Хроника рядового разведчика. - Евгений Фокин

Справа от нас начинает бить пулемет. Соседство не из приятных. Оттуда же изредка взлетают ракеты. Решаем сообща, как вести себя с нашими «соседями». После короткого обсуждения пришли к выводу, что пока немцам не будем мешать. Мы уничтожим их в тот момент, если вдруг они обнаружат плывущих. Сами же постепенно принимаем солдатский облик — по-настоящему обулись и оделись, стало уютнее, теплее. Теперь наипервейшая наша задача — обезвредить пулеметчиков, а еще лучше — взять их как «языков». Их надо снять бесшумно. Командир дает приказ группе в составе четырех человек под командой Скляренко идти на сближение и быть готовым к нападению на пулеметчиков.

Группа уходит. Медленно текут минуты. Уже дважды Дышинский сигналил фонариком в сторону левого берега. Наконец настороженное ухо улавливает что-то похожее на всплеск. Тотчас же вверх поползла осветительная ракета, вырвав из темноты буксируемые лодки с солдатами передового эшелона пехоты. На реке не спрячешься, не за что, и лодки видны как на ладони. Зло, скороговоркой застучал пулемет и неожиданно, словно натолкнувшись на что-то, смолк. Все напряглись, приготовились — сейчас что-то будет, что-то произойдет. По-прежнему тихо. Вскоре Скляренко докладывал Дышинскому, что пулемет в наших руках, а ракеты будут бросать пока наши разведчики.

Первый успех окрылил нас. А вот подошли и лодки. Вскоре из них сходила на берег наша пехота. С помощью разведчиков стрелки рассредоточивались, постепенно расширяя маленький наш плацдарм. Это был первый кусочек отвоеванной нами советской земли на правом берегу Днепра.

Прошло не более двух-трех часов, как мы покинули родной берег, а казалось, пролегла целая вечность.

Все совершенное было чрезвычайно важным, но для нас — это только первая часть выполненной задачи. К сожалению, пулеметчиков живыми взять не удалось, а нам нужен «язык». Вскоре покидаем и этот клочок берега, который еще недавно был враждебным, а теперь стал не только нашим, но и обжитым, служившим нам вторым домом. Снова нашей группе предстояло уходить от своих. А это всегда нелегко. Перед уходом Дышинский договаривается с офицерами о сигналах связи.

Двигаемся гуськом. Идем медленно. Песок гасит звук шагов, лишь мягко шуршит под ногами. На небе, затянутом тучами, ни звездочки, в кустах еще темнее — в двух шагах ничего не видно. Идем, раздвигая их руками. Движемся с большой осторожностью. Сделаем несколько шагов и замираем. Снова несколько шагов — и опять остановка. Идем след в след и слушаем, слушаем...

Пересекли небольшую балочку, затем, помогая друг другу, начинаем карабкаться вверх по крутому склону, который мы хорошо изучили днем с левого берега. Подошва его круто срезана и представляет собой контрэскарп. Наверху залегли. Лежали долго, вслушиваясь в ночь. Было относительно спокойно, но мы отчетливо различали приглушенные вздохи минометов из ближайшей балочки. На расстоянии километра от нас, судя по звуку резких хлопков пушечных выстрелов, усердствовала фашистская батарея. Главное, что нас успокаивало, — на берегу продолжался тот же режим огня, значит, наш плацдарм немцами пока не обнаружен.

Стало слегка сереть. Сквозь затканное тучами небо сверху начала выглядывать луна. Вначале мы ее основательно поругивали, теперь ее появления ждали с нетерпением. Если в бинокль подробно изучили район предполагаемой высадки, то о вражеской обороне не имели даже ориентировочного представления. А она была. Мы находились на окраине мощного оборонительного «Восточного вала» немцев.

