Молчание золота - Андрей Таманцев

Генерал-майор Нифонтов, который вынимал из сейфа бутылку со старым французским коньяком, едва не выпустил драгоценный резервуар из рук. Он обернулся к Голубкову. Тот скромно улыбался.

— Что-что? Он что, на самом деле находится на территории Узбекистана?

— Не на территории Узбекистана, а в самом, что ни на есть, Самарканде! Понимаете?

Генерал Нифонтов налил себе стопку коньяку и, примерившись, выпил ее одним махом.

— А что он там делает? — наконец спросил он.

— Отдыхает. Друзья у него там, что ли. Хотя я точно не знаю.

— Своеобразные места для отдыха выбирает Пастух.

— Это точно.

— Ну что же, тем лучше. По всей видимости, нам следует более тщательно снестись с Узбекистаном. Да, кстати… Как там этот наш археолог, месье Ламбер? В клинике?..

Из разговора Арбена Густери и человека по прозвищу Эмир, состоявшегося на следующий день после убийства Энн Ковердейл:

Густери. Что там произошло в этой проклятой Москве? Почему вся пресса на ушах стоит, а, Эмир?.. Ведь это ты приложил руку к?..

Эмир. Арбен, я тебе всегда говорил, что бабы тебя погубят. Пусть она звезда, пусть она всемирно известна и тебе льстит общаться с ней. Да ведь ты трахал ее еще тогда, когда она шлялась по студиям звукозаписи, чтобы отсосать у продюсера и…

Густери (перебивая). У тебя скверная привычка дурно говорить о мертвых! Сволочь! Что там такое произошло?.. Говори!

Эмир. Ты не кричи, а лучше послушай. Сам потом будешь благодарить, босс. Эта твоя Энн — последняя дура и тварь, мозгов у нее нет и не предвиделось. Она сама нарвалась, понятно? Она думала, что в Москве ее ждут, и ждут по полной программе, чтобы передать ей новый «заряд», как она сама это называет. Я сам объяснял этой взбалмошной дуре по телефону, что пока нет никакой возможности, потому что нет связи с Мантикорой, от которого все зависит.

Густери. Да говори ты наконец по делу!..

Эмир. Хорошо. Твоя Ковердейл совершенно потеряла совесть и ориентацию в пространстве. Она на полном серьезе высказалась передо мной в том плане, что немедленно отдаст в руки спецслужб всю нашу организацию, если мы немедленно не предоставим ей новый «заряд». Она неадекватна. Тебе понятно это слово, Арбен?

Густери. Понятно, не глупее тебя буду, образованный ты наш. Ну и?.. Убивать-то зачем?

Эмир. Ты так говоришь, как будто это я убивал. Ковердейл дошла до того, что через барыг купила российский паспорт с узбекской визой, понимаешь? Она собиралась к нам, в Ташкент или в Самарканд! Я тебе сколько говорил, Арбен, чтобы ты при ней меньше трепал языком!

Густери (холодно). Не забывай, с кем разговариваешь. Не повышай голос, дорогой.

Эмир. Ее рано или поздно нужно было убирать, вот я и устроил ей романтическую картину К несчастью, исполнитель не все успел: облить и поджечь ее он успел, а вот забрать российский паспорт, который обнаружил в ее сумочке, и снять с ее руки браслет, который ты ей сам и подарил, не успел.

Густери. А ты еще говорил, что Голова топорно работает, черт возьми! А сам, а сам!.. И кто отрабатывал Аню?

Эмир. Кто отрабатывал, того уже самого исполнили, урода. Теперь у журналюг будет несчетно пищи для выдумок, еще бы — один и тот же браслет сняли с двух убитых женщин, шутка ли? Ну да шайтан с ним, с браслетом. Ковердейл, говорю, все равно нужно было ликвидировать, и это большая удача, что она поехала в Москву Конечно, еще легче было бы убрать ее, явись она прямо в Узбекистан, как она и хотела. Но это уже было бы слишком… Зачем засвечивать самаркандские корни всех этих дел?

Густери. Эмир, ты в своем репертуаре. Вроде и много слов сказал, а вроде бы ничего и не говорил, остался при своих. Хитер ты! Ладно. Про Аньку сам все знаю, баба совсем с катушек сорвалась, как будто «заряд» по линии Мантикоры — это ей игрушки. Дурища. Аккуратнее надо работать, вот что я хочу сказать! Да что теперь толку… Подчищайте там, в Москве. Мне-то высовываться по-прежнему не резон. И найдите мне Ламбера, найдите во что бы то ни стало, если он еще жив!.. Эмир. Если жив — найдем. И он у меня не смолчит, скажет, где золото. У меня бы и само золото заговорило…»

Бывший капитан медицинской службы Иван Перегудов, он же Док, явился в закрытую клинику, курируемую ФСБ, для посещения содержавшегося там вот уже четвертый месяц Леона Ламбера, гражданина Французской Республики. Дока принял заведующий отделением, где лежал Ламбер — доктор Гольдин.

