Отец её лучшей подруги - Пенни Вилдер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я занимаю место, на которое он указывает, и тянусь за бутылкой воды.
— Здесь потрясающе. Спасибо.
Лунный свет и свечение от электрических обогревателей освещают его волосы, придавая Беку неземную внешность. С Беком в костюме и со мной в юбке и блузке я почти могу представить будто это свидание. Черт, оно уже лучше, чем большинство свиданий, на которые я ходила.
— Ты улыбаешься. О чем думаешь? — подушка дивана прогибается, когда Бек садится рядом со мной, касаясь моего колена.
— Честно? Я подумала, что ужин с моим боссом лучше всех свиданий, на которых я была, — сложно думать, когда он так близко. Сказать настоящие мысли легче, чем пытаться придумать правдоподобную ложь. Я подумала спросить, не является ли это его версией свидания, но не хочу создавать неловкость.
Бек берет свою тарелку с суши, поворачивается так, чтобы сидеть сбоку лицом ко мне, и начинает есть. Его зубы кусают первый кусочек. Он выгибает бровь на меня в молчаливом вопросе. Я не могу сказать ему, что предпочитаю смотреть, как он ест, поэтому беру свою тарелку и начинаю с незнакомых. Суши хороши, но думаю, что в компании с Беком практически все будет таким.
— Я знаю, что мы говорили о том, что значит вернуться, и по твоему голосу понял, что ты скрываешь, как сильно скучаешь по своей студии, — он пропускает вступление, переходя прямо к сути. — Что тебе больше всего нравилось в художественной школе?
Я добавляю сахар в чай и дую на пар, поднимающийся из чашки туманными завитками.
— Я ни с кем не общалась как минимум до десяти, — большинство вечеров я не спала до полуночи, работая над различными проектами. — Если тебе не везло, и ты попадал на раннее утреннее занятие, даже учителя обнимали кофейные чашки. Вообще, думаю мне нравилась одежда: комбинезон и выцветшая фланелевая рубашка из секонд-хенда в течение четырех дней подряд не привлекающие внимание, пока я не отправлялась в прачечную, не стирала их и не отчищала краску, — даже я слышу, что мой голос звучит счастливее, когда я рассказываю о своей жизни художника.
— Это напоминает мне о моих первых днях основания Хантсворта. Я ел, спал и дышал своей работой. И мне это нравилось, — задумчиво-грустный голос Бека повторяет мой.
— Бек, было так чертовски освежающе находиться весь день среди остальных художников. В смысле, были обычные ссоры за лучшее освещение, кто стащил чью-то кисточку или сварочное оборудование… — мои глаза смотрят на горло Бека, когда он смеется. Его кадык дергается, когда он на эмоциях откидывает назад голову. — Но, — продолжаю я, — мы поддерживали друг друга. Группы сверстников, сложившиеся благодаря учебе, действительно стали семьей.
Тепло накрывает мою руку. Проходит минута, прежде чем я осознаю, что пальцы Бека переплетены с моими. Я сжимаю их в ответ, запоминая силу в его руках.
Его голос ломается, когда он говорит:
— А теперь ты находишься далеко от первых людей, которые действительно понимали тебя.
— Сначала у меня были ты и Таша, — не задумываясь выпалила я. Поднял глаза вверх, я хочу увидеть его реакцию. На его лице нет ни одной эмоции. Но меня это не разочаровывает. Его глаза смотрят на наши соединенные руки. Никто из нас не собирается их отпускать.
Проходят минуты, прежде чем Бек говорит снова.
— Что сложнее: быть вдали от твоей выбранной семьи или не иметь свободы заниматься своим искусством, когда захочешь? — ночной ветер играет с его волосами, непослушные волнистые волосы падают ему на глаза. Он давно не стригся. Свободной рукой я зачесываю их обратно, наслаждаясь ощущением шелковых прядей, скользящих между моими пальцами.
Я не хочу говорить о своем искусстве. Это слишком больно.
— Я скучаю по своей студии. Скучаю по тому, как дневное солнце отражается в установленном зеркале и наполняет пространство теплом, — закрывая глаза, я погружаюсь в воспоминания. — В студии пахло специями чая-масала, которые я хранила у стойки для гостей. Я скучаю по раскладному дивану в задней комнате, и по ощущению, что могла приступить к работе, не беспокоясь о том, что злоупотребляю гостеприимством или мешаю. Там у меня была выставка… — мои руки отпускают руки Бека и подрагивают. Я жестикулирую ими, пока говорю. Даже сейчас я так взволнована, когда описываю сделанные мной фотографии, и как я воспроизвела их в виде картин и скульптур.
— Звучит потрясающе. Хотел бы я, чтобы мы с Ташей смогли прийти. Я помню, как ты прислала нам открытку о шоу. Мне кажется, у нее есть одна в альбоме. Та, которую ты отправила мне, лежит у меня в столе дома, — Бек накладывает себе немного жареного риса и умудряется сделать так, чтобы он выглядел, как реклама самой совершенной в мире еды. Я рада, что не умудрилась опрокинуть суши или рис себе за шиворот.
— У меня еще осталось несколько непроданных картин. Я могу попытаться пристроить их в бутик в центре города, чтобы заработать немного денег. Может, тогда Джина перестанет напоминать мне, какая я неудачница, — наклейки с моим именем остались со мной и будут оставаться, пока я не смогу снова стать художницей. Если получится. — Даже если у меня не получится что-либо сделать с моим искусством, мне нравится создавать его. Мне нравится творить.
Его руки тянутся ко мне, обхватывают мои плечи и сжимают, пока это не становится почти неловко.
— Ты не неудачница, Лия. Ты сделала все, что смогла, но экономика тебя подвела. Пообещай мне, что ты не откажешься от своей художественной мечты, — требует он.
В лунном свете в его глазах отражается безумная решимость. Я смотрю на него, гадая, что творится у него в голове. Его губы приоткрыты, напоминая мне о том, как они чувствовались на моих. Мне было бы слишком легко повалить его на диван и возобновить вчерашний поцелуй. Все мое тело дрожит от этой мысли. — Тебе должно быть холодно. Вот, возьми его, — Бек снимает пиджак и накидывает его на меня. От него исходит запах. Его запах. Он усилился от нескольких часов ношения. Шелковая ткань шелестит вокруг шеи и рук, окутывая меня его запахом и теплом от тела.
Несколько лет назад я танцевала в его прихожей во время ночевки, одетая в оставленный им пиджак. Хотя в нем было не так тепло.
— Я мечтала об этом, Бек, — я шепчу слова в тяжелом воздухе