Письма 1833-1854 - Чарльз Диккенс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Преданный Вам.
65
ДЖОРДЖУ КЕТТЕРМОЛУ
Девоншир-террас, 1,
понедельник, 13, 1840 г.
Дорогой Кеттермол,
Я хочу обсудить с Вами одно чрезвычайно важное дело. Мой новый журнал, вернее, его первый номер выйдет в свет в субботу, 28 марта; и поскольку его надо будет посылать в Америку и в Германию - а это значит, что он должен быть подготовлен заранее, - он находится в работе уже сейчас, точнее, я начал им заниматься в прошлую субботу. Журнал будет издаваться не только ежемесячными выпусками по шиллингу за штуку, но и еженедельными по три пенса за выпуск. Моя цель при этом - расстроить планы наших соперников и сделать журнал как можно более современным. Что касается его содержания, то у меня есть оригинальный замысел, позволяющий коснуться множества тем. Название "Часы мистера Хамфри".
Теперь вот что. Размышляя о том, как усовершенствовать свой журнал, я подумал и об иллюстрациях и решил помещать гравюры по дереву в тексте, а не на отдельных страницах. Мне бы хотелось знать, не согласились ли бы Вы сделать небольшой эскизик для гравюры - вы вполне можете обойтись тушью, - а размером он может не превышать тот клочок бумаги, который я вкладываю в этот конверт. Тема: старинная, необычного вида комната, обставленная старомодной елизаветинской мебелью: в том углу, где камин, причудливые старые часы, принадлежащие мистеру Хамфри. Никаких фигур. Эту гравюру я помещу на вступительной странице.
Кроме того, я хочу знать, - а поскольку Чепмен и Холл мои компаньоны, то я могу без всяких церемоний задать Вам этот вопрос, а Вы мне на него без церемонии ответите, - сколько Вам надо заплатить за такую работу, и не захотите ли Вы (если она Вас заинтересует) время от времени повторять эту забаву, и если да, то на каких условиях? Должен сказать, что я намерен также привлечь к подобной же работе Маклиза и что репродуцирование рисунков, выжженных и гравированных по дереву, будет осуществляться первоклассно. Опыт прошлого дает нам основания предполагать, что журнал будет пользоваться огромным успехом и популярностью. Я надеюсь, что, когда я поделюсь с Вами своими замыслами, Вы и сами убедитесь, что у нас непочатый край отличных тем.
Мне бы очень хотелось потолковать с Вами об этом деле, и я предпочел бы, чтобы Вы сами назначили мне место и время свидания. Мы могли бы встретиться здесь, или в Вашем доме, или в "Атэнеуме" *. Но я думаю, что первое было бы лучше всего, так как здесь у меня под рукой все бумаги. Если Вы согласны позавтракать у меня, скажем, во вторник или в среду, то за две минуты я скажу Вам больше, чем мог бы написать в двадцати письмах, подобных этому, несмотря на то что я старался писать так деловито и глупо, как положено.
Все эти грандиозные приготовления, разумеется, должны храниться в величайшей тайне, иначе на сцену выскочит сразу пятьдесят мистеров Хамфри. А посему черкните мне записочку, как подобает уважаемому джентльмену, и передайте мой нижайший поклон Вашей уважаемой супруге.
Примите уверения, мой дорогой Кеттермол, в моей постоянной и искренней преданности.
66
ДЖОРДЖУ КЕТТЕРМОЛУ
Девоншир-террас,
21 декабря 1840 г.
Мой дорогой Джордж,
Кит, Одинокий Джентльмен и мистер Гарленд отправляются навестить девочку и прибывают туда ночью. Перед этим шел снег. Кит, оставя их, подбегает к старому доиу и, держа в одной руке фонарь, а в другой - клетку с птичкой, в нерешительности останавливается в нескольких шагах от двери. В окне - том самом, где предполагается комната девочки, - горит свет, а сама девочка (разумеется, неведомо для гостей, которые приехали ее проведать и полны надежды) лежит в ней мертвая.
Если Вам трудно втиснуть в картину Кита, не ломайте себе голову над этим.
Преданный Вам.
67
КЕТТЕРМОЛУ
22 декабря 1940 г.
Дорогой Джордж,
Девочка лежит мертвая в спаленке, за ширмой. Зима, поэтому цветов нет; но по ее груди, по подушке и по всей постели могут быть разбросаны веточки остролистника с ягодами и тому подобная дикорастущая зелень. Окно заросло плющом. Можно, если хотите, посадить возле нее того мальчика, с которым она говорила об ангелах; но мне кажется, что получится больше тишины и покоя, если она будет совершенно одна. Я хотел бы, чтобы была выражена вся красота безмятежного покоя и чтобы во всем сквозило счастье, если такое возможно в смерти.
Девочку похоронили в самой церкви, и старик, который никак не поймет, что она умерла, возвращается на ее могилу и долго сидит там, ожидая, чтобы вновь пуститься с нею в путь. Его посох с мешком, ее маленький капор с корзиночкой и пр. лежат возле него. "Она придет Завтра", - говорит он всякий раз, когда темнеет, и печально отправляется домой. Я думаю, что песочные часы помогли бы передать мысль; можно какие-нибудь ее вещички перекинуть ему через колено или дать в руку.
