревизии», – но, оглядевшись, он решил, что пожалуй, не стоит заходить слишком далеко, раз он собирается остаться в правлении (а желания уйти у него нет – в конце концов это прекрасное место, и тысяча в год!). Да. Не надо перегибать палку!

Уходя, Сомс чувствовал, что его триумф сомнителен был даже не совсем уверен, принес ли тот какую-нибудь пользу. Его выступление только сплотило всех, кто «вместе учился», вокруг Элдерсона. Шаткость его позиции заключалась в том, что ему не на что было сослаться, кроме какого-то внутреннего беспокойства, которое при ближайшем рассмотрении просто оказывалось желанием активнее участвовать в деле, а между тем двух директоров-распорядителей быть не может – и своему директору надо верить.

Голос за его спиной застрекотал:

– Ну, Форсайт, вы нас прямо поразили вашим ультиматумом. Первый раз на моей памяти в правлении случается такая вещь.

– Сонное царство, – сказал Сомс.

– Да, я там обычно дремлю. Там всегда к концу такая духота. Лучше бы я поехал на охоту. Даже в такое время года это приятное занятие.

Неисправимо легкомыслен этот болтун баронет!

– Кстати, Форсайт, я давно хотел вам сказать. Это современное нежелание иметь детей и всякие эти штуки начинают внушать беспокойство. Мы не королевская фамилия, но не согласны ли вы, что пора позаботиться о наследнике?

Сомс был согласен, но не желал говорить на такую щекотливую тему в связи со своей дочерью.

– Времени еще много, – пробормотал он.

– Не нравится мне эта собачка, Форсайт.

Сомс удивленно посмотрел на него.

– Собака? – сказал он. – А какое она имеет отношение?

– Я считаю, что сначала нужен ребенок, а потом уже собака. Собаки и поэты отвлекают внимание молодых женщин. У моей бабушки к двадцати семи годам было пятеро детей. Она была урожденная Монтжой. Удивительно плодовитая семья! Вы их помните? Семь сестер Монтжой, все красавицы. У старика Монтжоя было сорок семь внуков. Теперь этого не бывает, Форсайт!

– Страна и так перенаселена, – угрюмо сказал Сомс.

– Не той породой, какой нужно. Надо бы их поменьше, а наших – побольше. Это стоило бы ввести законодательным путем.

– Поговорите с вашим сыном!

– О, да ведь они, знаете ли, считают нас ископаемыми. Если бы мы могли хоть указать им смысл жизни. Но это трудно, Форсайт, очень трудно!

– У них есть все, что им нужно, – сказал Сомс.

– Недостаточно, дорогой мой Форсайт, недостаточно. Мировая конъюнктура действует на нервы молодежи. Англии – крышка, говорят они, и Европе – крышка. Раю тоже крышка, и аду – тоже. Нет будущего ни в чем, кроме воздуха. А размножаться в воздухе нельзя… во всяком случае, я сомневаюсь в этом – трудности возникают немалые!

Сомс фыркнул и сказал:

– Если бы только журналистам заткнуть глотки, – в последнее время, когда в газетах перестали писать каждый день про всякие страхи, Сомс снова испытывал здоровое форсайтское чувство безопасности. – Надо нам только держаться подальше от Европы.

– Держаться подальше и не дать вышибить себя с ринга! Форсайт, мне кажется, вы нашли правильный путь! Быть в хороших отношениях со Скандинавией, Голландией, Испанией, Италией, Турцией – со всеми окраинными странами, куда мы можем пройти морем, – а остальные пускай несут свой жребий. Это мысль!..

Как этот человек трещит!

– Я не политик, – сказал Сомс.

– Держаться на ринге! Новая формула! Мы к этому бессознательно и шли. А что касается торговли… говорить, что мы не можем жить, не торгуя с той или другой страной, – это чепуха, дорогой мой Форсайт. Мир велик – отлично можем!

– Ничего в этом не понимаю, – сказал Сомс. – Я только знаю, что нам надо прекратить страхование этих иностранных контрактов.

– А почему не ограничить его странами, которые тоже борются на ринге? Вместо «равновесия сил» – «держаться на ринге»! Право же, это гениальная мысль!

Сомс, обвиненный в гениальности, поспешно перебил:

– Я вас тут покину – иду к дочери!

– А-а! Я иду к сыну. Посмотрите на этих несчастных!

По набережной у Блэкфрайерского моста уныло плелась группа безработных с кружками для пожертвований.

– Революция в зачатке! Вот о чем, к сожалению, всегда забывают, Форсайт!

– О чем именно? – мрачно спросил Сомс.

Неужели этот тип будет трещать всю дорогу до дома Флер?

– Вымойте рабочий класс, оденьте в чистое красивое платье, научите говорить как мы с вами – и классовое сознание у него исчезнет. Все дело в ощущениях. Разве вы не предпочли бы жить в одной комнате с чистым, аккуратно одетым слесарем, чем с разбогатевшим выскочкой, который говорит с вульгарным акцентом и распространяет аромат опопанакса? Конечно, предпочли бы!

– Не пробовал, не знаю, – сказал Сомс.

– Вы прагматик! Но поверьте мне, Форсайт, если бы рабочий класс больше думал о мытье и хорошем английском выговоре вместо всякой там политической и экономической ерунды, равенство установилось бы в два счета!

– Мне не нужно равенство, – сказал Сомс, беря билет до Вестминстера.

Трескотня преследовала его, даже когда он спускался к поезду подземки.

– Эстетическое равенство, Форсайт, если бы оно у нас было, устранило бы потребность во всяком другом равенстве. Вы видели когда-нибудь нуждающегося профессора, который хотел бы стать королем?

– Нет, – сказал Сомс, разворачивая газету.

VIII

Бикет

Веселая беззаботность Майкла Монта, словно блестящая полировка, скрывала, насколько углубился его характер за два года оседлости и постоянства. Ему приходилось думать о других. И его время было занято. Зная с самого начала, что Флер только снизошла к нему, целиком принимая полуправильную поговорку: «Il y a toujours un qui baise, et l’autre qui tend la joue»[6], – он проявил необычайные качества в налаживании семейных отношений, однако в своей общественной и издательской работе никак не мог установить равновесие. Человеческие отношения он всегда считал выше денежных. Все же у Дэнби и Уинтера с ним вполне ладили, и фирма даже не проявляла признаков банкротства, которое ей предсказал Сомс, когда услышал от зятя, по какому принципу тот собирается вести дело. Но и в издательском деле, как и на всех прочих жизненных путях, Майкл не находил возможным строго следовать определенным принципам. Слишком много факторов попадало в поле его деятельности – факторов из мира людей, растений, минералов.

В тот самый вторник, днем, после долгой возни с ценностями растительного мира – с расценками бумаги и полотна, –