ИЗ АДА В РАЙ И ОБРАТНО - Аркадий Ваксберг

Ни ЦК, ни нарком по делам национальностей Сталин, которым был адресован этот доклад, вообще на него не реагировали. В архиве нет никаких данных, которые позволили бы считать, что он вообще обсуждался. Между тем информация о еврейских погромах поступала в Москву лавинообразно. Более того, в погромах участвовали зачастую и сами красноармейцы (по свидетельству Владимира Короленко[11]; причем именно! они громили и вырезали евреев с особо изощренной жестокостью") – факт, почти не известный на Западе, тогда как там хорошо знали о погромах, учиняемых белогвардейцами и другими противниками большевизма – бандами Шкуро, Петлюры (убит впоследствии в Париже евреем Шварцбардом в отместку за истребление его соплеменников) и другими.

Очевидцем еврейских погромов, устроенных красноармейцами, оказался Илья Эренбург, – он написал об этом два очерка («Еврейская кровь» и «О чем думает жид»), опубликованных в сентябре – октябре 1919 года в газете «Киевская жизнь»: «Если бы еврейская кровь лечила, Россия была бы теперь цветущей страной. Но кровь не лечит, она только заражает воздух злобой и раздором. Слишком много впитала земля крови – и русской, и еврейской, теплой человеческой крови. ‹…› В эти ночи я, затравленный «жид», пережил ‹…› не только страх за тех, кого громили, но и за тех, кто громил. Не только за часть, за евреев, но и за целое – за Россию».

В архиве Ленина есть документальное подтверждение участия подразделений Первой конной Красной Армии в еврейских погромах с какой-то пометкой Ленина, публиковать которую даже в 1991 году директор института марксизма-ленинизма – Г. Смирнов считал «нецелесообразным», поскольку это «представляет Ленина и Красную Армию в неблагоприятном свете»[12]. Не так уж сложно догадаться, какого характера была эта пометка: в те недели, когда судьба советской власти висела на волоске (Добровольческая Армия генерала Деникина уже подходила к Москве), Ленин шел еще и не на такие жертвы ради спасения – не мог же он из-за каких-то пострадавших евреев карать отважных кавалеристов, в которых видел надежных защитников своего режима!

Вряд ли до Москвы не доходила информация о том что вытворяли на огромном пространстве массового заселения евреями «борцы за национальное равноправие», бесчинствовавшие под красными знаменами революции! Беспристрастный очевидец Иван Бунин, пережидавший лихолетье в Одессе, записал в своем дневнике: «Юдофобство в городе лютое. ‹…› Еврейский погром, учиненный одесскими красноармейцами. Убито 14 комиссаров-евреев и человек 300 просто евреев. ‹…› Врывались ночью, стаскивали с кроватей, убивали кого попало. Шла настоящая охота. Ехали на грузовиках красноармейцы и кричали: «Есть тут жиды?» Море, океан крови…»[13]

Все это особенно впечатляет, если мы вспомним, что «военным министром», то есть верховным главнокомандующим Красной Армией, творившей эти бесчинства, был еврей Лев Троцкий, а среди красноармейских командиров и комиссаров частей, воевавших на Украине, немало евреев…[14] Ленин, а тем более Сталин (нарком по делам национальностей!), не могли не знать о кровавой бойне, устроенной их солдатами над евреями, притом отнюдь не только в Одессе, но никакой – по крайней мере, видимой – реакции не последовало. Сам Ленин – подчеркнем это еще раз, – разумеется, никаким антисемитом не был, но он не был и юдофилом, он вообще был абсолютно равнодушен к этническому происхождению кого бы то ни было, тем более к национальной принадлежности политических деятелей, он подходил к ним только с одним критерием: «наш» или «не наш».

Причина массового антисемитского психоза была уже и тогда всем хорошо понятна – всем, кроме тех, кто упорно не хотел ее понимать. Владимир Короленко сформулировал ее очень четко: «Мелькание еврейских физиономий среди большевистских деятелей (особенно в чрезвычайке) разжигает традиционные и очень живучие юдофобские инстинкты»[15] – об этом он множество раз и говорил, и писал крупным большевистским деятелям, в том числе Луначарскому и Раковскому: «Преобладание среди особо усердствующих садистов евреев и евреек с воспаленными от кровожадности глазами пробуждает вспышки антисемитизма у несчастных жертв и у всех, кто видит эти бесчинства, даже у тех, кто всегда был далек от всяческих фобий»[16].

