Машенька из Мышеловки - Александр Ильич Родимцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы отсчитывали секунды. Сейчас от тяжелых туш самолетов оторвутся бомбы. Сейчас…
Но ведущий самолет противника уже миновал наши боевые порядки. Он словно замер над площадью, где оборонялись фашисты, замер и вдруг ринулся в пике…
Весь груз его бомб обрушился на гитлеровцев. Какая ошибка! Да, какая счастливая для нас ошибка! Другие самолеты, вслед за командирским, тоже ринулись вниз, громя свои войска, и черная туча заволокла их оборону.
Машенька прыгала от восторга:
– Замечательно!.. И до чего же это приятно, товарищ полковник. Это же самый радостный сюрприз!
– Ты права, дочка, случай замечательный. Интересно было бы узнать, сколько их полегло от этого налета? А как сейчас чертыхаются те, что уцелели! Теперь, я думаю, главному их пилоту несдобровать…
– Вот уже и отбомбились, – негромко заметил Крылов. – А сейчас нужно ждать танковую атаку. Они всегда так действуют: после налета авиации в дело вступают танки.
Словно подтверждая слова комиссара, со стороны переулка кто-то крикнул:
– Танки!
Я обернулся к Крылову:
– Сколько у товарища Кужеля здесь, в переулках, орудий?
Он заметно смутился:
– Право, не могу знать.
Откуда-то снова появилась Машенька, она стала рядом с комиссаром:
– Я знаю, товарищ полковник. У товарища Кужеля восемь орудий и при каждом орудии по тридцати снарядов.
– Молодец, дочка… Ты совсем военный человек!
Машенька подбежала к забору, выглянула в переулок:
– Танки! Смотрите, они направляются прямо на батарею Волкова. Вон, видите, меж двумя сараями стоят четыре орудия? А танков шесть штук… Ох и задаст же им Волков перцу!
Я видел, как неподалеку, на перекрестке, шесть вражеских танков медленно выкатились из-за угла дома и одновременно развернулись к востоку. Фашистские танкисты действовали неторопливо и уверенно. Как видно, они сознавали свое превосходство в силе. Я подумал, что, возможно, за этой шестеркой шло еще большее количество машин. На это было похоже: танки словно бы ожидали подкрепления.
Однако медлительность объяснялась другой причиной. Я это понял, как только расслышал гул самолетов. Оказывается, танкисты ожидали, пока их авиация нанесет по нашим частям бомбовый удар.
Теперь фашистские летчики уже разобрались в расположении войск. Они стали бомбить наши позиции в центре города. Туча густого черного дыма, пронизанного огнем, заклубилась над крышами зданий, над грудами развалин, где только недавно погасли пожары.
Машенька еще стояла у забора, и я крикнул ей, чтобы она вернулась в сарай. На бегу она глянула вверх, всплеснула руками:
– Ложитесь… Прямо сюда бомба летит…
Я бросился на землю. Земля всколыхнулась, и стены сарая зашатались, рухнула крыша, и где-то вверху с треском переломилась балка.
Задыхаясь, я выбрался из вороха соломы, глины, камней и щепок, схватил за плечи Машеньку, помог ей подняться на ноги. Вокруг уже бушевал огонь.
– Фугаска. Пятьдесят килограммов, – деловито сказала Машенька. – У нее очень сильная волна.
Я заметил: на ней тлела шинель.
– Ступай-ка, «фугаска», в медсанбат. Как только немного затихнет, отправляйся.
Отплевываясь от пыли, весь черный и продымленный, Крылов спросил:
– Куда же теперь перенести наш наблюдательный пункт?
– Я знаю, – сказала Машенька. – В ста метрах отсюда я заметила яму. Там безопасно от осколков.