— Да, — сказал доктор Гольдин, — есть у нас такой француз. Попал в какую-то страшенную автокатастрофу — потом его буквально по частям собирали. Ну а как собрали — перевели сюда, к нам. Когда состояние стало относительно сносным. Диагноз по нашей части? Ну тут, собственно, двух мнений быть не может: нормальная парамнезия как следствие перенесенной черепно-мозговой травмы. Собственно, человек должен бы радоваться, что остался жив или не получил тотального расстройства памяти и рассудка. Ну а что касается парамнезии?.. — Гольдин с сомнением посмотрел на Дока: стоит ли грузить подробностями пришедшего с улицы человека. Решил просветить посетителя, явившегося неизвестно от кого. — Если поточнее, то можно констатировать определенную разновидность криптомнезии. Криптомнезия, уважаемый, — популярно пояснял доктор Гольдин, глядя на Дока поверх очков, — это такое нарушение памяти, при котором выпадение отдельных памятных блоков сопровождается исчезновением различий между действительно происходившими событиями и событиями, скажем, увиденными во сне, либо теми, о которых больной читал либо слышал…

— Спасибо, но я, — попытался прервать эту лекцию Док, но вошедшего во вкус Гольдина было уже не остановить.

— Помимо этого, — академично продолжал он, расхаживая по кабинету с заложенными за спину руками, — помимо этого у больного наблюдаются совершенно очевидные симптомы такой разновидности нарушения памятных структур, как конфабуляция. Переводя этот термин в практическую плоскость, поясню: конфабуляция подразумевает такое нарушение памяти, при котором ее пробелы восполняются фантастическими выдумками или…

— Спасибо, Виктор Евсеевич, — наконец сумел вставить и свою реплику Перегудов, — но у меня тоже медицинское образование, так что вовсе не обязательно так подробно все разжевывать. Правда, я по образованию не психиатр, а военный хирург, но тем не менее…

— А! Ну что же вы сразу не сказали? — сказал Гольдин с досадой. Док едва не поперхнулся. — Этот человек, которым так интересуется и прокуратура, и даже спецслужбы, если исходить из того, что он помещен именно к нам, — тут доктор Гольдин весьма выразительно глянул на Дока, — чрезвычайно любопытный тип. Я провел достаточное время у его постели, чтобы понять, что случай с этим Ламбером в самом деле очень любопытен. Дело в том, что в бреду он сравнивал себя не с кем иным, как с… кстати, как вы думаете с кем?

— Да я, собственно, сюда и пришел для того, чтобы получить от вас максимально полную информацию об этом пациенте, — терпеливо остановил его Док.

— Да? Ну что ж, ваше право. Так вот, любопытно, что в бреду он именовал себя Тимуром. Понимаете, любезный?

— Ну что ж, не такое уж и редкое имя.

— Нет-нет! Не тот Тимур, не пионер. А тот, что был известен под именем Тамерлан. Характерно, что Тамерлана называли Железным хромцом, а моему пациенту при хирургической операции вшили в ногу металлический элемент для укрепления сломанной в нескольких местах берцовой кости. Доктор Травников, оперировавший француза, утверждает, что он даже в самом лучшем случае будет прихрамывать на правую ногу. При этом пациент в бреду упоминал такие вещи, которые мало кому известны в нынешнее время. Интересные особенности жизни в четырнадцатом веке, какие-то элементы быта… Я потом проверял по энциклопедиям что мог, и вы знаете — все совпало!

Живые темные глаза доктора Гольдина заблестели.

— Вообще-то это не такая уж и редкость, когда человек непонятно как начинает выдавать сведения, которые он не может знать по определению. В моей практике было несколько подобных случаев. К примеру, три года назад к нам поступила женщина, малограмотная, работала приемщицей на пункте стеклотары. Там сами понимаете, какое образование — из языков знают только русский матерный, и то со словарем. А вот у нас в палате она ни с того ни с сего заговорила на языке, которого никто не понимал. Никто, понимаете, хотя в палате лежал профессор филологии, выдающий себя за жену Достоевского. Образованнейший человек, между прочим, знал с десяток языков, мы пригласили серьезного специалиста, и что вы думаете? Он сказал, что женщина говорит на самом что ни на есть чистом средневековом провансальском, на котором роздана великая литература трубадуров. Какой-то там Бертран де Борн, золотые серенады!..