Взмахни белым крылом - Элизабет Эштон

Все утро Кэтрин и Эдвина провели в патио. Остальные женщины отправились в церковь – таков был обычай во время Великого поста. Все трое были одеты в черное. Крохотные кружевные мантильи на головах также были черными – испанки редко носят шляпы. Сезар сразу после завтрака уехал в Валдегу, а Сальвадор, позвав Хосе, удалился в свой кабинет. Но оба появились к ленчу, который, как поняла Кэтрин, традиционно был достаточно плотным. После сиесты Кэтрин с Эдвиной отправились погулять по городу и в первую очередь осмотрели громадный кафедральный собор, третий по величине в мире, в котором на небольшом возвышении стояла гробница с прахом знаменитого Кристобаля Колона, вошедшего в историю под именем Христофора Колумба. В этом городе он нашел свое последнее пристанище, когда открытые им земли Нового Света перешли под контроль Испании.

– Хотя на самом деле Колумб был вовсе не испанцем, а генуэзцем, – заметила Эдвина. – Однако вряд ли кто из севильцев согласится это признать.

Затем они осмотрели Гиральду, сохранившуюся с давних времен, мавританскую мечеть, дворец Алькасар, выпили по чашечке чаю в маленьком кафе и, решив, что экскурсий для одного дня им хватит, вернулись домой.

Сезар так и не появился до самого обеда, и Кэтрин разозлилась на себя, что невольно его ждет. Сальвадор пожелал узнать, куда запропастился молодой человек, и неугомонная Пилар тут же поспешила ответить, что тот, скорее всего, отправился в город.

Ее брат при этих словах явно сконфузился, а выражение лица старого дона Сальвадора не предвещало ничего хорошего.

– И что тебе известно о подобных вещах? – сурово осведомился он.

– Достаточно, – выпалила Пилар. – В конце концов, я вполне современная девушка, хоть ты и стараешься держать меня взаперти.

– Тогда тем более должна знать, что о подобных вещах не принято говорить вслух! – резко сказал дед и тут же постарался перевести разговор на другую тему.

Кэтрин догадалась, что имела в виду Пилар, и ее душа взбунтовалась. Она почувствовала себя оскорбленной – Сезар в ее глазах стал чем-то вроде обыкновенного распутника. Теперь она поняла, почему в тот вечер в Кордове он смотрел на нее таким странным взглядом – видимо, несмотря на влюбленность в очаровательную Пилар, молодой человек готов был обратить внимание на любую женщину. И Кэтрин тут же твердо решила выбросить из головы всякие мысли о нем.

Однако на следующее утро именно Сезар подкатил к дому огромный семейный автомобиль Агвиларов, чтобы отвезти их в Валдегу. Пилар тоже высказала желание поехать, но этому воспротивилась дона Луиза, заявив, что ей предстоит еще кое-что сшить для приданого Инесс. Надувшаяся девушка вместе с матерью вышла на крыльцо проводить их в дорогу.

– Не расстраивайся, Пилар! – крикнул Сезар. – Может, очень скоро приданое понадобится и тебе!

– Бог ты мой! – ахнула дона Луиза. – Да ведь она еще совсем ребенок!

Но пылкий взгляд, которым юная испанка наградила молодого человека, по мнению Кэтрин, принадлежал вовсе не ребенку, а скорее женщине, сгорающей от любви.

Валдега находилась на одной из равнин, которыми так богата Андалузия, в полумиле езды от Севильи. Здесь среди зарослей серебристо-зеленых оливковых деревьев на плодородных пастбищах, еще не выжженных солнцем, паслись неисчислимые стада коров и табуны лошадей. Ферма оказалась квадратным низким домом из белого камня с крышей, покрытой красной черепицей. Прямо перед ней росла группа невысоких падубов, а в тени их крон стояли массивный деревянный стол и пара таких же скамеек. За ними, на склоне холма, были устроены для выгула быков площадки с высокими стенами и крепкими калитками, которые отделяли друг от друга узкие дорожки. А вдали тянулись рядами бесчисленные стойла и конюшни, возле которых копошились в пыли тощие взъерошенные куры.

Хуан Гуэрва, управляющий фермой, едва машина остановилась у ворот, выбежал им навстречу, торопясь приветствовать хозяина. Он сообщил, что всех быков только что согнали в стадо и скоро перегонят в специальный загон, где Сальвадор может на них полюбоваться. Сеньор Гуэрва говорил на певучем андалузском наречии, совершенно непонятном Кэтрин. Впрочем, даже хорошо знавшая испанский Эдвина понимала его с трудом. Они уселись в тени падубов, а Хуан принес стаканы и большой кувшин сангрии – напитка из фруктов и ягод, смешанного с соком красного винограда и холодной минеральной водой. Это было очень кстати, так как жара стояла неимоверная, а он прекрасно утолял жажду. Маленькая босоногая девчушка, дочь Хуана, с гордостью водрузила на стол огромное блюдо с медовыми пирожными.

Потом Сальвадор тактично предложил дамам пройти в дом помыть руки, прежде чем они отправятся осматривать быков, которых, судя по всему, уже пригнали, так как из-за дома доносились крики и утробное мычание. После того как руки были вымыты, Эдвина заявила, что непременно должна поздороваться с сеньорой Гуэрвой, и они с Кэтрин прошли в огромных размеров кухню. Мария Гуэрва суетилась вокруг большой плиты, жаря тортильи[2], а возле нее кувыркались загорелые, босоногие ребятишки. С потолка свешивались бесчисленные связки лука, чеснока и копченые свиные окорока. Вся мебель была тяжелой, из массивного дерева. Пол выложен каменной плиткой.

Испанские ребятишки понравились Кэтрин с первого взгляда. Ей сразу полюбились их дочерна загорелые тела, глаза, похожие на влажные маслины, и прямые иссиня-черные волосы. Малыши Гуэрва выстроились перед нею в ряд – грязные, замурзанные пальцы засунуты во рты, в глазах – жгучее любопытство, и все с замиранием сердца следили, как Эдвина церемонно знакомила незнакомую даму с их матерью. Эдвину они видели уже не раз. Для них она была «англичанка из местных», такая же сумасшедшая, как и все англичане, потому что, как мужчина, скакала на самых что ни на есть диких жеребцах, которыми так гордился Сальвадор, и обожала задавать всякие вопросы. Но Кэтрин дети видели впервые. Басовитый рев, донесшийся в эту минуту из колыбельки, возвестил о том, что проснулся самый младший представитель семейства, и заботливая матушка, бросив плиту, кинулась его успокаивать. Повинуясь неосознанному инстинкту, Кэтрин протянула руки, и Мария осторожно передала ей ревущего малыша.

– Похоже, бедолага мокрый. Надо бы поменять ему пеленки, – сказала Эдвина. – Ты справишься?

И Кэтрин справилась – хотя и не слишком умело, но перепеленала карапуза, поскольку ей и раньше приходилось иногда проделывать это с многочисленными внуками Мари Леру. Кивок в сторону одной из босоногих девчушек, столпившихся вокруг девушки, и та мгновенно подала ей все необходимое. Затем, удобно устроившись в старой деревянной качалке, Кэтрин положила ребенка на колени. Уже сухой и чистый, он с интересом разглядывал склонившееся над ним незнакомое лицо, а потом, окончательно успокоившись, загукал и с улыбкой протянул к ней ручки.