Весь квартал, в котором мы находились, был охвачен пожаром. Дым застлал огород, переулок, соседние дворы. Переходя на новое место, мы потеряли наблюдение за танками врага. Я не заметил, как отбилась куда-то в сторону Машенька…
Неожиданно из-за сарая, в котором мы только что находились, выползли три фашистских танка. Тут было чему поразиться: как же они пробрались сюда совершенно незаметно? Наверное, из-за грохота бомбежки мы не расслышали приближения этих машин…
Мы бросились на землю и поползли вдоль забора. Дым пожара теперь маскировал нас. Но за танками должна была следовать вражеская пехота. Странно, что она не появилась. Где-то близко зарокотал станковый пулемет. Я понял: наш пулеметчик отсек фашистскую пехоту от танков.
Придерживаясь направления, указанного Машей, и миновав два или три двора, мы добрались до ямы, залегли.
Дым постепенно рассеивался, и вот перед нами мелькнула знакомая фигурка.
– Смотрите, товарищ полковник… товарищ комиссар! – звонко закричала Машенька. – Ну, что я вам говорила? Там, где стоят орудия нашего дивизиона, ни один вражеский танк не пройдет. Пять танков горят, как свечи! Все они подбиты батареей нашего командира товарища Волкова!
– Правильно, детка! – улыбнулся Крылов. – Мы знаем, Машенька слов на ветер не бросает…
Через минуту мне донесли, что подбиты еще три вражеских танка, а их экипажи взяты в плен.
Это были те самые машины, что так неожиданно появились у сарая.
Среди пленных фашистов оказался командир танковой роты некий Ганс Гот. Его привели ко мне. Это был здоровенный, хмурый, пропахший водкой детина, с двумя Железными крестами на кителе. Пугливо озираясь по сторонам, он устало опустился на землю. Но Машенька строго приказала:
– Встать!
Фашист взглянул на нее изумленно, протер глаза и снова взглянул, брови его приподнялись, челюсть отвисла. Он тут же вскочил на ноги, вытянул руки по швам.
Картина была потешная, и наши телефонисты засмеялись.
Машенька строго посмотрела на них и приказала:
– Прекратить!..
– Дочка умеет командовать, – негромко заметил Крылов. – Верно, Машенька. Время не для смеха.
Я кликнул переводчика и, когда он, запыхавшись, спрыгнул в яму, приказал фашисту отвечать, когда он прибыл в Тим, какой он части и какая перед ним была поставлена задача. Ганс Гот заговорил совсем о другом.
– Война скоро закончится нашей победой, господин полковник, – сказал он. – Что ж, если сегодня я пленный. Завтра я опять буду начальником. Давайте договоримся: вы спасете мне жизнь, не расстреляете меня, а я похлопочу за вас… В благодарность я спасу вам жизнь…
Машенька стиснула кулаки и двинулась на фашиста:
– Да ведь он с ума сошел! Что он бормочет, мерзавец?! – Она обернулась ко мне. – Разрешите, товарищ полковник, я положу ему на лоб компресс? Может, он придет в себя и мы услышим что-нибудь поумнее!
– Вот что, Машенька, – сказал я. – Возьмите автомат и отведите этого болвана в штаб.
– Есть отвести в штаб! – откликнулась Машенька. – Шнель! Пошли!
Ганс Гот попятился, выкатил глаза и, заикаясь, что-то пробормотал переводчику.
Вдруг он опустился на колени и воздел к небу руки. Из его горла вырвалось тоскливое, протяжное «о-о-о!».
– Что он ломается? – снова рассердилась Машенька. – Ну-ка, прощелыга, вставай…
– Он просит вас, товарищ полковник, – объяснил переводчик, – дать ему другого конвоира. Он говорит, что, если его увидят пленные фашисты, для него это будет несмываемый позор: Ганс Гот – и вдруг под конвоем девчонки!
Машенька окончательно разозлилась: дуло автомата прижалось к животу фашиста.
– Ах, вот оно что! Да как же ты посмел, верзила, меня, советского воина, девчонкой называть? Марш, проходимец… Шнель!
Ганс Гот сгорбился, повернулся и, приподняв вверх руки, поплелся переулком впереди Машеньки.
Я кивнул автоматчику:
– Сопровождайте и вы этого ухаря. На всякий случай.
Крылов провожал Машеньку смеющимися глазами:
– Какая девочка…
Маша и Миша
Впервые они
