Мост над бездной - Гарри Тертлдав

Пожалуй, купцу повезло: он уже доболтался почти до откровенной ереси и Ршаве было труднее обычного держать язык за зубами.

— Извините, будьте любезны, — сказал прелат торговцу и отошел быстрее, чем тот успел ответить. Ршава кивнул жене Гимерия: — Надеюсь, проповедь вам понравилась.

— Как и всегда, вы говорили хорошо, — серьезно ответила Ингегерд. — Мне до сих пор странно, что о заповедях и могуществе благого бога настолько открыто говорят. В Халоге боги есть боги. Все знают, что они могут сделать, но никто об этом много не говорит.

— Здесь не Халога, и я рад это сказать, — ответил Ршава. — Мы хотим знать волю Фоса как можно лучше. Это позволяет нам точно следовать ей.

— Это вы так говорите. Но мне иногда кажется, что вы, видессиане, так много спорите о владыке благом и премудром всего лишь потому, что вам нравится спорить. — Улыбка Ингегерд смягчила язвительность ее слов, но не до конца.

Ршава мог бы на нее рассердиться, если бы такая же мысль не пришла ему в голову, когда он слушал торговца мехами.

— Мы готовы спорить о чем угодно, — признал он, — но некоторые темы важнее других. — Он помолчал секунду-другую. — Надеюсь, у вас все хорошо?

— Насколько может быть хорошо без Гимерия. — Ее поразительно синие глаза потемнели, будто туча заслонила солнце. — Но я вестей от него не получала. И мне остается лишь ждать и тревожиться.

— И молиться, — жестко добавил Ршава.

— И молиться, — согласилась Ингегерд. — Но к Фосу возносится так много молитв. Кто может сказать, найдется ли у него время озаботиться моей? А вы не помолитесь тоже за Гимерия, пожалуйста? Вы очень святой человек, святейший отец, и бог вероятнее к вам прислушается, чем ко мне.

«Она что, издевается надо мной?» — изумился Ршава. То, как она употребила его титул, вполне это предполагало. Но говорила она совершенно серьезно. Прелату захотелось почесать голову. Он не понимал Ингегерд. Он вообще не понимал женщин, но даже не догадывался, насколько он их не понимает. Но с ней, в отличие от остальных, он хотя бы сознавал свое непонимание.

— Я буду молиться за него, — пообещал Ршава внезапно охрипшим голосом.

Ингегерд сделала реверанс:

— Спасибо, святейший отец.

И она направилась к выходу, величавая, как идущий под всеми парусами корабль.

Пока Ршава глядел ей вслед, торговец мехами за его спиной громко проворчал — другу или своей жене:

— Он называет себя святым человеком. И ожидает, что другие тоже будут называть его святым человеком, клянусь благим богом!.. Но ему больше нравится говорить с этой северной шлюхой, чем со мной. О да! Готов на это поставить. И не только говорить, если я не ошибаюсь.

Ршава медленно повернулся. Он помнил суровый мозаичный лик Фоса, оценивающего людские прегрешения, на огромном куполе столичного Собора. Никто из людей не мог сохранять спокойствие под этим требовательным и неумолимым взглядом. В тот момент Ршава вполне мог показаться воплощением Фоса. Кровь отхлынула от лица торговца, оно стало смертельно бледным.

— Вы что-то сказали обо мне? — осведомился прелат во внезапно повисшем молчании.

Он ждал ответа с холодным любопытством: хватит ли у торговца наглости бросить вызов ему в лицо? Ршава считал, что не хватит, и не ошибся. Все еще бледный и перепуганный, торговец покачал головой и пробормотал:

— Нет, святейший отец, я ничего такого не говорил. Вам, наверное, послышалось.

— Неужели? — Ршава выдержал тяжелую паузу. — Что ж, пожалуй, такое возможно. Маловероятно, но возможно.

Он не назвал торговца лжецом напрямую, но результат оказался почти таким же. Толстяк засеменил к выходу и почти выбежал из храма. Ршава изумился бы, если бы тот пришел молиться сюда снова. Но все же прелат лелеял надежду, что торговец будет возносить молитвы Фосу в другом храме. Ршава не хотел обратить душу купца к Скотосу.

Прелат едва не сплюнул, подумав о темном боге, но сдержался. Наблюдавшие за ним прихожане наверняка подумали бы, что он плюнул, осуждая торговца мехами. А этого Ршаве не хотелось: толстяк и сам достаточно осудил себя.

Позднее — намного позднее — Ршава будет гадать, не стал ли тот момент чем-то вроде своеобразного водораздела. И вспоминать, не возникло ли у него тогда хотя бы слабое предчувствие. Но как бы он ни рылся в памяти, поиски эти вновь и вновь оказывались напрасными. Он не знал. Он даже не подозревал. Какой человек способен заглянуть в будущее? Ясновидящий? Да… и нет. Ршава очень хорошо помнил, что случилось с Эладом. Если бы предсказатель не напугал себя до смерти…

В то утро больше никто почему-то не захотел обратиться к Ршаве с вопросом. Более того, храм опустел на удивление быстро. Один из священников улыбнулся прелату и сказал:

— Вам надо почаще нагонять на них страх божий, святейший отец. Тогда у нас останется больше времени для себя.

Ршава одарил его таким же взглядом, как и торговца:

— Занимайся своими делами, Ориф. А делами храма я займусь сам.

Торговец мехами после слов Ршавы побледнел, Ориф же покраснел. Значит, храбрости в нем оказалось больше. Священник гордо задрал подбородок:

— Я не имел в виду ничего дурного, святейший отец. Просто… пошутил, если так можно сказать.

— Возможно, ты можешь так сказать, — ответил Ршава.

Ориф еще больше покраснел и затем поклонился, будто желая показать, что оказывает прелату уважение, даже если тот, возможно, его не заслуживает. Ршава поклонился в ответ, словно желая продемонстрировать, что мнение Орифа он и в грош не ставит. Увидев это, священник резко повернулся и зашагал прочь.

Иногда раздражительность у Ршавы не проходила долгое время. Бывало так, что он вовсе не прощал кому-либо что-то сказанное или сделанное. Но сейчас он медленно и облегченно выдохнул. К этому времени храм уже почти опустел и услышать прелата было некому. Ршава понимал, что ему необходимо отыскать какой-нибудь способ примириться со священником. Ведь Ориф не ошибся в священной доктрине, а всего лишь проявил невежливость. Если бы Скотос овладевал каждым, кто был невежлив, то сколько душ тогда смогло бы перейти мост Разделителя и попасть на небеса к Фосу? Пожалуй, очень немного, неохотно признал Ршава.

Но даже если так… Тренированный ум прелата довел мысль до логического завершения. Даже если только горстка доберется до небес — ну и что? Разве не окажутся они в таком случае особыми, потому что будут избраны?

Сперва эта идея Ршаве понравилась, но он тут же вновь нахмурился — теперь на себя. А как быть с теологической логикой? Сможет ли Фос в конце восторжествовать, если большая часть людских душ рухнет в вечный лед?