Эта повесть разрывает мне сердце, и я не могу собраться с духом, чтобы окончить ее.
Всегда и вечно всей душой Ваш.
68
ДЖОНУ ОВЕРСУ
Девоншир-террас,
среда, 30 декабря 1840 г.
Дорогой мистер Оверс,
До сих пор я никак не мог найти время, чтобы прочитать Ваше сочинение. Но вот наконец прочел и считаю, что это хорошая журнальная статья - не забывайте, что я говорю сейчас так, как если бы ничего не знал ни об авторе ее, ни об обстоятельствах, при которых она писалась, - и ничуть не хуже других статей подобного рода. Если Вы немножко подправите помеченные мною места и подержите статью у себя, пока не окончите вторую, я тем временем подумаю, куда бы ее лучше пристроить.
Если говорить по существу, я возражаю против того, чтобы Уота Тайлера * изображали этаким отъявленным злодеем, так как мятежник этот действовал из чистых побуждений и заслуживает некоторого сочувствия, и я думаю, что если бы я жил в его время, то, может быть, и сам размозжил бы голову сборщику налогов, и, уж во всяком случае, поступивший таким образом был бы в моих глазах чем-то вроде полубога. Ни один отец не станет мириться с тем, чтобы над его дочерью совершалось насилие, даже если насильник является государственным чиновником; и ни один настоящий мужчина не согласится спокойно на это смотреть.
Поэтому даже если бы Уот Тайлер и его сторонники, в пылу страстей, сожгли город и лили кровь как воду, то и тогда бы я отнесся к их памяти с некоторым почтением.
В остальном же я очень доволен Вашей работой и серьезнейшим образом считаю, что Вы поразительно продвинулись. Остерегайтесь писать для публики то, что щепетильность помешала бы Вам произнести вслух, где бы то ни было. Предположим, что миссис Скатфидж и на самом деле разделась догола - я, собственно, в этом и не сомневаюсь, - и все же мне очень не хотелось бы сообщать об этом ее поступке нашим барышням, родившимся в девятнадцатом веке.
Преданный Вам.
69
ФОРСТЕРУ
Пятница, 7 января 1841 г.
...Кончил ли я? Кончил ли??!!! Господь с Вами, до вечера среды я никак не кончу. Я только вчера начал, и должен Вам сказать, что галоп здесь не годится. Получается превосходно, мне кажется, но сам я - несчастнейший из несчастных! На меня словно легла черная тень, и я с трудом продвигаюсь вперед. Я боюсь подойти к этому месту еще больше, чем Кит; больше, чем мистер Гарленд; и гораздо больше, чем Одинокий Джентльмен. Я еще долгое время буду не в состоянии оправиться. Никто не будет так тосковать по ней, как я. Мне все это так больно, что я даже выразить не могу всего, что чувствую. Старые раны начинают кровоточить всякий раз, когда я думаю, как об этом писать: что же будет, когда я начну писать, одному богу известно. Утешение, которое находил школьный учитель, на меня, как я ни стараюсь, не оказывает должного действия. Когда я думаю об этой печальной повести, мне кажется, что Мэри умерла всего лишь вчера.
Не знаю, как быть с завтрашним обедом, - может быть, Вы пришлете узнать с утра? Так было бы лучше всего. Я отказался от нескольких приглашений на эту и на следующую неделю, решив никуда не ходить, пока не кончу. Боюсь потревожить состояние, которое мне удалось в себе вызвать, чтобы не пришлось создавать его заново.
70
С. ХАРФОРДУ
Девоншир-террас,
15 января 1841 г.
Сэр,
Мне хочется сказать несколько слов в ответ на Ваше письмо от девятого. Времени у меня мало, поэтому буду краток.
Я и не ожидал, что Вы тут же согласитесь с моим мнением. Я думаю, что года через три Вы будете более расположены согласиться со мной, а через пять лет, самое большее, мы с Вами сделаемся уже полными единомышленниками.
Вы, по-видимому, забываете, что я не могу знать Вас так хорошо, как знаете себя Вы, и что поэтому мне трудно судить о размерах Вашего дарования. Ведь чувства, которые Вам - по собственному Вашему признанию - не удалось выразить с должной силой, мне неведомы вовсе, ведь я не жил Вашими мыслями, я всего-навсего прочитал несколько строк Вашего сочинения, и только в каком-то очень исключительном случае я мог бы о человеке, с которым так мало знаком, как с Вами, сказать себе: "Это - поэт!" Вы хотите, чтобы я окончательно сказал, следовать ли Вам по избранному Вами пути дальше или оставить его навсегда. Этого я Вам сказать не могу. У меня нет четкого представления о Ваших возможностях. Того, что Вы мне прислали, недостаточно, чтобы я мог судить. И я убежден, что любой человек, если только он сознает всю ответственность, которая на него возлагается, посмотрев эти Ваши сочинения, сказал бы Вам точно то же, что и я.