Как видим, анализ антибольшевика Короленко ничем не отличается от анализа большевика Мороза – и факты, и их объяснение лежат на поверхности. Но, как гласит известная пословица, тот, кто не хочет слышать, хуже глухого…

И все же совсем проигнорировать яростную вспышку возрастающкго антисемитизма, разумеется, в Кремле не могли, тем более что по своим масштабам он превосходил все, совсем еще недавно потрясавшие мир – антисемитские акции царского времени. Насколько можно судить по архивным источникам, большевики-ленинцы особенно испугались после того, как пришли сообщения о том, что во время зверских еврейских погромов в Гомеле, Борисове и других городах было убито много комиссаров и ответственных местных работников еврейского происхождения[17].

26 апреля 1919 года вопрос о вспышке антисемитизма рассматривался на заседании оргбюро ЦК РКП(б) – Сталин благоразумно отсутствовал. В тот же день ЦК направил губкомам партии ничего практически не означавшее письмо (на русском арго такие письма называют «отпиской») о необходимости борьбы с антисемитизмом[18]. Прибегнуть к единственно реальной мере, которая могла бы хоть как-то снять остроту проблемы, – мере, предложенной всеми разумными людьми, в том числе и не потерявшими разума большевиками, – Кремль не мог: это не вписывалось в его основополагающую концепцию интернационализма.

Речь идет, конечно, о том, чтобы убрать евреев – ради самих же евреев – с самых ненавистных населению постов, непосредственно связанных с осуществлением террора в его наиболее жестоких формах. Ленин не мог пойти на это хотя бы уже потому, что это противоречило его представлению о национальном равенстве и, напротив, сильно смахивало бы на национальную дискриминацию. Характерно, что нарком по делам национальностей – Сталин ни разу за весь этот период беспрецедентной по своим масштабам и повсеместной вспышки антисемитизма ни разу публично не высказался по данному вопросу и не сделал буквально ничего, чтобы эту вспышку погасить. Похоже, с присущими ему терпением и хладнокровием он ждал, когда антиеврейские настроения, провоцируемые участием большевиков-евреев в террористических акциях, достигнут своего апогея.

Этот апогей наступил, несомненно, в 1920 году, когда в Крыму было подавлено последнее крупное антибольшевистское движение, возглавленное бароном Врангелем. После его разгрома и трагической эвакуации на кораблях, которой смогла воспользоваться лишь малая часть желающих, в Крыму началась беспощадная тотальная резня, жертвами которой (число жертв исчислялось десятками тысяч) оказались не только белые солдаты и офицеры, не только бежавшие в Крым из центральной России противники большевизма, но и люди, вообще никакого отношения ни к политике, ни к конфронтации «белых» и «красных» не имевшие.

Руководили всей бесчеловечной операцией два видных большевика еврейского происхождения, получивших на эту мясорубку полную свободу рук из Москвы: Розалия Землячка (Залкинд) и венгерский коммунист Бела Кун. Никакого специального замысла в этом, разумеется, не было. Кремлю было совершенно все равно, каких кровей будут палачи-мстители, которые «очистят» Крым от «буржуев и врагов народа», – лишь бы они делали это решительно и беспощадно. Никакого иного ответа населения на кровавую большевистскую акцию, кроме озверелого антисемитизма, и быть нe могло. То обстоятельство, что почти все еврейские общественные организации и Крыма, и сопредельной Украины поддерживали не красных, а белых, что они активно участвовали в антибольшевистском сопротивлении, что тысячи и тысячи евреев страдали от большевистской жестокости ничуть не менее, чем тысячи и тысячи русских, – все это ничего изменить не могло.

Кремлю снова пришлось вернуться все к той же болезненной проблеме. 2 июня 1920 года вопрос о борьбе с антисемитизмом рассматривался на совместном заседании политбюро и оргбюро, в котором участвовал и Сталин. Судя по сохранившемуся официальному протоколу, вопрос о драматической остроте ситуации старательно обходился. Сталин внес предложение, всеми принятое без возражений: «поручить Каменеву составить план мероприятий партии и Советской власти по борьбе с антисемитизмом»[19].

Гора родила мышь! Эта издевательски беззубая формулировка лишь подчеркивала то, что было и так очевидно: наркомнац не хочет «раздувать» еврейскую тему и придавать ей слишком большое значение. Выбор еврея Каменева, а не русского большевика, в качестве руководителя мнимой борьбы с антисемитизмом тоже говорит сам за себя. В этом со всей очевидностью проявились коварство и хитрость Сталина: «меры» приняты, а что за меры и какова их реальная цена – никакого значения не имеет.