Ультрамарины - Мариетта Наварро

как идут круги, но внезапно остановился, когда мальчик увидел на горизонте красный корабль и сделался серьезным.

— А корабли всегда возвращаются?

— Ты хочешь знать, всегда ли я буду возвращаться из путешествий?

— Нет, я хочу знать, есть ли корабли, которые никогда не возвращаются.

— Да, раньше корабли иногда исчезали в море, они были не такие крепкие, как сейчас, не было связи, чтобы просигналить об опасности. Теперь корабли возвращаются. И гораздо быстрее. Я тебе уже показывал, какая бывает скорость.

Галька осталась в кармане как напоминание о нежданном волнении.

Старпом кладет гальку на стол и набирает в телефоне сообщение, которое улетит, когда они вновь окажутся недалеко от суши. Стирает. Набирает заново. Он знает, что каждое слово вызовет страх или гнев, если неправильно, неточно подобрать. Если сообщение придет не тогда, когда надо. Он знает, что пауза между двумя сообщениями вызовет ревность, муку в потемневших глазах жены. Что бы он ни сделал, ей будет плохо. Он пишет, что сегодня прикоснулся к безднам океана, что испытал головокружение, ныряя в открытое море, а затем — детскую радость во время купания. Он знает, что никому никогда не отправит это сообщение. Стирает. Он пишет о том, что погода ведет себя странно, что тут маленькое приключение, снова стирает. Никакого волнения. И никогда не использовать слово «приключение».

Сперва он отправлял фотографии горизонта, думал, что его страсть разделят, что виды корабля на воде — успокоят. Но что бы он ни писал, все было слишком эгоистично. Восхищение волной или солнцем сразу становилось предательством любви и брака, семьи, которая шесть месяцев в году должна жить без него.

Поэтому, как всегда, он не пишет ничего ни о корабле, ни о море, ни о тяжелом труде, ни о том, как за обедом обсуждали технические вопросы, ни о бокальчике вина на ночь перед сном. Он искусственно пытается говорить о любви, стараясь не повторяться, не писать то же, что и вчера, по-новому смотреть на мощное уникальное чувство. Но ничего не выходит. Он стирает. Спрашивает, как дела у малыша. Я люблю вас.

Когда он возвратится, попытается объяснить, как ему иногда страшно, что корабль не вернется, что он не узнает, кем является на самом деле, какая жизнь ему на самом деле по нутру. Он объяснит, что в море надо держаться за собственный разум, контролировать сознание больше, чем где-либо, что надо каждый день проверять свои мысли, как проверяешь широту, долготу, двигатель. Он объяснит, что ветра приносят радость, безумие, забытье.

Но он замолчит, произнеся первое же слово, взгляд жены заставит его молчать, потому что такие разговоры приводят к слезам, срывам, спазмам во всем теле, истерикам, голодовке. И тогда он займется долгосрочными проектами на суше, будет бегать по агентствам недвижимости, чинить садовую ограду, менять кухонную мебель, может, даже машину поменяет, без отдыха, просто в ожидании следующего отбытия.

Он попытается объяснить сыну, как он счастлив, как он любит ощущение власти над стихией, когда огромный корабль рассекает волны. Как он любит чувствовать, что больше не привязан ни к чему, ни к какой земле, что целыми днями можно ни с кем не общаться, потому что некого позвать. Хотя он волнуется за сына, волнуется, переживает, что может не оказаться рядом в сложный момент. Он расскажет сыну только хорошее, о работе приятной, такие вещи, которые говорят детям, чтобы не травмировать психику.

Он оставляет телефон рядом с галькой и билетом на метро, напоминающем о том, что однажды он покинул новенький дом ради студии в Париже. А спустя несколько дней вернулся, вновь приступил к своим обязанностям, повесил занавески, построил вторую стену, зарыл свое приключение где-то в саду.

Он позволил себе перевести дух, и теперь его занимает всеобщее волнение, сообщения по рациям.

Он пишет на листке бумаги «21» и мысленно перечисляет всех коллег. Но один образ его постоянно отвлекает, не дает сосредоточиться. Лицо, возникшее перед ним, когда он думал, что один в море и далеко от шлюпки. Спокойное лицо, серьезное, тот человек совсем не запыхался. Ненормально безмятежное для того купания лицо.

— Это твой первый рейс с ней?

Двое офицеров на палубе курят одну сигарету.

— О нет, я ее знаю с двадцатилетнего возраста. Отличная тетка. Трудяга. Ей было сложно сделать себе имя, не остаться просто дочерью знаменитого отца. Тем более он из ниоткуда, семья неизвестная. Сын рабочего, который однажды увидел море и вбил себе в голову, что будет рассекать волны. У него тоже были разные этапы, когда-то едва находил деньги на комнату в общежитии, а по ночам работал в баре. Исключительный случай. А она всегда хотела идти его дорогой. Никогда не отступала. Никогда не любила земную, как она выражается, жизнь.

— Ее отец до сих пор капитан?

— Нет. Его десять лет назад объявили негодным для этой службы. Никто точно не знает почему. Какая-то деменция, провалы в памяти, частые абсансные припадки.

— А история, которую о нем рассказывают, исчезновение на несколько дней — это правда?

— Есть и другая версия. Во время того путешествия корабль мог просто заблудиться.

Мужчины дрожат на ветру, словно ими овладел магический страх, запрещенный страх, и теперь надо искать способ утвердиться в своем позитивном настрое, успокоиться. Они представили волну, появившуюся из ниоткуда, целую стену воды, непредвиденное препятствие, которое рушит судьбы и топит корабли. Вместе они прожили кошмар каждого моряка, узрели темную надвигающуюся водяную массу высотой в несколько метров, которая опрокинет все на свете.

— А почему он несколько недель ничего не говорил? И почему его команда молчала?

— Честное слово, я понятия не имею.

После второй сигареты можно возвращаться, они редко столько говорят, однако оба двигаются медленно, видно, что хотят еще чем-то поделиться.

— Я спрашивал у тебя, хорошо ли ты ее знаешь, потому что слышал разное… Говорят, она изменилась. Говорят, она немного странная. Вот только что следила за моряком в коридоре, пыталась проникнуть в каюты.

— За каким моряком?

— За новичком.

В другой день они бы отпустили скабрезную шутку, но теперь ни одному из них не до смеха.

— Почему она следила? Если у нее есть вопросы, она могла просто вызвать его.

— Именно. Обычно она всегда придерживается протокола.

Сидя на кровати и прижав ноги к груди, она чувствует, как множатся подозрения, пока двое или трое мужчин, встретившихся на палубе, говорят на одном языке. Уверенность и доверие могут покрыться чешуей, как рыба, могут стать скользкими, уплыть.

Если бы она решила не выходить из каюты,