Куда целесообразнее идти, в какую сторону? Такое состояние нас нервировало. А время шло. Впереди, справа, изредка лаяли собаки, там была Дериевка. Но мысль, где искать проклятых фрицев, не давала нам покоя. «Конечно, мы можем углубиться и дальше от берега, — рассуждал я, — но это не лучший вариант»; При захвате «языка» в тылу противника не исключена и возможность его потери. Нам нужен «язык» где-то поблизости. Лежим, думаем. Но вот Дышинский шепотом излагает свой план, мы его одобряем, и командир приказывает двигаться. Медленно поворачиваем вправо, затем направляемся к реке и, наконец, идем параллельно очертанию берега в направлении на Дериевку. Крадучись, шаг за шагом пробираемся между кустами. В напряженном ожидании встречи с врагом проходим 100, 200, 300 метров. Неожиданно для себя, хотя этого момента и ждали, натыкаемся на вражескую траншею. Замираем. Превратились во внимание и слух, наблюдаем. Ничего подозрительного. Никакого движения. Только в груди пойманной птицей отчаянно колотится сердце. Соблюдая осторожность, ползком подбираемся к траншее. Вместе с Дышинским первыми спускаемся в нее, осматриваемся. Потом за нами следуют остальные. Траншея неглубокая, по пояс. Идем пригнувшись. Местами она обрывается, но через 30–50 метров продолжается снова. Самое непонятное — на бруствере и в траншее лежат оружие, амуниция, а немцев нет. Но ведь где-то здесь поблизости должны быть и они? Но где? Так, крадучись по траншее, прошли метров триста — четыреста. По-прежнему идем с Дышинским впереди группы, остальные, осматриваясь по сторонам, тенями скользят следом.

Наконец, поколебавшись, выбираемся из траншеи и направляемся в глубь обороны немцев. Не могли же они уйти далеко от своих траншей! Вдруг Дышинский делает знак рукой. На поляне, ближе к кустам, что-то темнеет. Присели на корточки, пригляделись. Немцы! И не один и не два, а много, человек сорок — пятьдесят. Наблюдаем. С противоположной стороны около спящих неторопливо прохаживается, затягиваясь сигаретой, часовой.

Вот они, «языки»-то, под боком! Только бери! Но как? На такие размышления война всегда отпускала разведчикам секунды. Только секунды. И ими надо распорядиться умеючи. А секунды бегут. Думай, командир, думай и принимай решение.

Сориентировавшись в создавшейся ситуации, Дышинский ставит задачу каждому. Ни слова — только жесты. Мы с ним подбираемся к немцам — остальные нас прикрывают. Всем все стало ясно. Группа напряглась, сжалась в стальную пружину. Вот он делает мне знак рукой, и мы, крадучись, направляемся к отдельно спящей группке. Подползаем. Их трое. Они лежат, укрывшись с головой одеялами. Под головами ранцы с верхом из телячьей шкуры. Мы затаились над ними. Хоть и не впервой, но страшно. Снайперская винтовка, которую я взял взамен автомата, уже наготове. Дышинский наклоняется над спящими и по-немецки приказывает: «Встать! Руки вверх! Молчать!» Головы лежащих поднялись почти одновременно. Ближайший ко мне предпринимает попытку что-то выхватить из-под ранца. Моя винтовка сверху с силой опускается ему на голову. Слышу хруст костей. Остальные два немца вскакивают на ноги и бросаются на командира. Меня со сна еще не замечают. Небольшую фигурку взводного из-за них и не видно. Идет борьба. Дышинский почему-то не стреляет. Не пойму, чего он ждет. Почти как на занятиях по рукопашному бою, сзади прикладом бью одного по плечу около шеи. Теперь набрасываюсь на второго и снова ударом приклада по лопаткам отбрасываю его от командира и валю на землю. Этот вскрикивает от боли и, пролепетав: «Гитлер капут», вскакивает на ноги и поднимает руки вверх. Первый немец следует его примеру. Дышинский кричит: «Вперед!» — и мы с пленными бросаемся в кусты. Томительная тишина раскололась. По спящим в упор ударили автоматы, рвутся гранаты. Фейерверк неплохой, но нам не до созерцаний. А мы, не давая врагам опомниться, бежим через кусты, спотыкаемся, поднимаемся и снова бежим. За нами по пятам уже мчатся товарищи. На бегу меняем направление. Отбежав метров сто — сто пятьдесят, останавливаемся, дожидаемся своих. Вот и они. Скляренко докладывает, что все в сборе, потерь нет. Дышинский выхватывает из кармана ракетницу и стреляет. И не успела еще ракета доползти до верхней точки своей траектории, как со стороны Днепра вверх ударили и уперлись в небо две светящиеся трассы. Все ясно, наши там. Это наш ориентир. Выходить будем на него. И мы снова бросаемся вперед. Сбоку раздается гортанный окрик немцев. Он тонет в автоматной трескотне. Бьют и по нас. Над нашими головами зло защелкали разрывные пули. Один из пленных начинает валиться на бок, его подхватывают под руки. Отход группы продолжается.